Pen Name - Участники рынка

• Название: Участники рынка
• Автор: Pen Name
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Триллер

Социальный триллер. Олигархи гадят друг другу руками отставных кагебешников, а у банкиров чубы трещат. Богатство и разорение, надежда и предательство, месть, «клубничка», чертовщина, два трупа. Дурацкий случай, который свел мужчину и женщину на всю жизнь. Так ведь не бывает, правда? Действие относится к тем незабвенным временам, когда доллар стоил 35 рублей, и основано на реальных событиях.

---

Коммунист

Хромированный «мобил», имитация вечного двигателя, суетливо двигал поршнями, стоя на краю круглого стола огромного диаметра. Белые шторы, цековскими рюшечками спускались к полу, плотно закрывая высокие окна, выступающие из стен колонны сдержанно сияли золотом – власть, на регулярной основе, встречалась с крупным бизнесом. Первый канал и «Россия» взгромоздили оборудование на постоянных местах, прочая корреспондентская саранча облепила стены, тихонько ворочалась, целила объективами. Публичность действа заранее отметала возможность содержательного разговора, но кто сказал, что целью сборища был серьезный разговор, а не имитация под запись, цирковое представление?

Пока расположившийся рядом с вечным двигателем Светлейший, нес позорную ерунду про «план конкретизации», капитаны бизнеса украдкой оглядывали галстуки и запонки друг друга. Это было своего рода спортом, ведь иные символы успеха доставить внутрь помещений, где они оказывались лицом к лицу, было невозможно. О более объемных символах можно было узнать только из кривого зеркала новостей. А запонки и галстуки (ношение часов в этом году считалось признаком безвкусицы) были, по выражению сидевшего за семь кресел от Светлейшего Шутника, атрибутом «сверхиндикативным». Это был их, капитанов, гамбургский счет.

Сидевший за три кресла от Светлейшего полный человек с неподвижным лицом картежника слегка надул губы, пытаясь разгладить морщины, спускающиеся вниз от широких ноздрей. Эта наивная привычка сформировалась у него лет тридцать назад. Ничего не получилось, он знал это, не глядя в зеркало, и чуть погодя, деликатно сдул губы. Полный человек всегда был очень вежливым и соблюдал приличия, дарил детским фондам купленные на Сотбис погремушки и поддерживал науку, но с определенного момента, что-то в его мироощущении изменилось, и это что-то было его чувством юмора. Жизнь в его представлении очень упростилась, в ней больше не было загадки, он почти перестал получать удовольствие от того, что конструировал ситуации и наблюдал судорожные в этих ситуациях людские шевеления. Раньше это было забавным, но после перенесенного несколько лет назад инфаркта его жизнь как-то сдвинулась, перестала быть радостью и превратилась в несмешной анекдот. Было понятно, в рамках этого анекдота, о чем, собственно, речь, но смешно уже не было. Маэстро, излагающий полный несуразностей и выдуманных чудес план конкретизации, был понятен, но не смешон. Ничтожный план разваливался двумя простыми вопросами, но никто из присутствующих задать их не посмел, они слушали не перебивая, отрабатывали номер. Видимость, как обычно, была важнее сути.

Присутствующие вполне могли скинуться и купить себе другого Светлейшего, очередного сейла Газпрома и заведующего ядерными боеголовками, и если этого не делали, то только потому, что, уже давно став гражданами мира, интересовались происходящим здесь в той же мере, в какой городские жители интересуются разборками в дачном кооперативе. А еще потому, что им было трудновато между собой договориться – взаимная любовь со временем, чисто по-человечески, крепче не становилась, взаимное терпение уравновешивало, но интегрирующим фактором не являлось. Священная война за нефтяную трубу не знала конца.

Личное отношение к первым лицам страны у надувавшего губы человека сформировалось во времена перестройки. Будучи родом оттуда же, откуда все остальные – из нор дремучего социализма – раньше он видел в первых лицах страны символ и предполагал у них, хотя бы минимальное, наличие ответственности за довольно-таки большой кусок суши. При всей их недалекости, чванстве, стервозности и так далее. Но перестроечные кренделя это отношение изменили. Он воочию увидел человека, который «съел чижика». Он не знал лучшего примера, более подходящей иллюстрации к Щедринскому «Медведю на воеводстве». Казалось, остробородый, с гневным взором генерал-губернатор имеет в виду именно эту историю. Человека позвали «приводить нас к общему знаменателю», рулить шестой частью суши, а он чижика съел! Все просрал, пустил по ветру, задешево продал и закончил свою карьеру, снимаясь в рекламе пиццы! Конкретно полному человеку от этого стало только лучше, он взмыл вверх так круто, как не мог и мечтать при старой системе, но степень его изумления нелепыми поступками дегенерата на воеводстве с годами только усиливалась.

Своего отношения к поедателю чижика он не скрывал, чем заслужил почти официальное прозвище «Коммунист». Он был не против. С его позицией в списке журнала «Форбс» это выглядело весьма элегантно, да и коммуникацию с угнетенными массами облегчало. Время от времени он даже давал деньги на разработку новой идеологии, основанной на идее социальной справедливости, но результаты каждый раз разочаровывали. То ли авторы попадались бесталанные, не могущие толком изложить то, во что не верили сами, то ли идеологии такого рода вообще перевелись.

Встреча бизнеса и власти текла своим чередом. Присутствующих попросили высказаться и невысокий, с бородкой на нервном лице, человек (четвертое, считая от Светлейшего, кресло), вежливо объяснил изобретателю велосипеда, что возглавляемый им холдинг уже является образцом внедрения методов конкретизации в производство, одним из наиболее конкретизированных предприятий России и, пожалуй-таки, даже Европы. В слове Европа говорящий явственно нажимал на согласный звук «й» в первом слоге. Он привел ряд ярких примеров, и завершил свое выступление завернутой в придаточное предложение социальной ответственностью бизнеса.

Слегка потускневшее после выступления бородатого лицо главного слушателя осветилось надеждой, когда слово предоставили Коммунисту. Тот, отметив своевременность и значимость плана конкретизации для обеспечения устойчивого роста российской экономики, выразил полное согласие и готовность участвовать всеми силами. Далее, однако, Коммунист объяснил, что государственная помощь, и, в первую очередь, именно его корпорации, есть первоочередной и решающий фактор. Без государственной поддержки крупного бизнеса, никакой конкретизации не будет. Коммунист горестно вздохнул и развел руками. Чиновничий выводок был представлен на совещании двумя семьями – мужья вице-премьеры, жены – министры. Белобрысая госпожа министерша, собрав губы в узелок, бросила на него взгляд полный ненависти. Мозги деликатно прикрыты челкой, пудовая брошь украшает декольте. «Какие прекрасные лица!» – в который раз подумал Коммунист. И как бесконечно грустны! Царевич, императрица…

Лицо первого лица потускнело совершенно. Последовавшее жополизское выступление государственного банкира впечатление исправить уже не могло, как и трубопроводная сказка про белого бычка. Светлейший задал вопрос и услышал ответ, обмен информацией состоялся, можно было переходить к водным процедурам. Заметив что «мобил» на столе остановился, он качнул узким, смешно смотревшимся на фоне мощной лепки каминного фасада, плечиком, и раздраженно ткнул в конструкцию пальцем.

Девочка для Мариванны

Галстук был хорош всем – красивый, приятный на ощупь, но вязался отвратительно. А выяснилось это только сегодня, когда, впервые его одев и опаздывая на встречу, Глеб стал завязывать узел. Всю дорогу до Москвы он ощущал неудобство, злобствовал, думал перевязать гада, но дорожная обстановка этому не способствовала. Почти доехав до места, он выслушал телефонный звонок об отмене встречи и извинениями, облегченно вздохнул, сорвал галстук с шеи и отправился в офис. Дата и время были назначены еще до отпуска, в его отсутствие неоднократно подтверждались, и вот…

Как всегда, по возвращении из более или менее цивилизованной заграницы, Москва задавливала шумом, скоростью, духотой и невидимым, не имеющим запаха, но явно, шестым московским чувством различаемым, умственным смогом. Слово «чума» само вспухало на губах… Вдоль Тверского бульвара густо текла утренняя толпа, в поисках парковки в правом ряду бестолково ворочались автомобили, снежинки тополиного пуха парили в воздухе. Один охранник открыл шлагбаум, преграждающий въезд через арку в тесный дворик, другой отодвинул заграждение, резервирующее место для машины председателя правления и приветственно улыбнулся. «С возвращением, Глеб Сергеевич!» – читалось в его глазах, но рта он открыть не посмел. Дрессированный.

Не заходя к себе, он сразу направился к заместителю – узнать новости. Стена за письменным столом сияла грамотами: «Настоящий сертификат выдан Станиславу Леонидовичу Умецкому в том, что…». Достойнейший Станислав Леонидович, широко улыбаясь, встал из-за стола.

– Как съездили? Могиле Герцена поклонились?

– Она в Лондоне.

– Забыл!

Глеб вытер моментально остывший пот со лба.