Ричард Матесон - Я – легенда (сборник)

• Название: Я – легенда (сборник)
• Автор: Ричард Матесон
• Жанр: Научная Фантастика

«Я – легенда» Ричарда Матесона – книга поистине легендарная, как легендарно имя ее создателя. Роман породил целое направление в литературе, из него выросли такие мощные фигуры современного литературного мира, как Рэй Брэдбери, Стивен Кинг… – двух этих имен достаточно для оценки силы влияния. Лучшие режиссеры планеты – Стивен Спилберг, Роджер Корман и другие – поставили фильмы по произведениям Матесона.

Второй роман, вошедший в эту книгу, «Невероятный уменьшающийся человек», не менее знаменит, чем первый. Человек – песчинка перед темной мощью природы, но и эта малая молекула жизни всеми силами должна защищать себя, чтобы доказать и себе, и миру свое право на земное существование.

---

Они просто пьют кровь.

К чему тогда эти ожесточенные предубеждения, эта бездумная предвзятость? Почему вампиры не могут жить, где пожелают? Почему они должны искать себе убежища, где никто не может их разыскать? Почему вы хотите их уничтожения? О да, вы превратили простодушное, невинное существо в загнанного зверя. У вампира нет средств к существованию, нет возможности получить нормальное образование, нет права голоса. Неудивительно, что он вынужден вести жизнь ночного хищника».

Роберт Невилл угрюмо хмыкнул.

«Конечно, конечно, – подумал он, – вот только позволите ли вы вашей сестре выйти замуж за вампира?»

Он пожал плечами.

«Этим вопросом, дружище, вы меня срезали: не в бровь, а в глаз».

Пластинка кончилась. Иголка, скрипя, совершала круг за кругом по последней, бесконечной бороздке. Он сидел в кресле, чувствуя, как вверх по ногам бегут холодные мурашки. Плохо слишком много пить – становишься невосприимчив к приятным сторонам алкоголя. Спиртное больше не успокаивает. Отрубаешься раньше, чем захорошеет. Комната уже начинала выравниваться, а в барабанные перепонки снова стучались звуки с улицы:

– Выходи, Невилл!

Его кадык дернулся, судорожный вздох исказил губы. «Выходи». Там стоят женщины, расстегнув или вообще сбросив платья, их тела ждут твоих прикосновений, их губы ждут…

«Крови. Моей крови!»

Невилл посмотрел на свою руку, точно на чужую, наблюдая, как она сжимается в кулак, костяшки белеют и трясущийся кулак медленно поднимается, чтобы изо всех сил стукнуть по коленке. От боли он шумно втянул ртом вонючий воздух своего дома. Чеснок. Вездесущее чесночное амбре. Въелось в одежду и в мебель, в еду и даже в виски.

«Позвольте вам предложить чеснок с содовой», – попробовал сострить его мозг.

Грузно поднялся, начал мерить шагами комнату.

«И чем я теперь займусь? Снова сказка про белого бычка? Наперед все знаю. Читать-пить-звукоизолировать дом… И женщины… Женщины, похотливые, изголодавшиеся по крови, голые женщины, выставляющие на твое обозрение свои горячие тела. Выставляют, ага, только тела вовсе не горячие».

Жалобное хныканье вырвалось из его горла, тело затряслось мелкой дрожью. На что они рассчитывают, сволочи? Что он выйдет с поднятыми руками?

«Может, и выйду, может, и выйду».

И действительно, Роберт обнаружил, что судорожно сдвигает засов на двери.

«Иду, девочки, иду. Послюните губки».

Снаружи услышали скрип засова, и вопль предвкушения разорвал темноту.

Завертевшись волчком на месте, Невилл стал долбить кулаками по стене, пока на штукатурке не появились трещины, а на руках не проступили синяки. Тогда он замер, беспомощно дрожа, стуча зубами.

Через какое-то время его отпустило. Он вставил засов в прорезь и пошел в спальню. Свалился на кровать, со стоном уронил голову на подушку. Левый кулак слабо ударил по одеялу.

«О господи-и-и, – подумал он, – сколько еще, сколько еще?»

4

Будильник так и не зазвонил, потому что Невилл забыл его завести. Он спал без единого звука, без единого движения, тело словно налилось чугуном. Когда он наконец открыл глаза, было уже десять утра.

Ворча, Невилл еле-еле приподнялся, спустил ноги с кровати. Тут же в голове началась какая-то пульсация: словно мозг пытался удрать из черепа.

«Отлично, – подумал он, – вот и ты, бодун. Только тебя мне и не хватало».

Постанывая, придал себе вертикальное положение, доковылял до ванной; ополоснул лицо водой, подставил голову под струю.

«Зря стараешься, – пожаловался рассудок, – зря стараешься. Мне все равно погано».

В зеркале отражалось его лицо – изможденное, обросшее щетиной лицо человека, которому далеко за сорок.

«Любовь, на всем твоя волшебная печать» – эти строки бессмысленно колыхались в его мозгу, как мокрая простыня на ветру.

Он медленно дошел до гостиной, отворил дверь на крыльцо. При виде женщины, валяющейся кулем на тротуаре, с губ сорвалось хриплое проклятие. Он было приосанился, негодуя, но вибрации в голове усилились до невозможности, пришлось умерить ярость.

«Все, я заболел», – подумал он.

Небо было мертвенно-серым.

«Класс! – подумал Невилл. – Еще день не смей даже высовываться из этой осажденной крысиной норы!» Он в ярости хлопнул дверью, и тут же со стоном дернулся от грохота в раскалывающейся голове. Выйдя на крыльцо, он услышал за спиной звон: остатки зеркала, вывалившись из рамы, посыпались на цемент. Чудесно! Его рот скривился, поджатые губы превратились в белый шнурок.

Две чашки обжигающего черного кофе только еще больше расстроили желудок. Роберт грохнул на стол чашку и пошел в гостиную.

«Катись все к черту, – подумал он, – лучше опять напьюсь».

Но виски на вкус показался скипидаром, и Невилл с сиплым воплем швырнул стаканом в стену. А потом стоял и пялился, как виски пятном расплывается по ковру.

«Черт, я так скоро без стаканов останусь».

Эта перспектива настолько взбесила его, что Невилл чуть не задохнулся. Воздух еле-еле проходил через нос и с клекотом вырывался из горла.

Он плюхнулся на кушетку и долго сидел, медленно качая головой. Все бесполезно; они взяли над ним верх, взяли над ним верх, черные гады.

Снова появилось это тревожное ощущение: будто он, Роберт Невилл, растет, а дом съеживается, и в любую секунду его тело может взорвать стены, и к небу взлетит фонтан из плоти, кирпича и штукатурки. Он встал и с трясущимися руками ринулся к двери.

Застыл посреди газона, жадно давясь сырым утренним воздухом, повернувшись спиной к ненавистному дому. Но точно так же он ненавидел соседние дома, ненавидел мостовую, тротуары, газоны – все, что было на Симаррон-стрит.

Ненависть нарастала и нарастала. И внезапно он понял, что должен выбраться отсюда. Пасмурно или нет, а выбираться надо.

Невилл закрыл дом на замок, отпер гараж, откинул вверх массивную дверь. Выехав из гаража, поленился выйти из машины, чтобы снова опустить дверь.

«Я же скоро вернусь, – сказал он себе. – Просто немного покатаюсь».

Он быстро вывел фургон на улицу, развернулся и изо всех сил надавил на акселератор, направившись в сторону Комптонского бульвара. Невилл сам не знал, куда едет.

За угол он повернул со скоростью сорок миль в час, а к следующему перекрестку разогнался до шестидесяти пяти. Автомобиль так и рвался вперед; Невилл все давил и давил на газ затекшей ступней. Руки, стиснувшие руль, казались изваянными изо льда, лицо – ликом статуи. Разогнавшись до восьмидесяти девяти миль в час, он пронесся по безжизненному, пустынному бульвару – маленькая ревущая точка среди великого покоя.

«О мерзость! Это буйный сад, плодящий одно лишь семя; дикое и злое в нем властвует»[1], – припомнил Невилл, медленно пересекая кладбищенский луг.

Тяжелые ботинки с хрустом ломали траву, которая так разрослась, что сгибалась под собственным весом. Вокруг ни звука – только его шаги да пение птиц, теперь потерявшее всякий смысл.

«Когда-то мне казалось, что они поют, потому что с миром все в порядке, – подумал Роберт Невилл. – Теперь я знаю, что ошибался. Они поют, потому что ни хрена не смыслят».

Он промчался шесть миль, до предела вдавливая педаль газа, прежде чем сообразил, куда направляется. Странным образом его рассудок и тело сохранили цель поездки в тайне от его сознания. Он знал только, что болен и подавлен, что должен удрать из дома. Он и не догадывался, что едет навестить Вирджинию.

А сам, никуда не сворачивая, приехал сюда, так быстро, как только мог. Остановил машину, вошел в ржавые ворота, и теперь его ботинки топчут и мнут густую траву.

Сколько он здесь не был? Не меньше месяца, наверно. Жаль, что не принес цветы, но как он мог? Он только перед воротами сообразил, куда приехал.

Невилл прикусил губы, вновь обуянный давним горем. Почему нельзя было положить здесь и Кэти? Почему он слепо послушался идиотов, установивших во время чумы свои дурацкие правила? Если бы только она могла лежать здесь, уткнувшись в бок мамы!

«Про это даже не начинай», – приказал он себе.

Приблизившись к склепу, он весь напрягся, заметив, что железная дверца слегка приоткрыта.

«О нет, только не это!» – подумал он. И помчался бегом по сырой траве.

«Если они до нее добрались, я спалю город, – поклялся он. – Даю обет перед Богом, что оставлю от этого города один пепел, если к ней притронулись».

Он пнул дверь, она распахнулась, ударилась с глухим звоном о мраморный постамент, на котором стоял запечатанный гроб.

Напряжение ослабло; Невилл перевел дух. Гроб на месте, нетронут.

Перешагнув через порог, Невилл увидел в углу склепа какого-то мужчину. Тот лежал на холодном полу, свернувшись калачиком.

С яростным воплем Роберт Невилл подскочил к лежащему, сгреб его за лацканы пиджака. Потащил волоком по полу, вышвырнул на траву. Мужчина перекатился на спину, обратив белое лицо к солнцу.

Роберт Невилл вернулся в склеп. Его грудь ходила ходуном. Он закрыл глаза и замер, положив руки на крышку гроба.