Фритцше Клаус - Цель – выжить. Шесть лет за колючей проволокой

• Название: Цель – выжить. Шесть лет за колючей проволокой
• Автор: Фритцше Клаус
• Жанр: Историческая проза

Клаус Фрицше был сыном учителя, фронтовика и инвалида Первой Мировой, воспитывался в духе прусского милитаризма и реваншизма. Неудивительно, что такое воспитание, успехи Гитлера в возрождении Германии, как мощной военной державы, способной разрушить Диктат, стали благодатной почвой для того, чтобы Клаус и в 1943 г. безусловно верил в победу тысячелетней империи под водительством фюрера германской нации. Он был далеко не одинок в этом. Получив аттестат зрелости, в 1941-42 гг. выучился на бортрадиста, стал кандидатом в офицеры и инструктором. Чтобы получить звание лейтенанта, отправился на Восточный фронт. Был сбит над Каспием, попал в плен, где провёл 6 лет. Подробно описывается жизнь немецкого военнопленного в советских производственных лагерях. Фрицше учился в антифашистской школе, но эти воспоминания – не апология победы коммунистического мировоззрения над проклятым нацистским угаром, а подробная и честная история обычного немецкого молодого парня в годы ужасной и великой войны.

---

«Внимание! Посадка на воду», – информирует пилот. Шум соприкосновения с водой и… тишина. Самолет плавает. Есть время выбросить и надуть резиновую лодку. Все четыре члена экипажа занимают в ней места, каждый с сумкой неприкосновенного запаса, кроме того, 4 автомата, сигнальный пистолет с ракетами, аварийный радиопередатчик, мачта, парус и медкомплект. Полезная площадь лодки небольшая, и с таким грузом людям места нет. Значит, сидим на борту, одной ногой на куче спасательных материалов, другой – в воде. Ищем весла, оказывается, одного нет. Значит, грести двум гребцам впереди слева и справа, а третьему, держать курс. Посадка и размещение закончены благополучно за считанные минуты. Все еще плавающий самолет начинает тонуть. Хвост поднимается из воды, и медленно, под булькающие звуки, наш гордый орел исчезает под водой.

Словами описать чувства, которые обрушились на меня в этот момент, очень трудно. Над нами гигантское небо, сливающееся через незаметную границу с поверхностью моря; до ярких звезд, кажется, можно дотянуться рукой. В воздухе нет ни малейшего движения, море гладкое, как зеркало, а мы представляем собой центр вселенной. Царит абсолютная тишина, такая тишина, что я ни о чем не волнуюсь. Состояние достаточно неестественное, душа еще летит, а во мне спокойствие вместо страха.

На карте: маршрут из г. Сталино на Саратов и последний – к Каспию.

Сидя рулевым на корме, оборачиваюсь назад и вижу начало грандиозной игры красок. По компасу отправляемся на запад. Берег должен быть рядом. Обязательно дотянем и нам пришлют самолет и спасут как брата. Сегодня 20-е июня, солнце встает рано. Видимость на море должно быть очень хорошая, и вот восточный горизонт начинает обрисовываться темно-фиолетовой полосой. Поминутно краски меняются. Фиолетовый оттенок движется вверх, а горизонт светится все более яркими красками от бордового до оранжевого. Наконец вверх начинают бить белые молнии в том месте, где вот-вот должно появится солнце. В то же время небо на западе еще черное и вся палитра красок от темно-фиолетового до ослепительного белого медленно отвоевывает пространство у ночи.

Пьяный от этой незабвенной картины пытаюсь обратить внимание товарищей на необыкновенное явление природы. Но их ответ остужает мои мысли:

«Ты что, с ума сошел? Как ты можешь любоваться восходом солнца, когда смерть рядом?»

«Какая смерть? – думаю я. – Разве нас не спасут?» Мои размышления были далеки от реальности. Все происшедшее казалось сном.

Солнце поднялось. Пытаемся определить скорость движения нашей лодки. Результат неутешительный: приблизительно 2 км в час. Парус не годится, так как ветра нет ни малейшего. А за сколько километров от западного берега Каспия мы находимся, даже командир не имеет представления. Начинаем посылать «СОС» на международной частоте бедствия на море 500 килогерц. Я, как радист, предупреждаю о том, что русские прослушивают эту полосу не менее внимательно, чем наши, но командир не обращает на это внимания. Удивляюсь, ведь это чревато тем, что нас засекут русские суда, если таковые есть поблизости. Часа три спустя издали слышится стук дизельного двигателя, а вскоре после этого шум двигателей доносится со всех сторон. Думаем, что это рыбаки, выспались и ловят рыбу. Катеров не видно, и мы продолжаем грести. В конце концов, около полудня, приближается достаточно большой рыболовный катер. На нем толпа людей, каждый с автоматом и винтовкой в руках.

Среди нас три фельдфебеля. Нам известно, что русские пленных не берут. Подвергают пыткам, а потом убивают безоружных противников. У каждого из нас есть по пистолету, и покончить с собой, – простое дело. Лучше покончить жизнь самоубийством, чем попасть в руки к этим зверям. Уже вынули пистолеты, но майор говорит: «Мне известно, что русские по отношению к пленным выполняют положения Женевского положения о сухопутной войне. Можно надеяться на человеческое обращение».

Во мне рушится вера в сложившиеся идеологические убеждения. Нам, фельдфебелям и рядовым, представляют противника зверским и жестоким существом, а штабным офицерам открывают правду об отношении к пленным. Заниматься этой мыслью времени нет, но развалины остаются развалинами. Бросаем автоматы и пистолеты в воду, ждем предстоящих событий. Пилот обращается к командиру: «Не лучше ли, господин майор, снять и выбросить рыцарский крест?» Он отвечает: «Я воевал и никаких преступлений не допускал, совесть у меня чистая, не вижу причины бояться». Он, должно быть, знал, что штабные офицеры живут в специальных лагерях, где даже питание лучше, чем у рядового состава.

Знал он и то, что при капитуляции 6-ой армии в Сталинграде штабным офицерам оставили ордена. Знал он и о том, что нацистская пропаганда врала простому народу.

С катера начинают стрелять. Над нашими головами свистят пули, недалеко от борта лодки поднимаются фонтанчики. Мы поднимаем руки вверх. Когда катер подошел вплотную, поднимаемся по лестнице на палубу. Безоружные, стоим в окружении мрачных лиц и стволов огнестрельного оружия. Люди переговариваются, кричат, кто-то грозит кулаком. Вокруг лица с монгольским разрезом глаз, которые нам, среднеевропейцам, внушают страх и отвращение. У всех отнимают наручные часы, а у командира еще и Рыцарский крест. Никто из нас по-русски не понимает и слова, но не может быть сомнений в том, что нас заставляют раздеться до трусов. Командир пытается протестовать, но его все равно не понимают. Приносят веревки, руки за спину, профессионально связывают. Впервые понимаю первое русское слово: «Давай!» Сопровождают нас к постовой каюте, спускаемся вниз, сидим на скамейке в крошечном помещении. У меня шоковое состояние, трезво разобраться в этом вихре событий не могу. Веревки затянуты так сильно, что руки быстро немеют.

Наверху у входа в каюту посадили старика с винтовкой. Движениями тел и гримасами стараемся ему показать, что нам больно. Он понимает, вызывает других, и нам действительно ослабляют веревки. Спустя час появляются двое мужчин с палками и начинают бить. Я сижу первым возле лестницы и принимаю добрую дюжину ударов по рукам, плечам и голове. Единственное спасение в том, что каюта маленькая и им негде размахнуться. Двигаются дальше – к механику, потом к пилоту, а на теле командира окончательно разбивают палки. Мы все четверо в крови, но больше всего попало командиру. От обоих «ударников» пахнет спиртом. Через некоторое время палачи возвращаются, и процедура повторяется. Командир еле жив. У него, очевидно, переломы рук и черепа. Он поднимается, без слов бросается вверх по лестнице. Испуганный вахтер опускает дуло винтовки и стреляет. Пуля разбивает правую бедренную кость, тело командира падает, лужа крови разливается по полу. Приходят, смотрят и связывают нам ноги дополнительными веревками. Командир лежит без сознания всю ночь, и, когда рассвело, мы увидели, что он умер.

Похороны проходят на наших глазах. Бесцеремонно бросают труп за борт. Эта ночь и этот момент возвращают меня в реальный мир. Дрожа от страха, мерзну при жаре Каспийского лета. Неужели и моя жизнь кончится в таких обидных условиях? Мне хотелось воевать за честь и славу Родины, заслужить награды, ордена и повышение по службе, притягивать к себе взоры окружающих соотечественников. Умереть? Да, раз уж мне суждено – но погибнуть только в бою. А какая теперь перспектива? Издохнуть, как скот, на грязном полу избитый, беспомощный. Страх был не от смерти, а от такого вида ухода их этого мира.

Мучает нас голод, страшно хочется пить, и мы даем это понять. Ведром на веревке черпают воду и дают нам пить. Пилот предупреждает о высоком содержании соли в Каспийской воде. Но вкус воды не соленый: находимся уже в потоке пресной воды устья Волги. Есть ничего не дают. К вечеру причаливаем к пристани. Все еще сидим со связанными руками и ногами. Обрушивается на нас целая армада комаров. Наслаждаются они немецкой кровью, а у нас нет никаких средств обороны. Вся поверхность тела предоставлена в корм этим кровожадным насекомым. Залезают в уши и нос, оставляя опухоли больших размеров. Чтобы облегчить наши страдания, начинаем танцевать вокруг, потирая тело о тело. Когда рассвело, мы не можем узнать друг друга. Лица искажены гигантскими волдырями, чешется все тело. Опять плывем вверх по реке, приближаемся к Астрахани. Трое рыбаков появляются в двери, меня первым освобождают от веревок, возвращают брюки и пиджак, велят надеть и опять связывают. Ту же процедуру проходят пилот и механик. Причаливает катер к астраханской пристани, и ведут нас на берег. Там нас ждет группа военных. Мундиры у них черные, а этот цвет внушает мне страх. Капитан докладывает офицеру, и этот момент зафиксировался в моей памяти, как каменный барельеф. Вижу, как офицер-моряк молниеносным движением кулака дает по морде капитану катера. Удар был профессиональный, тот поднимается с трудом. Моряк что-то говорит стоящим рядом, и те развязывают нас. И еще одно действие совершает тот офицер. Вынимает из кармана пачку сигарет и предлагает нам покурить. С этого момента – 22 июня 1943 года, с 11 часов 30 минут – я стал курящим ровно на 50 лет. Ой, судьба, что ты со мной делаешь?