Геннадий Пискарев - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Геннадий Пискарев
• Жанр: Публицистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98604-461-3

Издание избранных сочинений известного публициста Геннадия Пискарева вызвано не только возрастающим интересом к его творчеству, но и возрождающейся активной созидательной деятельностью нашего государства.

В сборник включена небольшая, но наиболее яркая часть материалов, опубликованных в свое время в популярнейших периодических изданиях – в журналах «Огонек», «Крестьянка», «Сельская новь», «Советский воин», в газетах «Правда», «Сельская жизнь», и других.

---

– О, какие вкусы.

Вкусы… Да я виски сроду в рот не брал, а о «белой лошади» только из книжек знал. Виски тогда у нас по-моему в Союзе вообще не продавались, а когда появились, то были, не как у академика, которому, по всей вероятности, презентовали заветную бутылочку зарубежные друзья, прозрачного цвета, а бледно-желтого. Представляю состояние хозяина, вынужденного распечатать представительскую посудину для какого-то журналюги, хотя и племянника фронтового товарища.

Знал бы он мое состояние, когда хлебнул я редчайшего напитка. Полное разочарование. Ведь мне такое виски с детства знакомо. Самогон, хлебный самогон, что гнали у нас в деревне, не имея сахара, из ржаной и ячменной муки.

Вообще, отношение к спиртному во времена, когда я начинал свою журналистскую деятельность, ранее я касался уже этой темы, было довольно легкомысленным. Это как у Чехова, который, помнится, в очерке «По Сибири», характеризуя особенности местного интеллигента, писал, что тот через пять минут разговора с вами непременно задаст вопрос: «А не выпить ли нам водки?». Подпоить же столичного гостя, если он прибыл с определенным заданием, считалось просто необходимым. Я столкнулся с этим явлением даже будучи на Чукотке, где по сути дела царит сухой закон. Местное население – чукчи, эвенки до прихода русских первопроходцев не знали спиртного вообще. Глотнув впервые «огненной воды», они испытали эйфорию, блаженство и могли за эту «воду», обожествленную ими, не торгуясь, отдать свое богатство – пушнину, китовую кость, икру, нельму, кету. Точь в точь как туземцы южного полушария земли отдавали за стекляшки золото.

В первоначальный период установления Советской власти комиссары вынуждены были, чтобы предотвратить спаивание малых народов, принять закон, карающий в уголовном порядке любого, кто в личных корыстных целях, общаясь с коренными северянами прибегнет к помощи «огненной воды». По-моему этот закон не был отменен и в более позднее время. Но, как говорили, строгость закона у нас всегда смягчается его неисполнением. Правда, в открытую хмельное, когда я оказался на Чукотке вроде бы не продавали. Но чукчи знали, если приехал гость, будет праздник. И начальник, в данном случае директор совхоза, под вареное мясо молодого олешка непременно выставит поллитровку, другую.

На вертолете с секретарем парткома хозяйства мы прилетели в отдаленное стойбище оленеводов. Там приготовились к нашему прилету, забили оленя, наварили мяса. Приготовился и секретарь, молодой, первый месяц работающий на Крайнем Севере человек: заготовил тезисы своего выступления по очередному постановлению ЦК КПСС относительно борьбы с пьянством. С чем выступил перед собравшимися, сидевшими в Красной яранге на оленьих шкурах оленеводами. Слушали рассеянно, ждали с нетерпением когда закончит этот чудак говорить и начнется обед с выпивкой. На вопрос секретаря по окончании доклада, все ли понятно товарищам, воцарилась молчание. Это смутило секретаря и он, подбадривая слушателей, стал наседать?

– Вопросы, вопросы задавайте!

Из угла яранги приподнялся чукча с тремя волосинками на бороде и задал вопрос:

– А ты пирта (т. е. спирта – Г.П.) привез?

Секретарь что-то невнятно, оглядываясь на меня, стал объяснять старику. Тот, поняв, что никакого «пирта» не будет, махнул с досадой рукой и громко заявил:

– А на куя тогда ты сюда приехал?

Пассаж. Возвратившись на центральную усадьбу, я рассказал со смехом о происшедшем директору Анатолию Неудахину. Тот нахмурился?

– Молодой секретарь у нас. Многого еще не понимает. Завтра я сам с тобой полечу на стойбище.

Полетели с угощением. Вот был праздник! Пропустив по стаканчику, преподнеся гостю, то есть мне, кусок оленины на ребре (таков ритуал), хозяин яранги заявил:

– Теперь гость может делать что угодно, яранга это не заметит.

«Надо же», – подумал я и вспомнил опять Чехова, который говорил, что воспитанный человек не тот, кто не пролил соус на скатерть, а тот, который не заметил как пролил его сосед. Однако оленевод имел ввиду другое – это мне объяснил Неудахин:

– Яранга не заметит, если я даже займусь сейчас любовью с понравившейся мне здесь женщиной.

У меня глаза на лоб, тем паче, что хозяин яранги – бригадир Иван Петрович Аренто был Героем Социалистического труда. Золотую звезду, правда, местные руководители у него забрали, а то потеряет, и держали в конторском сейфе.

С женщинами вступать я в контакт, естественно, остерегся. А с Иваном Петровичем побеседовал. Оказалось, он бывал в Москве, возили его туда как участника ВДНХ. Меня очень заинтересовало, какое впечатление на него, жителя земли белого безмолвия произвела шумная многолюдная столица.

– А, пьяный, пьяный город, – односложно ответил Аренто. Я насторожился.

– Так он сам был там все время под хмельком, – пояснил Неудахин, – вот ему и казалось, что все тоже пьяные. Ведь мы его отправили на выставку одетого с иголочки: шапку пыжиковую выдали, новую дубленку-кухлянку, унты – залюбуешься, а он вернулся из столицы как из заключения: в телогрейке, в солдатской одноухой шапке, кирзачах. Выменял все это на свой наряд с придачей на водку. Конечно, посылали мы с Иваном и сопровождающего – но разве уследишь.

Да, удивила тундра меня здорово. И не только нравами – богатством. Один лишь пример. Из реки Канчаланки для центральной усадьбы сооружен водозабор. Труба с километр длиной диаметром в метра полтора идет на поверхности и изолирована от морозов чем бы вы думали? – Пенопластом? Стекловатой? Как бы ни так – нерпичьими шкурками.

Не меньше, как не больше изумило меня и то обстоятельство, что чукчи-тундровики икру лососевых рыб не едят, а сушат ее, после же, до следующей путины, размачивая порциями «деревянные катышки», скармливают их ездовым собакам. Сами питаются «юколой» – сушеной нельмой, горбушей и т. п. Узнал я и такую вещь, что на время путины из столицы нашей Родины, Ленинграда, да и других больших городов за собственный счет прилетают на Чукотку «вольные рыбаки» – ученые из институтов, инженеры с заводов, чтобы обеспечить себя на год деликатесным продуктом. Расходы на перелет естественно покрываются (билет из Москвы до Анадыря стоил тогда 200 рублей) килограммами вывезенной той же красной икры.

Вот такая наша страна. В ней бы не бесконечные думские и президентские выборы проводить, не о нанотехнологиях болтать, а элементарный порядок навести, нравственное сознание людей очищать. Что мы в советское время и пытались делать. Как и чего мы достигли в результате я постараюсь показать в приложениях к этой части книги. А пока о том, что порой предшествовало написанию добронравных (и не только) материалов.

К Амирану Торотадзе – прославленному сборщику чая в Махарадзевский район, где он жил и работал, я приехал в феврале. Кстати, это была моя первая поездка в Закавказье. По принятым правилам, я вначале нанес визит в райком партии – первому секретарю. Радушная улыбка, объятия, как будто здесь меня знали с малых лет, обволокли мое неискушенное сердце горячей пленкой собственного самоуважения. А еще появилось на рабочем столе партработника какое-то (по его словам особое) вино. Это меня, правда, обескуражило. Как? На рабочем месте? Пить? Нет и нет. Секретарь нахмурился:

– Нехорошо поступаешь. Люди узнают, а они узнают, – жаловаться будут. В ЦК напишут.

– На что жаловаться будут?

– Пить наше вино отказался, народные традиции не уважаешь.

И пошло – поехало. До Амирана я в тот день не добрался – его вызвали вместе с председателем и секретарем парткома колхоза в райком. Здесь состоялась с Героем первая беседа, после которой было предложено отобедать. Поехали в какой-то загородный шалманчик. На первой машине – я с первым секретарем, на второй Амиран с односельчанами, на третьей… четвертой… пятой, я сбился со счету, ехало видимо все остальное руководство района. Во всяком случае за стол уселось человек пятьдесят.

Тамада провозгласил первый тост: за Организацию объединенных наций и Комитет по правам человека при ней. Я ошалело огляделся. Все дружно выпили. Следующий тост был за руководство нашей великой страны, третий – за Сталина.

Потом начались тосты за гостя, т. е. за меня. Спросили, есть ли у меня отец? Я ответил, что он погиб во время Великой Отечественной войны. Почтили его память вставанием. «А жива ли мать?» – «Жива, работает в колхозе». Предложили выпить за великую труженицу земли русской. Далее выяснялось, есть ли у меня братья, женаты ли они, есть ли сестры, замужние или холостые. За каждого в отдельности, в том числе и за зятей и снох, поднимались бокалы с искристым хмельным напитком. Понятно, плотно закусывали. От зелени, фруктов, мяса, шашлыков столы ломились.

Выпив за гостя и всю его родню стали пить за здоровье присутствующих, за каждого в отдельности. Каждый тост походил на экспромтную, небольшую, но вдохновенную поэму. Я старался зафиксировать в памяти все это действо и вдруг заметил, что за здоровье одного из присутствующих тамада тоста не провозгласил. Я подумал, как, вероятно, обидно этому человеку: всех возвеличивают, желают всех благ, а ему – ничего. Я тронул за рукав соседа, спросил, почему не выпили вот за этого товарища.