Павел Пенитар - Да, я люблю. Стихи

• Название: Да, я люблю. Стихи
• Автор: Павел Пенитар
• Жанр: Поэзия

Уважаемый читатель! Это первый сборник стихов, написанных с разницей в три десятилетия и опубликованных ранее на сайте Стихи.ру. Этот сборник можно было назвать «Дневник мелькнувших мыслей», но я выбрал другое название: «Да, я люблю» Почему? Да потому, что в этой фразе заключается смысл человеческой жизни. Стихи – это только её формулы. Алгоритмы бытия. Взявшись за этот сборник, прочтите его до конца, может пригодиться. А я буду вам весьма признателен. Автор.

---

Фильм «Остров монстров» на ТВ

В этом фильме правды
пятьдесят на пятьдесят.
В ужасе застыв и в изумлении,
смотрим, как выращивают,
словно поросят,
монстров настоящих, без сомнения.
Графика компьютерная
душу холодит,
заставляет в кресле жаться-ёжиться.
Потому что каждый кровожадный троглодит
прячется под миловидной рожицей.

Монстров здесь разводят,
вроде как эксперимент.
Чтоб узнать про них чего-то лишнего.
Оказалось, монстр
не подложит экскремент
ни чужому никому, ни ближнему.
А на них охотятся,
как будто на зверей,
так что им немудрено отчаяться.
Будто среди монстров нет
таких же егерей,
или они чем-то отличаются.

«Остров монстров» —сильное
и страшное кино,
где действие прошито страхом острым.
Всё проходит, прежним остаётся, всё равно,
остров, где выращивают монстров.

Смотрим неотрывно мы,
пока глаза глядят,
изредка слезу смахнув украдкою.
Снова в фильме монстры
положительных едят.
Видно, положительные—сладкие.
Страшно—и сидим тихонько
в кресле, сжав кулак.
Чаша на весах борьбы качается.
Хочется помочь им,
всё же жалко бедолаг,
только вот кино уже кончается.

Монстры удивительно
похожи на людей:
то людьми бывают, а то монстрами.
Вычислить пытаюсь,
кто же всё-таки злодей
на знакомом мне до боли острове.
Снова в фильме
монстр, —совершенный эрудит.
Но я слышу голос
чувства странного:
– Кто же на кого
почти в истерике глядит
с каждой из сторон стекла экранного?

«Остров монстров» —сильное
и страшное кино,
где действие прошито страхом острым.
Всё проходит, прежним остаётся, всё равно,
остров, где выращивают монстров.

1992 г

Осень

Лист осенний сорвался, упал
и разбился, почудилось, оземь.
Но горит, не снижая накал
рыжим светом волшебная осень.
Горьковатые кисти рябин
освещает осеннее утро.
Бескорыстно сюжеты картин
дарит осень и нежно и мудро.
Я б одну написал, если б смог:
Осень. Озимь—тонка и капризна.
Пробивается хрупкий росток.
И любовь. И весна. И Отчизна.
Нам придётся писать и стирать.
Вы словам ядовитым не верьте
в то, что осень—пора умирать,
потому что в ней—таинство Смерти.
Преходящий весенний угар—
буйство красок цветных на мольберте.
Осень—это божественный дар,
царство Жизни, не таинство Смерти.
Если б вдруг я художником стал,
на бескрайних просторах Отчизны
я бы сутками осень писал,
потому что в ней—таинство Жизни.
Лист осенний, свершай же свой круг!
Полыхайте, багряные кисти!
Умирают осенние листья,
пряча землю родную от вьюг.

1998

Отдел по наблюдению за воробьями

На работе я сижу, как царь на троне.
Воробьи галдят, как будто бы в лесу.
Выше—бывший из министров обороны,
да ещё—лихая группа Инфо-СУ.
Здесь, как все вокруг, смеются и страдают,
отмечая дни рождения, поют.
Истребители вот точно не летают,
их здесь только на бумаге создают.
Царь так царь. Пусть буду с этим штампом,
с воробьями это было решено.
Захожу в свой кабинет, включаю лампу,
за окно в кормушку высыплю пшено.
Воробьи – нахалы, словно наважденье,
вырывают друг у друга корм из рук.
Я же царь у вас, имейте уваженье.
А они заходят вновь на новый круг.
Про мораль они не слышали такую,
и приходят, и уходят налегке.
Вновь и вновь свою кормушку атакуют,
как лихие истребители в пике.
Так хотелось упорядочить нахалов,
подравнять, не допуская до беды!
Но они склевали всё и помахали
мне до следующей порции еды.
Что за царь без боевой своей дружинки?
Что за деспот без маханья булавой?
Тихо падают и кружатся снежинки
над моей посеребрённой головой.
Рой снежинок на карнизе тихо тает.
В кабинете моём сказочный уют.
Хорошо здесь самолёты не летают.
Здесь их только на бумаге создают.

2005

Крем-брюле

Мы с подругой
ели крем-брюле.
Руки-ноги
были на руле.
Крем-брюле
теперь везде: на стёклах,
зеркалах, капоте и крыле.

2009 г.

Список Форбса

Мало смысла и много риска,
а ещё – дешёвого форса
в ежегодных посланиях – списках
широко известного Форбса.
Был вчера – всей нефти владелец,
равный возле аристократов,
а сегодня смеются, целясь
ему в лоб, простые ребята.
Он у стенки с открытым торсом,
прикрываясь крестом нательным.
Это – Русь! Любой список Форбса
Может завтра же стать расстрельным.

10.12 г.

Элита

Кто выжил,
а кого попутал бес.
Как упыри
и лешии из сказок—
элита
выполняет долг свой без
презервативов,
рукавиц
и касок!

2008

Сто лет назад

Когда сто лет назад
меня просили
назвать одну,
но ключевую фразу,
я отвечал, не думая и сразу:
«Судьба
Изобретателя
в России.»

Сто лет минуло,
не пришёл Мессия.
В наборе слов
теперь меняю фазы
и говорю, подумав,
а не сразу:
«Судьба
Инакомыслия
в России»

май 2013 г.

Мента литет

Подозреваю, наш менталитет—
«Литет мента». Но это ведь не точно?
Я знаю свой предельный квалитет,
спроси меня о нём
хоть днём, хоть ночью.
Проходят годы, но не в этом суть.
Всё будет прежним,
и тюрьма, и стены.
А если кратко очень—это долгий путь
от фарисейства слов до перемены.
Я слышу стук подкованых сапог
по мостовой неведомой столицы.
Я слышу клич, что с ними тоже Бог.
Под грузом масок спрятаны их лица.
И вечно безымянны псы войны.
Их кровь несёт потрёпаное знамя.
Вы—преданные Родины сыны.
Я понимаю вас.
Но я теперь не с вами.

1994

В этом городе

В этом городе, где всё уже бывало
и где может всё случиться,
где людишек не считают,
и мы числимся разнузданной толпой,
мне привиделось во сне, что меня
вскармливает молоком волчица,
а я – волчонок слепой.
Никуда теперь от этого видения
манящего не деться
в этом городе, где каждый одинок
и где нет выбора пути.
Я хотел бы, чтобы вновь вернулось
время покалеченного детства,
чтобы со стаей уйти.
Слышу я во сне призывное
ворчанье собирающейся стаи.
Ухожу я с ней под рокот водопада,
и за грохотом камней
всюду слышится, что ты,
как королева злая, всё ещё не знаешь,
как мне сделать больней.
И когда мне жизнь как будто бы
в кошмаре фантастическом приснится,
я увижу: твои волосы под ветром
развеваются, как шёлк.
В прошлой жизни ты была, наверно,
рыжей заколдованной лисицей.
А я – волк, серый волк.
Я вернулся одиноким из страны,
где полегло уже немало.
Где никто не удивляется зигзагам
в траекториях судеб.
Слыша горы и ущелья,
на перроне Белорусского вокзала
я оглох и ослеп.
Я хотел бы всё забыть, и всё вернуть,
и всё опять начать сначала.
Мне хотелось бы забыть, что я насквозь
кровавым порохом пропах.
Я хотел бы, чтобы ты меня сегодня
долгожданного встречала
Без погон на плечах.
И каким бы ни был путь под этим
небом, солнцем, снегом или градом,
нам придётся понимать, но не со слов
героев разных умных книг,
что в одиночестве пустыни
не еда, и не питьё за страх награда,
а человеческий крик.
Нам придётся понимать простые истины,
но поздно или рано.
Только годы улетают, и какой такой
от лет ушедших толк?
Я полжизни по-пластунски пропахал
до еле видного бархана,
а там ждёт только волк.

1989

Малая Родина

Всё впереди, молодой и пылкий,
юноша имярек…
Нижегородский откос с развилкой
пары великих рек.

Бабушкин крестик с малой иконкой.
Чистый речной песок
там, где окошко рыжей девчонки
в доме наискосок.

Малая Родина – хрустальная призма
для преломлений судеб.
Малая Родина – праздник и тризна,
это-стихи и хлеб.

Годы мои – кораблик бумажный
жизни несёт река.
Знаю, что было в ней самым важным:
мамы моей рука.

В мокрые камни с шорохом бьётся
волжской воды поток..
Мама бежит, в руке её вьётся
в красный горошек платок.

Плавит панамку палящее солнце
на речном берегу.
Мама моя, молодая, смеётся,
с отцом играя в стогу.

Годы текут рекой по протокам,
качая жёлтый камыш.
Но как бы ни был наш мир жестоким,
я – всё тот же малыш.

Перед потоком бурным и чистым
я преклоняю главу.
Малая Родина – главная пристань,
к которой всю жизнь плыву.

На даты меняются многоточия,
когда мы тихо уйдём.
День угасающий тлеется ночью,
ночь разгорается днём.

Ушли в Поднебесие мама и папа,
погасли, как свет в кино.
Их не вернут назад ни эскулапы,
ни сон, ни хлеб, ни вино.

Грусть моя – ты моё спасенье,
но чем ты можешь помочь?
Годы – тающий снег весенний
день меняет на ночь.

Будут в ночи блестеть ресницы
искрами слёз на ветру.
Будет мне малая Родина сниться,
даже когда умру.

ноябрь 2012 г.

В городе, которого нет