Алексей Радов - Год

• Название: Год
• Автор: Алексей Радов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-98604-578-8

Остросюжетная проза социолога, философа, финалиста премии «НГ» «Нонконформизм-2016», автора сборника рассказов «Мертвый ноябрь», романа «Вершитель судеб», Алексея Радова – роман о криминале и политике, секретных службах и власти, сексе и свободе.

---

Вконец спросил, чего хотелось:

– Что «за правило двух свидетелей», о чем с ним общались? Или не мое.

– Не бери скотину на башню. Внимание уводил, чтобы не сильно понял, что там с его, а то разойдется, колыбельную ставить.

– Иначе, нет такого правила, – ехать еще под сто, оба чувствовали необходимость разговора.

Тир не сходил с ума от своих, не всем, даже в нынешнее отрубное время пить с лица, пытался выглядеть современным, – но внутри не был фанатик. Молодой напоминал ему самого двадцать с лихом отмотай – такой, время изменило моральный голеадора.

– Ну что тебе там, – участливо спросил Проб. – Вспомнил?

– Что?

– Что значит быть в тес? Готов улетучить этих диффузных, в случае минимализма сопротивления?

– Знаете, да, Проб, – работник скоро продемонстрировал себя с нежданной стороны, что ни дело – правильная тридцатка. Особые случаи будет несогласный, так, например, чего короче.

Сколько их там? Десять-пятнадцать? Справимся? Вопросы набросились на двух мужчин, точно машина резко въезжает в переменный дождь. И до конца пути молчали, изредка пихая Проста под бок, тот одинаковый звук издавал – видимо, проверял не совсем ли, хотя скорее – забавлялся с этим моментом, вдруг тот смучается с похмелья прямо тут, на сидении, что говорить? Забьет. Сковородой железной – не подумает.

– Взять чего, – неожиданно проникновенно как он один умел из всех, – произнес, когда показались первые постройки фермы, Проб, слышал такой низкий голос, где? – Присмотри за Секстом. Война пойдет, схоронитесь. В том прибежище имеется люк в помещении для халатов химзащиты.

– Вы что, что ты, – неожиданно для себя вдруг обратился к Пробу на «ты» будто у метро, к залетному. – Сам тоже переживаю, видно это.

– Тебе куда, домой отписать? Мы поможем там, и с домом, никогда не подводили.

– Можно, – парень уже думал о другом, во второй раз была такая особа, и Проб очень трогательно, увидел в нем в самом ребенка, маленького Секста, с эгоистической притягательной важностью протянул задумчиво, светло-задумчиво, как сам ища, почему-то было не тревожно а волнующе-обособленно, предвкушение светлого будущего в солнечной пыли грунтовки, – пойдет. – Это вот «возьмешь» детское, он, и девушка успокоено засмеялись.

Показались блоки, ворота фермы, у самого первого столба трутся пять-семь совсем молодых, на вскидку без оружия. Не больше.

Притормозили метров за тридцать. Проб, поморщившись, столкнул невнятного показывавшего решительное нет Проста, завалился набок, а потом голова медленно сползла и воткнулась между сиденьями. Ну и пусть, страус навеселе, – хохотнул с закрытым ртом почти в адреналине Проб и вразвалку двинулся к фигурам, не закрыв дверь.

– Кто главный, – позвал властно метров за двадцать.

– Я, – совсем просто ответил один из них, внешне не отличимый от прочих, в хламиде.

– Где мой? – спросил без вызова Проб.

– Твой, видишь, стоит, земляк, – обратился к нему один. – Но не много. Он видел самого Лондона. Лэндона?

Тир с обычной улыбкой выхватил из-за спины прикрепленный автомат и навел на говорившего:

– Теперь что скажешь, величавый.

– А вот так не надо грубить, – перебил представившийся лидером.

– Вот твой хумидор, – названный Пробом указал в сторону других ворот, из которых еще двое выводили Секста. С ним была девушка и испуганный мужчина в халате.

– Мэй и Варенукер были должны Хоскинду, там ровно – трофей, но Лэндон так не оставит, кто видел в живых его лицо, будь это твой родственник, или твоя та.

Тир даже не дернулся, а Никон побледнел, лидер говорил о самой актрисе театра.

– Стойте! – в искреннем изумлении, Проб с другом, поверив, было оглянулись, – закричал самый такой. – Это что за не пойми сам?! – Никто не заметил, Клавенрон Хок проснулся и уже почти дошел до них, метров пятнадцать. – Стой! – обратился к нему кричавший раньше. Тот шатался, Проб видел, не понимает где вообще. Изо рта вырывались проклятия.

– Это что за немое кино, вообще за съемки? Я распорядитель на массовке? А ну ты, пасть заварил, быстро, сказал, чего рассматриваешь, – Хок вдруг полез на ближайшего.

– Хороший, попутал? Ляжешь тут, – парень вначале попятился, тот неожиданно напал и слова его звучали, потом перед товарищем устыдился своего страха, и подумав, что разборка началась, просто все тормозят, выстрелил, выхватив пистолет из широких штанов столь быстро, никто ничего.

– Помогите! – сотрясал воздух Секст, вырываясь из цепких рук охранников, они открыли огонь одновременно из автоматов, из-за ворот вдруг стали прицельно шмалять рядом, «недооценили»:

– Убегаем, – звал зигзагом пригнувшись, сломя голову к машине несясь, Проб секундами всего позже, вдруг его подкосило точно, а Тир отстреливался, упав.

– Прекратить огонь, – раздалось со стороны.

На дороге, не пойми откуда, появилось человек восемь таких же с пистолетами. Проб и Прост бросили свои автоматы, тем более патронов у Проба не было, а молодой поступил по примеру товарища.

– Проб, значит, – ехидно спросили из толпы. – Чем объясните? – Этого – в мою, а пехотинца и родню – до свидания. Наших – отдельно, всех записать, – десять минут икс на обзор.

Тиру было не очень больно, он только сейчас это понял, что даже спорить не может, невыносимо.

Молча смотрел, через руки несших его куда-то в кусты гадов, Никон обнял Секста, когда их подвели к друг другу. Думать Проб тоже не хотел, просто понимал, что они попали, и раз люди, зная его, идут на такую, надеяться – просить что-либо, спрашивать – бесполезно. Сдали, наверно не один.

Глава 3. Четвертое в ванне

Не помня себя, Она покидала больничный комплекс. С ней такое бывало, в последние красивые месяцы. Жизнь иногда, словно тлеющие медленно в таежном колодце головешки-розжиг. У подруги есть подруга, очень хорошая, ниже живут, где твердыни. Всегда получали чиновники, партийцы. Имели в избытке, но перевернулось в одночасье, юные все не по специальности, но отпрыски этих – находят место в государственном аппарате, а внуки отбывают за рубеж, наследники традиций. Их называют совершенно непотребно, клеймят на собраниях, ненавидят на глянцевых обложках фото. Требуют заботиться о имидже на международной арене, по ним, а по кому, делают выводы про всех.

Всего ничего восхищалась предыдущими, кто возглавлял организацию. Вот кто должен был остановить мгновенье! Почему партия сделала ставку на чудо. Раньше спрашивать было не то чтобы боязно, уж тем более имея такую знакомую, а сейчас всем было все равно, кости перемыть историческим деятелям вульгарными, но не последними, отдать художественному должное, выражениями.

Наверно, просто переволновалась из-за своих. Но нервы – откуда они? Когда-то нервы были железными, и в том, что с ней происходит – винила всех. И отдельно, кто велся на шантаж. Хотя прогоняла эти смыслы, лезли, что им, когда одна, да не одна, возвращаясь домой, в предновогодней толпе. Точно та подруга, свойская – тесно общается с ней. Помладше, не больше чем на два-три года, а четвертый, причем экономист, сейчас хорошо получает, говорит – возьмет с собой в грядущем году на океан. Хочет броситься в объятия и дать здорово. Вы, говорит, не понимаете, что делал. Нет, они все такие – брезгливо отнекивалась избитыми выражениями подруга, – но надо понимать когда с кем. Не отводит разговор в сторону приличий. Раньше стоило брать. Пять назад, да три еще – «вы для чего так сморите», – спросить могла. И той придется отвечать, потому что та же, но не эта совсем, – при всем уважении и страхе перед общими друзьями (поняла, спасибо) – пришлось всемерно поддержать в борьбе. Никому не позволено смотреть будто многое дозволено, победоносно на человека. Пользоваться эпатажем. У нее закипает там, где котят дыша, а минуту поговорит, да «не сейчас» – что будешь переубеждать, после всего произошедшего. И снова возвращается к своим воздыхателям. – Вы для примера, – акцентирует, – а сама чувствует, точно последний, на пару с этим обращением. – Тоже рекомендую кого. Атак и до простоя доберется, или вам – нет важного, – и она, что продвигала полтора десятка лет – хихикнула, отринув знакомое в голосе. А ведь только что такое отношение можно было наблюдать в подчеркнутых ссылках на запад.

Пять лет смотрелись хитом главка, но сейчас феноменально блистает. Чаруя блистать где – в очередях в банке? На лавочке холодно. Эти кофта и салат достались за умеренную цену, честно говоря, убедила она – «не одевайся под социализм, а то останешься там же, где дневала, помнишь, когда сказала, не надо».

В заднем кармане – «что-то было». Осторожно просунула руку – холодное, выдернула со стоном, и тут же прикрыла рукой свободной рот. На руке, – красное. Свернула во двор, прислонилась к трансформатору. Подушечками терла одна-другую, ни пореза! Московское небо оставалось безучастно. Мозг исправно штамповал события: кто-то кого-то, еще и взял за портфель и кинул в карман, что только – и чего-либо там быть не может, – оттопыренный клапан («а сейчас – вот так» сладко нараспев вещала игриво, точно подруга давеча, подглядывая на идеальную фигуру с волнующими деталями).