Дмитрий Беловолов - Остаточные явления

• Название: Остаточные явления
• Автор: Дмитрий Беловолов
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Русское современное

Эта книга включает в себя автобиографические произведения художника, написанные в те моменты, когда кисть выпадала из рук, и произносилось бранное слово.

---

В углу балкона, на красном кирпиче приютился чей-то рисунок-могилка с крестом. Должно быть, я был не единственный, кто думал здесь о конце. У себя в кармане я нашел кусок карандаша. И нарисовал свой первый рисунок, тринадцатилетней давности – человечка, стоящего на краю обрыва. Внизу море и он встречает утро. Когда-то это было моим началом.

Встал. Встряхнулся, поссал на последок вниз и полез через ограду балкона. Постоял на краю с минуту, взвесился и полез обратно. Идите все в жопу! Я хочу жить! Если я в заднице, то задница мне и поможет! Как ошпаренный спустился вниз, открыл входную дверь и вылетел из проклятого дома.

После вчерашнего ночного полета я решил засвидетельствовать свое присутствие на грешной земле – покрестился. Крестился в Казанском, на последние пятьсот рублей. Дальше, чтобы максимально усложнить себе жизнь православного, бросил курить.

Тогда я уже работал сторожем, прикрывал тылы часового салона «Империал». Потихоньку сходил с ума от безделья и укоренившейся бессонницы. Иногда пописывал небольшие картинки. Осознавая свое ответственное предназначение для всего города, стал превращаться в часовой механизм, где стрелки начинали ходить с восьми вечера и заканчивали к восьми утра. Остальное мое существование было вне времени. Тогда мне казалось, что о времени я знаю почти все и лучше не знать о нем вовсе. Наверное, поэтому выбор часов для меня является сложным решением.

Отчего-то вертелась мысль, что мое время прошло, и я нахожусь среди часов неслучайно, чтобы снова их обрести. Или так всегда в ноябре? Чувствуешь себя не на том месте, не там, где можно скинуть шкуру. Место зимовки – важное место; и если таковое не находишь, то ты, как последний лист на ветру, силишься сорваться, пускай даже в пропасть, но найти свою землю.

Прожорливая бессонница подъедала последний кусочек здравого смысла в моем одиноком существовании. Она говорила: «ляг, поспи и все пройдет», а я мечтал заснуть и проснуться с ней. На утро, я вставал с той же мечтой и велюровой подушкой под головой. Потрёпанный ночью я выходил из работного дома и шёл сквозь колодезную тьму к арочному своду, на стене которого большими буквами было написано: «Господи, помоги Казанскому». Кто-то переживает за этого Казанского, раз он удостоился этой стены. Выхожу на пустынный Большой проспект. Иду до метро. Подходят вагоны. На них красные наклейки с черными буквами: «Один против всех». Сажусь в переполненное метро, забиваюсь в угол. «Наверное, здесь, в метро, живут все люди» – думаю я, – и в этом безмолвном потоке выхожу на своей станции. Прихожу домой и ложусь спать. И так, почти каждое утро, с пустыми баками, я выхожу из ночного пике.

Так я сходил с ума, забивал голову всяким дерьмом, читал «Божественную комедию» и что-то сложное из Умберто Эко. Последний меня доканал. Я зашел в аптеку на Среднем проспекте, нехотя мне дали снотворного « Донормил». По пути домой воспользовался последним шансом – заехал к друзьям. Друзья не открыли дверь, хоть и в окнах у них горел свет. Приехав домой, зачем то поставил баночку с зельем на кухонный стол. Юра вскользь отреагировал: «Раньше это нужно было…».

Через день я поехал на смену с баночкой снотворного. Наступила ночь. Но мне не уснуть. Закинул штук 10—11 колес. Ведь все это ради любви. И меня начало потихонечку подминать под крыло. Тогда- то до меня дошло, что значит – « Донормил». Начал выплевывать это дерьмо, но было уже поздно. Ведь все это ради любви. И тут позвонила она. Язык заплетался, в голове туман рассеивался от её ангельского голоса, но я не поддавался. «Ладно, пока любимая». Лег на одеяльце расстеленное на полу, положился на велюровую подушку и уснул.

Утро встретил отрешенно, с новым взглядом на голубизну его неба. За разъяснениями поехал на Прибалтийскую, к Ленке. Ленке ничего рассказывать не стал. У меня на глазах и так всё было написано. Ленка просто сказала: « Ну, Живи» – бросила одеяло на пол, подушку и я лег спать. Спать я не мог. К ней пришли её друзья: Ксюша, с которой я когда- то бухал в студенчестве и случайно уединился в темной комнатке для того, чтобы она спросила меня: « Дима, зачем ты её трахнул», и её муж-художник, который потом пошел дальше и прибил гвоздем свою машенку к Красной площади. А я, так и остался лежать на полу, даже не поздоровавшись с ними.

И вот наконец-то у неё наступили Новогодние каникулы. Самолет из Мюнхена и я её встречаю. Снял номер в « России», на последние, по такому случаю. Переспали, а на утро посадил её в поезд до мамы. Сердце рвалось. Через неделю она вернулась обратно ко мне. Я проводил её на самолет до Мюнхена и она улетела. Сердце рвалось.

С таким беспроигрышным положением вещей нужно было что-то делать. Где-то, лет десять назад я научился играть в шахматы, но против себя. Играя таким образом, напрягаешь соперника своей изобретательностью и если проигрываешь, то не так обидно. Может, настало время, когда нужно поддаться искушению и обрубить ветви буйно растущего древа, на которых сижу я.

Я бросил работу и в тот же день уехал на зимовку к родителям. Незаметно для себя прихватил весь свой «дурдом» и, приехав на родину, заразил собой всю округу. Кругом всё издевалось и посмеивалось. Я блуждал среди двух миров, по холодным и горячим следам своего сумасшествия, возвращающим меня на то же самое место, откуда вышел. Тащил за собой заснеженные идеи ненаписанных мною картин и украдкой выл на луну.

Я ждал. Что-то должно случиться, но это был, всего лишь, очередной снегопад. Меня засыпало и я засыпал, примиряя себя с мыслью, что я что-то делаю не так.

Март выдался беспощадный. Бросало из стороны в сторону, но я держался. Единственной оздоровительной деятельностью, работой для души, была прогулка с псом, таким же чёкнутым, как и я. Черный пудель по кличке Чарлз, всеми называемый Чарли – имел вид взлохмаченный и небритый, по сравнению с собратьями по породе, и отличался от них дерзким нравом. Аж глаза на выкат. За глаза я его называл «Мефисто», но он не откликался. Вместе мы преодолевали многие километры однополярных бесед, – таинственных, как мужская дружба.

В апреле заработал мотор в заднице и я сорвался обратно, в Питер. Леха нашел объект. Опять захудалые штукатурные стены, ободранная краска, все трещит, все ругается матом. Леха предоставил мне жилье в своей коммуналке.

– А сейчас я покажу тебе твою комнату – сказал Леха, встретив меня у своего дома

Шли долго, по длинному коридору коммуналки – сначала налево, потом на право.

– Славика помнишь?

– Какого Славика?

– Ну, этого! – Леха экспрессивно дёрнул ладонью вверх.

– А, этот, он мне, сука, денег должен за объект на Моховой.

– Хе! Он умер. Хе! Хе! Хе! – взвизгнул Леха – Вот, от него только эта комнатушка осталась, заходи.

Я зашел. В глаза кинулись ровные стены и первоклассно поклеенные обои синего цвета в полосочку.

– Вот, это я уже наклеил – сказал Леха с легким, горделивым акцентом, – за одно потолочек побелил. Комнатка была ничего: одно окно, один стул, кресло-кровать в углу и стол. Как в камере смертников – все в единственном числе. Было чистенько и свежо дышало новой жизнью.

– Ты бы видел, что тут раньше было! Он же не просыхал!

– Представляю.

– Эта комната Наташке отошла. Короче, целая история.

– Сколько?

– Шесть

– Нормально.

В который раз я откупоривал свежее место для жизни: с новыми запахами и их соседями, с новым видом из окна, из которого видны те же мусорные контейнеры, что и в прошлой жизни.

– Вот он, смотри- произнес восторженно брат. Он был утянут в симпатичный костюмчик дымчатого цвета. И все вокруг было дымчатым и дышало неизвестной для меня жизнью. Нас окружали зависшие космические корабли громадных размеров, переливались мягкими волнами света на фоне синевато-черного неба усыпанного звездами. Или без них.

Я проснулся ошарашенный. Таких снов мне еще не засылали. Какие формы, какой размах! Похоже, мой брат, точно свалил с земли, а здесь, вместо него вихляется какой-то клон и проповедует истину. Сон этот обнадеживал возможностью выхода, о котором я не мог даже помыслить. Чудесное послевкусие сна расположило на телефонный разговор с братом, чтобы узнать, не откинулся ли он в действительности. Все наши давнишние телефонные разговоры напоминали Нагорную проповедь и этот, возможно, будет не исключением.

– Здорово брат!

– О здорово! Ну как ты там? Слышал, ты в снова в Питер приехал?

– Ну, да.

– И как?

– Питер только отошел от спячки. Так что, все пучком! Скоро сенокос!

– По- крестьянски как-то у тебя!

– Ага, по христиански!

– А Библию, что я тебе давал, читаешь?

– Да, иногда.

– Ну как?

– Действует умиротворяюще.

– Попробуй псалмы. Или знаешь что, попробуй, прочти «Песнь песней».