Дарья Болотина - Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

• Название: Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых
• Автор: Дарья Болотина
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91173-277-6

Жанр святочных рассказов был популярен в разных странах и во все времена. В России, например, даже в советские годы, во время гонений на Церковь, этот жанр продолжал жить. Трансформировавшись в «новогоднюю сказку», перейдя из книги в кино, он сохранял свою притягательность для взрослых и детей. В этом сборнике вы найдете самые разные святочные рассказы – старинные и современные, созданные как российскими, так и зарубежными авторами… Но все их объединяет вера в то, что Христос рождающийся приносит в мир Свет, радость, чудо…

---

– Нет уж, не надо приближать мой час.

Незнакомец прекратил хохот, будто кляп ему кто в рот сунул, и деловым, внезапно переменившимся голосом, сказал:

– Итак, ты настаиваешь на вечности?

– А что, это можно? – робко спросил Федюшка.

– Ну а иначе разве б завел я об этом речь? Разве похож я на болтуна? Кстати, а на кого я похож, а? – Лоб незнакомца наморщился, обе лохматые брови сдвинулись в одну кучу к переносице, страшные зенки его вопрошающе затаращились на Федюшку.

– Вы ни на кого не похожи, – промямлил Федюшка. Он неотрывно смотрел на нелепые, жуткие гримасы незнакомца, не в силах оторваться от его лица.

– Великолепный ответ, юноша, – прогудел незнакомец и пару раз хохотнул при этом. – Я действительно ни на кого не похож. Пора, пожалуй, и представиться. Итак, я как раз тот, кто дает вечную жизнь!

– Вы Бог?! – вскинулся Федюшка и подался вперед. Лицо незнакомца дернулось судорогой, а глазищи выпалили такой заряд бешенства, что Федюшка зажмурился от страха.

– По-моему, юноша, Бог как раз отнял у человека бессмертие, если я правильно понял твою бабку, которая недавно толковала тебе об этом. Не так ли? Я не Бог, я – наоборот, я возвратил то, что Он отнял. Имя мое – Постратоис.

– Вы грек?

– Да, я и грек, и грех, – усмехнулся Постратоис, – я землянин! Я властелин поднебесья, где и вершатся все дела земные.

– Давайте бабушку позовем, а? – предложил Федюшка. Он вообще-то хотел спросить про поднебесье, но как-то сам собой вырвался вопрос про бабушку.

– Не стоит трудиться, – ответил Постратоис. – Во-первых, во всех здешних комнатах, кроме этой, где мы имеем удовольствие беседовать, висят эти святоши на досках…

– Иконы, что ли?

– Они, они, мне в тягость ихние ханжеские глазки, а во-вторых, твоя бабка, по-моему, не изъявляла желания жить вечно? Ну-ка обернись.

Федюшка обернулся и отпрянул в ужасе, так что едва Постратоису ноги не отдавил. Оказывается, за его спиной стояла уродливая, высоченного роста старуха с такой громадной, перекошенной, клыкастой пастью, что, глядя на нее, Федюшка был на грани того, чтобы завопить и позвать на помощь бабушку. Но ведь все-таки он мужчина и потому сдержался.

– На-пра-асно шарахаешься, – произнес Постратоис, – эта добрая старушка и есть Тоска, с которой я тебя познакомить обещал. Ее ротик, конечно, выглядит устрашающе, и вид у нее тоскливый, так Тоска ведь, но ежели приглядеться, она весьма привлекательная особа, я бы, правда, рад был, если б она еще попривлекательнее была, ну да уж какая есть. А вот и еще один экземпляр, прошу любить и жаловать… Сзади, сзади тебя он, это уж манера у них такая – сзади приступать, не взыщи.

Услыхав это, Федюшка прыжком отскочил от того места, где стоял, и только потом обернулся. И обмер. Необыкновенно толстый, рыхлый, в рванину одетый старик подпирал потолок дынеобразной лысой головой как раз на том месте, где только что стоял Федюшка. Блуждающие глаза старика выражали такой беспредельный панический страх, будто за ним гналась свора свирепых, беспощадных собак. Этот страх из его глаз наполнял собой комнату, леденя тело, проникал сквозь кожу, и вот уже Федюшка чувствовал такой же страх в себе, необъяснимый и безотчетный, ему вдруг захотелось сорваться и бежать без оглядки, не разбирая дороги.

– Ну, хватит, хватит гляделами-то вращать! – прикрикнул на старика Постратоис. – Навалились на мальца. Успеете еще. Итак, дорогой юноша, перед тобой – Страх. Ежели кто из людей, где бы на земле он ни находился, испугался чего или же такой вот страх дурацкий чувствует, как ты сегодня, – его рук дело. Он сеет на земле страх и отчитывается передо мной за это. Презамечательная парочка – сей старик и сия старушка. И тот, кто замахивается на вечную жизнь, без этой парочки дня не проживет. Ну тут уж вольному воля, я предупреждал и картинку вечной мечты перед тобой развертывал, к тому же, юноша, в этом мире надо за все платить. А вы сгиньте-ка пока, – махнул рукой Постратоис в сторону Тоски и Страха. И те с шипением растворились в воздухе.

– Не дрожи, юноша, – назидательно продолжал Постратоис, – из ничего появились, в ничто обратились, дело нехитрое. – Он шумно зевнул. – Сейчас будет еще одно представление, не шарахайся и не оглядывайся, представляемая сейчас особа является, конечно, внезапно, и явление ее для тех, кому она является, пострашнее бывает страха или тоски, однако сейчас это просто представление. Сия особа, коей я тоже повелитель, есть третья ипостась, заключенная в моем имени. Впрочем, прочь слова, лучше, как говорят, один раз увидеть.

И Федюшка увидел: из потолка вдруг начала падать-литься густая жидкость, похожая на сгущенное молоко, только белее, и она воняла тоже, как усопший ровесник, лежавший в гробу. Когда гора этой жижи на полу достигла высоты стола, она ожила, задвигалась и стала вытягиваться навстречу питавшей ее из потолка струи. Вытягиваясь, она обретала форму человеческой фигуры, и вот через несколько мгновений перед ошарашенным Федюшкой предстала мраморно-белая красавица с совершенно безжизненным, мертвым лицом с прикрытыми веками. Белый складчатый балахон ниспадал с ее плеч до самого пола, он сам по себе шевелился и шелестел, будто под ним по телу красавицы змеи ползали. И вдруг веки ее приподнялись, а белое лицо растянулось. И хоть не было ничего страшного в лице красавицы, Федюшка почему-то так испугался, как не испугался ни Страха, ни Тоски. За открывшимися веками не было глаз, была чернота, точно две дырки в бездну, а точнее, сама живая черная бездна через эти две дырки смотрела на Федюшку. И дыхание бездны чувствовал Федюшка, ему даже чудилось, что из черных дыр вонючий ветер дует. Но, невзирая на страх к черным дырам, отверстиям в бездну, его тянуло почему-то к ним, как иголку к магниту. Хотелось подойти к дырам и заглянуть в них, как в окно. И даже влезть туда с головой.

– Смотри и видь! Перед тобой сама Смерть, – сказал Постратоис, каким-то заговорщическим полушепотом он это сказал и даже с лавки привстал.

– Но почему так воняет? – спросил Федюшка, не отрываясь от черных дыр в бездну.

– Это не вонь, это смрад гееннский! – торжественно провозгласил Постратоис.

Холодок пробежал по спине Федюшки от его возгласа. «Как страшно звучит – смрад гееннский», – испуганно подумал Федюшка. Постратоис наклонился почти вплотную к Федюшкиному лицу и заговорил страстно и грозно:

– На жизнь вечную замахиваешься, а слов великих, на которых эта жизнь держится, боишься? Чего глазками хлопаешь, чего челюстью дрожишь? Бери себя в руки, дружок, ломать себя надо, ломать! В этом мире, в котором ты хочешь жить вечно, все переставлено с ног на голову, и только тот, кого вдохновляю я, приобретает на всё правильный взгляд. Ты вдумайся в эти чудные, могучие звуки – «смрад»! Сколько силы в нем, таинственности и величия! Какое замечательное слово! Сильному человеку такое слово силы дает, а не пугает. Ага, по глазкам твоим вижу, понимать начал, молодец, скор ты, оказывается, на мою науку, прелестно! Слово, дружок, это величайшая вещь, это не просто сумма звуков… Да, слова смертных слюнтяев ничего не значат, твои слова пока (не обижайся!) только воздух колеблют, а мои – насмерть разят! Мои – силу гееннскую человеку дают! Не чувствуешь ли ты в себе прилив чего-то нового?

– Чувствую, – сказал Федюшка. Вымораживающие душу глаза Постратоиса не казались ему уже такими страшными. Он в упор смотрел в них сейчас, и вот уже слово «смрад» ему кажется действительно сильным и значительным, а не отвратительным, как раньше. Тут что-то обжигающе-холодное почувствовал он на своем плече. Он поднял голову и увидел, что это Смерть положила ему на плечо свою руку.

– А вы в самом деле настоящая Смерть? – спросил Федюшка, обращаясь к черным дырам. – Это вы на земле людей убиваете?

– Да, я настоящая Смерть, но я не убиваю людей, – последовал ответ, – я дарую им вечный покой, от которого ты отказываешься. Ведь я венец жизни, всё живое, само того не осознавая, спешит мне навстречу, ведь всё и вся спешит жить.

– Но зачем, почему вы вообще есть? Ведь без вас люди бы сами по себе жили вечно.

– А ты попробуй убей меня, вот и избавишь людей от смерти. А? – И белые молочные губы ее искривились от пискливого хихиканья. – Встречались на моем смертном пути всякие нервные и с таким замахом. Велик замах, да сам промах. Только Смерть бессмертна в этом мире! Смерть победить нельзя, но со Смертью можно поладить. – И снова старческое хихиканье раздалось из белого рта.

– Так ты поражала б тех, кто хочет умирать, а те, кто не хочет, – пусть живут, – предложил Федюшка Смерти.

– Да в том-то и штука, что не хочет большинство умирать, – вмешался Постратоис. – Глупцы! Маятся, мучаются, а не хотят. Когда я сказал «глупцы», я, конечно, не имел в виду никого из присутствующих. Ты – особое дело, тебе даровано будет.

– Силен в тебе жизненный огонек, силен, – глядя бездной из дыр куда-то на Федюшкину грудь, сказала Смерть. И, видя непонимающие глаза Федюшки, в которых вновь означился испуг, Смерть рассмеялась опять своим пискливым голоском. – Не бойся, юноша, я не погашу твой огонек жизни.