Уильям Сароян - Папа, ты сошел с ума

• Название: Папа, ты сошел с ума
• Автор: Уильям Сароян
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-13650-2

Предлагаем читателям впервые на русском отдельное издание повести Уильяма Сарояна «Папа, ты сошел с ума». Эта простая и трогательная книга состоит из небольших историй c двумя персонажами: отцом и сыном. Они собирают ракушки, готовят «рис по-писательски», путешествуют, разглядывают облака и звезды, обсуждают разные пустяки и важнейшие темы на свете. Перед ними открывается бесконечный мир, полный красоты и тайны.

---

Я стал рассматривать книги моего отца, дивясь, как он мог написать их такое количество, и за этим занятием, потихоньку, сам того не заметив, я достиг наконец Луны.

– Что подумают люди, когда я первым сделаю это?

– Когда ты первым сделаешь что?

– Когда я первым окажусь на Луне?

– Они поверят. В ту самую минуту, когда ты окажешься первым человеком на Луне и весть о твоем полете захлестнет все газеты мира, люди все до единого в это поверят.

– А почему бы им не верить?

– Потому что, покуда ты не попал на Луну, никто не верит, что ты можешь туда попасть. Но стоит только тебе попасть, и они сразу в это поверят. Так уж устроены люди.

– А ты разве не так устроен?

– Нет.

– Как же ты устроен, па?

– Я, видишь ли, не говорю, как все: тебе не попасть на Луну. Я говорю иначе: зачем ты хочешь на Луну?

– Чтобы быть первым на ней, зачем же еще! Взбираются же разные так парни на вершины гор. Почему они это делают? Потому что есть на свете горы. Так они отвечали людям, которые их спрашивали. Я хочу первым полететь на Луну, потому что она тоже есть на свете и потому что никто еще не побывал на ней.

– Прекрасно, – сказал мой отец.

– В жизни мне не попасть на Луну, правда, па?

– Отчего же?

– Ха!

– Что бы значило твое «ха»?

– Знаешь, па, просто мне хочется сделать что-нибудь, вот и все. А то ведь скука.

– Скука ли?

– Конечно скука.

– И что же ты хочешь сделать?

– Вот тут-то и загвоздка. Я не знаю. Потому и думаю о Луне. Честное слово, мне хочется сделать что-то.

– Еще бы.

– Только вот делать – нечего. Нет настоящего дела.

– В таком случае – за стол, поесть – тоже дело.

Отец мой поставил на стол две тарелки с «рисом по-писательски». Мы сели и принялись за еду.

Котелок

«Рис по-писательски» – это нечто такое, что в доме моего отца можно обнаружить в любом углу – в кладовке, в холодильнике, на буфетной полке, на кухонном столе, в чашке, в банке, в пакете и в чем придется – нечто, приготовленное из риса и единственное в своем роде.

– Из риса можно состряпать что угодно, – не раз пытался доказать мой отец моей матери, но тщетно – она никак не брала это в толк и сыпала вопросами: «А можно положить в рис сыру?» Или: «А можно залить рис томатным соусом?» Или: «А можно в него добавить зеленого луку?»

– Ну как, нравится? – поинтересовался отец.

– В жизни не ел ничего хуже.

– Кастрюля еще почти полная.

– Где мой стакан молока?

– Вот прекрасная вода. Тебе уже десять лет.

– Что на сладкое?

– Ничего сладкого.

– Видать, с едой тут у тебя небогато.

– Еды в этом доме хватит на целый месяц. А если понадобится, и на три.

– Для нас обоих?

– Конечно. Что такое еда? Еда – это то, чем набивают желудок, и только. Завтра я приготовлю для нас полный котелок красной фасоли.

– А как насчет жареного мяса?

– Никакого жареного мяса.

– А как насчет пирога?

– Никаких пирогов.

– А как насчет денег?

– Брось. Я не намерен превращаться в правильного папашу ради какого-то десятилетнего комика.

– И все-таки, как насчет денег?

– Никаких денег.

Мой отец принес и поставил на стол горячую еще кастрюлю, снова наполнил свою тарелку, потом мою, и наконец в кастрюле ничего не осталось.

Это было далеко не лучшее из всего, что я ел когда-либо, но все равно я съел все, что мне полагалось, не забыв на тарелке ни единой крупицы. Я набил себе желудок. Голодным я сел за стол, был голоден, пока ел, и голодным же встал из-за стола.

– Ешь то же, что я, – сказал мой отец, – и ты вырастешь сильным и стойким.

– Может, фасоль повкуснее этого риса?

– Когда нам завтра придет время ее поесть, она окажется вкуснее всего на свете.

– Каким это образом?

– Ты и я, – сказал мой отец, – мы оба писатели. И каждая вещь на свете для нас больше и лучше, чем для кого бы то ни было. Ты все время пишешь свою повесть.

– Я не знаю, с чего начать.

– Этого не знал ни один писатель. И ни один не знал также, когда именно он начал. Что ж до твоей повести, то она начата уже давно.

– Без шуток?

– Без.

Я вскочил с места и пустился в пляс, и мой отец разразился смехом, тем самым смехом, который так мне нравится, чудесным смехом сумасшедшего голодного писателя.

Велосипед

Отец перемыл тарелки, и мы вышли из дому и поднялись по лесенке к гаражу и выкатили оттуда наши велосипеды. У отца велосипед марки «Ралей», с прошлого года, а у меня – невысокий двухколесный велосипед, его купили в Сан-Франциско, когда мне не было еще и четырех. Это один из самых маленьких двухколесных, и вилка у него дугой. Мать надумала отдать его Армии спасения, но отец сказал: «Я хочу забрать этот велосипед». И он забрал его и поставил у себя в гараже. И сейчас он направился к моему красному маленькому велосипеду и сказал: «Если хочешь, можешь покататься на большом, пока я приведу в порядок малютку».

«Ралей» – это, конечно, настоящий большой велосипед, но я все равно с ним справляюсь, и не хуже, чем с маленьким. Однажды я уже ездил на нем, когда отец впервые пригнал его домой, так что сейчас я преспокойно взобрался на него и покатил по Малибу-роуд. Через какую-нибудь минуту «Ралей» уже шел у меня как по маслу, и мне захотелось подольше пробыть в доме моего отца. Однако я подумал, что было бы глупо приставать к нему с этим; я знал, что это такой вопрос, который решает мама. Она может вдруг, ни с того ни с сего, позвонить по телефону и сказать: «Привези его домой». И тогда отец доставит меня обратно, в дом моей матери, где у меня есть своя просторная спальня, свой холл и своя ванная комната. Я очень люблю свою половину дома. Я люблю и весь дом, и палисадник, и двор, и наш пригорок, поросший кустами, среди которых так хорошо играть, но что там ни говори, все это далеко не то, что дом моего отца.

Я подумал, а что, если я все-таки поговорю об этом с отцом, и, сделав поворот, покатил назад к гаражу. Отец мой драил спицы на красном велосипеде, перевернув его вверх колесами.

– Па?

– Угу.

– Как по-твоему, согласится мама, чтобы я побыл здесь подольше?

– Не знаю.

– А если она согласится, па, ты разрешишь мне?

– Почему бы и нет?

– Видишь ли, па… Тебе сорок пять, а мне десять.

– Совершенно верно.

– Предположим, тебе понадобилось куда-то съездить, и я должен остаться дома один. Если я научусь и в таких случаях сумею сам о себе позаботиться, ты разрешишь мне пожить здесь сколько-то времени?

– Тебе, может, завтра же захочется домой.

– Нет. Мне не захочется.

– Ну что ж, договоримся с тобой так: ты можешь оставаться здесь, пока тебе хочется или же пока тебе позволяет мама.

– А ты?

– Я вынужден здесь оставаться.

– Нет, я хочу сказать, ты-то как на это смотришь? Ты мне на сколько разрешишь тут остаться?

– Что до меня, то оставайся до тех пор, пока тебе надо будет уехать.

И мой отец вскочил на большой велосипед и понесся вниз по Малибу-роуд с самой что ни на есть предельной скоростью. Никогда я не видел, чтобы кто-нибудь мчал на велосипеде так быстро. Я тоже сел на свой маленький красный, который теперь стал слишком мал для меня, и попробовал выжать из него все, что возможно, но я знал, что отца мне все равно не догнать. Он мчал все дальше по шоссе, потом вдруг повернул и уже медленнее поехал обратно.

– Я хочу, чтобы ты запомнил вот что, – сказал он мне. – Ничего в твоей жизни не должно быть только так и никак иначе. Ты можешь оставаться у меня, пока не захочешь домой. Ты можешь вернуться ко мне, когда тебе снова захочется. И это, и все остальное в твоей жизни не должно быть только так и никак иначе.

– Понятно, па.

Меч

Отец мой знает, что временами я злюсь на него, а порой даже ненавижу. Он сам сказал мне однажды, что знает, а я-то все время думал, что это мой секрет. Он говорил со мною об этом, как о чем-то вовсе нас не касающемся. Он сказал, что вполне естественно, чтобы сын время от времени испытывал ненависть к своему отцу, а равно и к матери, иногда же – ко всем на свете.

– Человек способен любить, – сказал он, – но способен также и ненавидеть. В основном он, конечно, любит, но и без ненависти ему не обойтись. Ненависть – полезнейшее чувство, если его правильно понять.

Когда мой отец сказал, что завтра же утром мне, может быть, захочется домой, к матери, я разозлился на него и закипел ненавистью. От отца моя ненависть не укрылась, и мне сразу сделалось стыдно.

Мы спустились по лесенке из гаража, вошли в дом, и отец включил проигрыватель и поставил свою любимую пластинку – концерт Моцарта. Он подошел к окну и стал смотреть на море. А мне пришло в голову покопаться в его рабочем ящике и проверить, все ли инструменты на месте. Было очень тихо. И очень тихо играл рояль, очень тихо, но не так, чтоб его не расслышать и не угадать, что он скажет дальше.

Я сказал отцу:

– Ты хочешь, чтоб я завтра уехал?

Он не обернулся. И не ответил сразу, но я знал, что рано или поздно он ответит.