Марк Довлатов - О дивный старый мир. Эротическая антиутопия

• Название: О дивный старый мир. Эротическая антиутопия
• Автор: Марк Довлатов
• Жанр: Эротика

Ты открываешь глаза и видишь, что стоишь на перроне. Справа – поезд «Мухосранск – Париж», слева – экспресс «Таинственный остров». Твоя жизнь – это всегда твой выбор. Ты можешь иметь все, что захочешь: пылкую любовь и буйный секс, сокровища пиратов и султанский гарем. Просто скажи: «Я хочу!».

---

Выйдя из музея, он у моста Сен-Мишель повернул на бульвар, покурил у фонтана, дивясь его ренессансной вычурности, и пошел вверх. Люксембургский сад напел ему «Le Jardin du Luxembourg» Дассена, настроение у него было точно такое, как в песне, да еще напал голод вкупе с холодом. Нужно поесть. Он вышел из парка и решил пообедать в «Клозери де Лила», хоть это было и дорого, вошел, сел за столик с бронзовой табличкой «Ernest Hemingway», погладил ее, как гладят американцы на удачу серебряный доллар в кармане, заказал полграфина белого вина, дюжину устриц, рататуй и сыр. Давно уже тут никто не пишет рассказы карандашом в блокноте. Он потрогал в кармане свой синий блокнот и принялся за еду.

Выйдя на улицу, Мишель запахнул плащ, закурил и побрел по бульвару. Наползали ранние осенние сумерки. Увидев станцию метро, он спустился, прошел через турникет, вышел на платформу и на белой кафельной стене увидел огромный плакат с морем и пальмами, в голове его всплыл клип Флорана Паньи «Chatelet Les Halles», сегодня это точно твоя песня:

Между серостью и граффити,

Где заперта повседневность

И стены столь малы,

Что слышно всех соседей.

Один на один с самим собой.

Среди груды камней,

Где бесцельно бродит скука

И тянутся бесконечно длинные дни.

По субботам после полудня

Спускаешься в подземку

И видишь всё это

С другой стороны…

Он сел в первый подошедший поезд, песня продолжала звучать в голове:

…здесь нет моря,

Как в пригороде на пляже.

Видеть синеву

И сидеть на мели.

Оставлять свой след,

Когда следов больше нет.

Шатле – конец пути.

В клипе Флоран хватает зубило и кувалду и начинает крушить стену в метро, пока в брешь не врывается море, бурные потоки преследуют его, затопляют все вокруг, поднимаются и выплескиваются на улицы Парижа. Да, море спасло бы тебя. От хандры, от разлуки, от осени, от всего. Но «стоя на паперти, далеко не уедешь». Пиши. А то… La fin du voyage… Куда ты едешь? Что за остановка? «Place Pigalle»? Выходим. Вот тебе и Конец пути.

Мишель поднялся из метро на площадь, огромная неоновая реклама «Folies Pigalle» ударила в глаза, бульвар Клиши открыл перед ним ворота, он двинулся вперед. Секс-шопы, стриптиз-бары призывно мигали вывесками, обещали тепло и уют, «Мулен Руж» весело махал крыльями мельницы, по бульвару сновали толпы туристов, у входа в заведения зазывалы бубнили заученные фразы, обещая райские удовольствия за грош. Походив туда-сюда и выкурив все сигареты, он решил зайти в «Le Sexodrome», самый большой в Европе развлекательный секс-комплекс, вошел на первом этаже в маленькое кафе, сел за столик, заказал кофе и вытянул ноги. Ну чего тебя сюда занесло. В кино не хочется, секс-шопы тебе не нужны. Просто посидим в тепле, побродим, посмотрим на людей да и поедем домой. Ну ладно.

Через полчаса брожения внимание Мишеля привлекла худенькая рыжеволосая девушка, одетая в корсет и черные чулки, на высоченных лабутенах, но с затаенной робостью деревенской простушки в уголках глаз; она раздавала карточки-приглашения на peep show. Он пересчитал оставшиеся купюры, вздохнул и зашел. Круговой коридор, как в опере, открывал множество дверей, которые вели в маленькие кабинки с одним креслом, перед которым было установлена золоченая рама с прозрачным с обратной стороны зеркалом. Мишель сел в кресло, расстегнул плащ: за зеркалом виднелась огромная круглая кровать, застеленная красным, на ней на спине лежал мужчина, сверху валетом разместилась девушка, которая без особого энтузиазма сосала слегка эрегированный член мужчины, накрыв его лицо своими бедрами. Мишель ощутил вздутие в паху, ему страшно захотелось закурить, в подушечках пальцев закололи иголки: до девушки было всего два метра, это было не кино, на ее бедре был виден запудренный синяк, она работала, ей было скучно, но она была живая, теплая, и больше всего ему сейчас хотелось прикоснуться к ней; он засунул руку в карман и потрогал блокнот.

***

Майкл вернулся в дом, на кухне включил кофеварку, выжал сок из двух апельсинов, поставил на поднос стакан, кофейник, тарелку с круассанами, мисочку клубничного варенья, кувшинчик сливок, масло, китайскую чашку тончайшего фарфора, положил серебряные приборы, потом накрыл все это салфеткой и отправился наверх.

На втором этаже он толкнул дверь в спальню ногой, осторожно зашел и поставил поднос на столик у кровати, поднял голову – девушка спала на правом боку. Он опустился рядом на кровать, обнял ее рукой, добрался до груди, покрутил соски и опустил руку вниз, пощупал упругий живот, прижался к спине и попытался раздвинуть бедра.

– Ну я сплююу! – девушка повернулась на спину, забросила руки наверх подушки, но глаза не открыла.

– А кофе стынет, – Майкл раздвинул ноги девушки, уселся меж ними, дотянулся до подноса, сдернул полотенце, взял круассан, окунул его в варенье и повозил по животу, опустил ниже, пощекотал им клитор, пальцами левой руки раскрыл губы и вставил круассан внутрь.

– Ну щекотно!

– А так? – он вынул круассан, опустил голову и языком слизал варенье – девушка дернула ногами и свела бедра.

– Вот задушу тебя сейчас – будешь знать как!

– Ну погоди, я голодный, дай хоть поесть напоследок, – Майкл положил круассан на живот девушки, раздвинул руками ее бедра и улегся между ними. – Ты сегодня клубничная.

– А вчера была другая?

– А вчера была банановая.

– Точно! А тебе какая больше нравится?

– Настоящая. Узнаваемая.

– А зачем же ты мажешь?

– Люблю, когда ты вся извозюканная. Когда по тебе течет густая жидкость. Что-то мне это напоминаем. Смутно.

– Вот палучишь щас у меня – будет тебе смутно!

– Сладкого? – Майкл откатился на бок, взял круассан и отгрыз от него добрый кусок.

– Ну ты что! Я уже тоже голодная! – девушка сдвинула бедра, потерла их друг о друга и раздвинула опять. – Давай!

Майкл тихонько провел мягким тестом по блестящим губам, раздвинул их и приник к ним, не отрываясь, поднял руки и поймал пальцами соски, потянул их; ноги девушки задрожали, задергались, напряглись, вытянулись, пружина оргазма подбросила ее вверх, она сжала бедра, шумно выдохнула и распласталась на кровати.

– Хочешь сока, маленькая?

– Ужасно хочу!

– Апельсинового?

– А у тебя другой есть?

– Есть и другой. Но сначала попей, – он нагнулся, достал стакан с подноса и подал девушке – та выпила его залпом.

– Все! Есть хочу! И кофе! Со сливками! И круассаны! С вареньем!

– А сливки в кофе или так?

– Ну ты паскуд какой!

– Вот она награда.

– Ну погоди, мой хороший, ну щас, дай пожую сначала. Вкусно!

– Сам испек. Наелась?

– Ну давай уже его. Торчун мой любимый. Иди сверху ко мне. Я так себе лежу, отдыхаю, ем круассан, а он тут попался, ну мы и его… Нравится ему? Ну, ну, не спеши, ну куда ты рвешься… ууда… Ну вот! Прямо в рот! Давай еще кофе скорей! И сливок добавь!

***

Он был совсем маленьким, в руках у него была красная пластмассовая лопата, которой он усердно рыл песок в песочнице – строить ничего не строил, а просто переносил с места на место и с удовлетворением высыпал; бабушка сидела неподалеку на скамейке и вязала шарф. Он был в песочнице один, двигался по ней зигзагами, ощущал себя полным хозяином, вонзал лопату в песок, поднимал обеими руками на уровень лица, разворачивался и высыпал, следя, как ветер разносит его вокруг. Над головой шелестели листья каштана, сквозь них почти не было видно неба, чирикали воробьи, солидно каркали вороны. К песочнице подходила женщина, она вела за руку девочку в голубых джинсиках и белой курточке с капюшоном, на ногах у нее были розовые кроссовки, ногти были покрашены красным лаком. Женщина отпустила руку девочки и присела на скамейку. Девочка подошла к песочнице и остановилась, потом зашла внутрь. Он с удвоенным рвением взялся рыть песок и рассыпать его вокруг, пока не услышал голос бабушки: «Ну-ка прекрати! Засыплешь глаза девочке! Дай ей лопатку, видишь, ей покопать хочется». Лопатку отдавать было жалко, как царский скипетр, он выпрямился и оглядел претендентшу: медно-золотистые волосы стянуты белым бантом в высокий узел, курносый нос слегка покрыт веснушками. Она подняла руку и тихонько потрогала его за плечо, в глаза ему попала розовая бирюлька на зиппере ее курточки, он взялся за нее и потянул вниз. Девочка поймала его ладонь и повела вниз, курточка распахнулась, и под ней оказалась белая маечка с медведем, едущим в коляске. Он погладил картинку и радостно закричал: «Мишка! Мишка!»