Валерий Перевозчиков - Владимир Высоцкий. Только самые близкие

• Название: Владимир Высоцкий. Только самые близкие
• Автор: Валерий Перевозчиков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906947-91-8

Высоцкий жил и творил во времена, которые "нуждались" в голосе, сорванном отчаяньем, – он реабилитировал крик в русской поэзии. Это был выброс особой энергии, которая проникала в мысли и чувства людей, попадала им "не в уши, а в души".

Болезнь нашего времени – невостребованность вечных истин, тех самых жизнестроительных истин, по которым и "делали жизнь". И Высоцкий – может быть, только и именно Высоцкий – заполняет эту нишу. Он самый издаваемый и самый цитируемый поэт конца XX – начала XXI века. И что еще важнее – его продолжают слушать и петь. А чтобы точнее и полнее понять стихи и песни Высоцкого, надо знать, как он жил…

Книга Валерия Кузьмича Перевозчикова – попытка представить и понять живого Высоцкого. Каждый, кто знал его по-настоящему, имеет право на голос, считает автор – известный биограф поэта. Время идет, люди уходят, а с их смертью удаляется навсегда тот живой Высоцкий, которого знали только они.

Эта книга, содержащая эксклюзивные воспоминания и интервью, неизвестные факты биографии Владимира Семеновича, может вызвать несогласие читателей и желание поспорить с авторами свидетельств, но это свойство всех "непричесанных" воспоминаний.

---

– Люди стараются, а у меня ничего не получается.

– Как не получается? Ты же здорово играешь!

Это было в Одессе, жара, да еще осветительные приборы… Он тогда снимался с Золотухиным.

Что касается Золотухина, то в какой-то мере Валера сам виноват. По-моему, он запутался в своих женах. Дело в том, что не от него Нина (Шацкая) ушла, а он от нее два раза убегал. По-моему, из-за тещи. Вот вам такой факт. После «Интервенции», в 1969 году, Высоцкий и Золотухин поклялись всегда сниматься вместе. Это была наивная клятва, потому что это нереально. Но сам факт этой клятвы говорил об уровне их отношений. Во-вторых, я это точно знаю, что Золотухин всегда как-то стеснялся находиться рядом с Высоцким, хотя я этого не понимаю. Кстати, в Золотухине есть такое сочетание человеческих свойств – и благородных, и неблагородных. Он весь из себя такой мужичок сибирский – единоличник! А еще, Валера – разный человек, но, повторяю, его, как и Бортника, очень ценил Высоцкий. Он считал, что Золотухин – один из умнейших людей, которых он когда-либо встречал. А другие этот природный ум Золотухина воспринимали как хитрость. Эта хитрость, конечно, есть у него. Кстати, это понимал и Любимов. Золотухин может так искренне мыслить и действовать – ну просто святой… И не потому, что он хитрит, а потому, что в эту минуту он себя на это настроил или у него это так получилось… Он мог быть безжалостным к себе, не выглядеть красиво… Знаете, ведь Высоцкий с Валерой советовался по каким-то важным вопросам. Потому что знал, что это будет совет не от какого-то «умствования», а от глубинного восприятия жизни.

А с другой стороны, в Золотухине есть коварство, на него трудно надеяться. Но я знаю, что большой период в жизни Володи – первые пять лет работы в театре – были связаны с Золотухиным. Ведь что такое природный ум?.. Это ум, который идет изнутри. Володя говорил: «Золотухин – мужик, а все остальные – гнилые интеллигенты». Это нельзя забывать, хотя у меня сложные отношения с Валерием Сергеевичем. Он один раз меня подвел, и подвел очень крупно. Поэтому до конца я на него положиться не могу. Валерий, давайте сегодня на этом закончим. Приезжайте ко мне через недельку…

7 марта 1987 года

«Ему казалось, что он может все»

Я еще раз хочу сказать о том, почему у Володи хорошо выходили роли фронтовиков. Во время записи песни с Папановым для картины «Одиножды один», о которой я уже говорил, песни фронтовика, вернувшегося с войны, Володя так точно передавал интонации, свойственные инвалидам, которые пели эти песни на вокзалах и в электричках, что Папанов – сам фронтовик – был просто потрясен. Потрясен тем, насколько точно Володя передавал и настроение, и интонации, и дух того времени. И как я уже говорил, если Володя писал для конкретного артиста, то он мог даже что-то изменить в тексте. Ну, например, в этой песни строчку «… Дымок поднимался совсем по-другому». Папанов пел «…подымалси совсем по-другому» или «за чужое за что-то запнулся в сенях»… А Папанов пел: «за чужое за чтой-то запнулся в сенях». Специально для Папанова, учитывая его внешность, Володя вводил какие-то такие просторечия.

Каждый раз, когда я слушаю эту песню или смотрю на рукопись, которая сейчас лежит передо мной, я всегда вспоминаю, что очень многие крупные поэты старшего поколения были тогда поражены, насколько точно сделана эта песня. И, например, Исаковский написал свою песню – там есть строчка «Медаль за город Будапешт»… Не помню, как она называлась, но там есть такие строчки: «И на груди его светилась медаль за город Будапешт» – ну это самая популярная строчка из всей песни. И все-таки я считаю, что, несмотря на всю точность и яркость песни Исаковского («Враги сожгли родную хату». – В.П.), Володина песня и точнее, и пронзительнее. В ней больше той речевой смелости, на которую поэты того поколения не рисковали идти. И вот эта речевая смесь (и блатной, и уличный, и деревенский жаргон), которая была свойственна песням инвалидов и на которую не решались профессиональные поэты, Володе была свойственна и отличала его. Он с детства впитал этот язык, который он слышал на военных базарах и вокзалах… Кстати, он очень органично на нем сам говорил, ничего не играя и никого не изображая.

Владимир Высоцкий и Булат Окуджава во время работы над спектаклем «Работа есть работа». 1976 год

А теперь по поводу того, что происходит после Володиной смерти. Я теперь думаю об этом особенно много… Появление после его смерти статей и воспоминаний, в которых авторы пытаются подвести итоги, сформулировать свое отношение к такому явлению, как Высоцкий, я считаю преждевременным. Я думаю, что он был целой эпохой в жизни нашей страны, выразителем дум целого поколения. В шестидесятые и пятидесятые годы бардов и менестрелей было много, но я человек пристрастный и субъективный, как всякий художник, мне тогда еще казалось, что останется только Высоцкий. Если говорить о Булате Окуджаве, тоже ярком представителе этого поколения, то у него прежде всего отмечаешь поэтическую культуру. Для Окуджавы песни являются одной из сторон его творчества и, может быть, не самой главной. У него ведь есть и чистые стихи, и замечательные романы. Поэтому исполнение песен Булатом обаятельно тем, что оно непрофессионально. Можно сказать так: стихи – высочайшего уровня, а пение – любительское. У Окуджавы главное – это стихи, а не исполнение. А у Высоцкого каждый компонент – на самом высоком уровне… И стихи, и пение, и даже мимика. И в этом смысле Володя – явление уникальное. Может быть, в своих лучших произведениях к нему приближался только Юлий Ким.

Высоцкий обладал феноменальным ухом… Даже не слухом, а именно ухом – и в этом смысле равных ему я не знаю. Потому что, работая в кино, я часто просил поэтов и композиторов сделать песню «под кого-то…». И в этом смысле Володя был неподражаем. Допустим, ему говорили: «Володя, напиши под Овидия». Он говорил: «Дайте мне Овидия». Ему дают томик Овидия, он читает его в течение какого-то небольшого времени. И через час пишет стихи под Овидия. Причем это текст Высоцкого, написанный в стиле этого римского поэта.

А была еще одна история поразительная. В картине «Одиножды один», о которой я уже говорил, нужны были обрядовая свадебная песня – величальная жениху и невесте и другие. То есть большое количество русских обрядовых песен, так как в центре картины была русская национальная свадьба. Можно было пойти по простому пути – взять настоящие русские народные обрядовые песни. И мы располагали к тому времени достаточным материалом. А Высоцкий, который писал все песни к этой картине, побоялся, что будет некая разностильность. И тогда он взял сборники народных песен, подлинных, изучил их и написал свои обрядовые песни для русской свадьбы. И в этих песнях было удивительное сочетание полного знания материала, владения им и ощутимое присутствие самого Высоцкого. И это соединение позволило ему создать общую стихотворную ткань для всей картины. Это было феноменально. В картине ведь были самые разные песни, в том числе и для хора, многоголосые. Володя за очень короткое время сумел понять суть и создать нечто законченное, на что у многих уходят месяцы и годы.

Я об этом так подробно говорю, потому что существует утверждение, что Высоцкий был человеком не очень грамотным в стиховом отношении. А Володя был поразительно точен в стихотворных размерах, я уже говорил, что он на спор мог писать гекзаметрами, и это были настоящие гекзаметры. Он мгновенно это схватывал, он прекрасно читал чужие стихи, если это было надо театру. И я его считаю интеллигентнейшим и образованнейшим человеком. Ведь, повторяю, я работал со многими поэтами, но у них получалось не так, как у Володи… И было впечатление, что профессиональные поэты менее начитанны, менее культурны, чем Высоцкий.

Я не знаю ни одного поэта – и это действительно феноменально, – который бы имел такой огромный социальный радиус поклонников. То есть Володю любили все: от академиков до самых простых людей, от самых утонченных интеллигентов до самых неискушенных потребителей искусства.

И еще о моем представлении о Высоцком как о музыканте… У него бывали-таки состояния, когда он чувствовал себя чуть ли не Бетховеном. Ему казалось, что он может все. Я сам занимался музыкой, но не выдержал ежедневной колоссальной нагрузки, которая требуется от профессионального музыканта. Но повторяю, что у Высоцкого были такие минуты, когда он чувствовал, что и в музыке он все может.

А еще: актеру – профессиональному актеру – нужно периферическое зрение и колоссальная периферическая память. Ну, например, Володя стоял в кадре и смотрел в сторону киносъемочного аппарата и одновременно помнил, что находится вправо и влево от него… А там могла быть массовка, декорации и черт-те что еще. В этом смысле он, конечно, был феноменальным человеком. И когда, допустим, мы снимали второй дубль (если был брак на пленке и приходилось переснимать иногда через месяц), Володя точно помнил, что было справа и слева, а иногда помнил, кто стоял сзади. Мы смотрели на фотографии – все было абсолютно точно. А ведь там могло стоять более сотни человек. Но это было, было.