Татьяна Короткова - Тайна Олубару. Дети Бледной Собаки хранят свои тайны…

• Название: Тайна Олубару. Дети Бледной Собаки хранят свои тайны…
• Автор: Татьяна Короткова
• Жанр: Русское современное

Русский подросток и американский журналист попадают в Судан, охваченный огнем революции. Пройдя опаснейшие испытания, герои становятся обладателями секрета, который жрецы-олубару хранили много веков…

---

– Чему ж вы завидуете? Всего лишь очередная попытка привинтить меня к парте. Пусть даже с помощью африканской экзотики. Лучше бы в деревню сослали.

Офицер с удовольствием отхлебнул, закрутил крышку и спрятал фляжку в своем широком кармане. Затем впялился в подростка карими, уже навеселе, глазами.

– А тому я завидую, что нам вот, – он обвел рукой сонный салон, – болтаться на одной точке миссии, то ли месяц, то ли год. Если повезет – свозят нас на экскурсию в Абу-Симбел. А так… Одна радость – кости прожарить на солнце да ждать обещанный следующий российский самолет с одеялами для арабов… А ты будешь в гуще жизни. Посещать колледж будешь, если повезет – пешком. Ходить в кафе, надеюсь, «Макдональдс» там уже есть? Научишься курить травку, опять же, если повезет, конечно. Стоп – этого я тебе не говорил! Будешь флиртовать со знойными девчонками, представляешь, им даже загорать не надо, они от рождения черные! Да, кстати, обязательно попробуй суданский чай. Обязательно! – И тут вояка зашелся подозрительным беззвучным смехом.

Мишка снова отвернулся к иллюминатору. Вот как родители представляют его учебу «за границей»! Самое удивительное, что мать и пальцем не шевельнула, чтобы отговорить отчима от этой странной затеи. Ладно бы, решили изолировать сына от московских развлечений где-нибудь на Бейкер-стрит или на Таймс-сквер… Нет, это, конечно, в сложившихся обстоятельствах было исключено.

– Его следует отчислить и выдать «желтую карточку» за, мягко говоря, неспортивное поведение!

Это было в конце мая. Директор колледжа повысил голос так, что Мишке, сидевшему за дверью и чесавшему мозоль на костяшках левой руки, стало любопытно: о чем можно рассказывать предкам в течение часа да еще с прибавлением модуляции к финалу речи… Ну, бьет стекла. Но тут же вставляются новые, к тому же Мишка собственными глазами видел счет на обучение в этом заведении. На такие деньги он мог бы нанять вертолет МИ-8, залить полный бак, и гнать две тысячи километров, не важно, в какую сторону…

– Он игнорирует все социальные правила и барьеры! Нельзя, чтобы ребенок рос без должного уважения к социальному общественному институту! Из него не выйдет то, на что вы рассчитываете и во что вкладываете солидные инвестиции.

Мишка навострил уши. Дело, оказывается, не в разбитых стеклах, не в сигаретных бычках в кадках с пальмами, не в борще, который сегодня во время обеда директор опрокинул на свой щегольской синий костюм, когда Мишка, на спор, юркнул рядом и тот выронил свой поднос с едой… А за таковские слова подножки мало! За таковские слова… Мишка задумался.

– Наши выпускники становятся гордостью лучших университетов мира, это успешные, развитые во всех отношениях люди. И могу сказать, что за всю долгую преподавательскую практику я не видел, чтобы из подобного шалопая, как ваш сын… простите, я очень уважаю вас и искренне желаю ему добра… чтобы из подобного, скажу прямо, хулигана вышел хоть какой-то толк… Может, вам и правда подумать о том, чтобы он занялся спортом? Хотя… честно вам скажу, в спорте с его безалаберностью мириться не станут тем более… никто… – директор понизил голос, видимо, основные «пары» были выпущены, он сумел убедительно и с большим достоинством провести встречу с его предками…

Мишка перестал ковырять мозоль – он две недели отрабатывал удар левой по «груше» и не только по ней, в результате колледж не досчитался нескольких подходящих для отработки удара предметов учебного процесса, а сын министра юстиции получил здоровенный фингал, сам знает – за что. Положение, на Мишкин взгляд, было ерундовым, стоило ли поднимать шумиху вокруг пары сломанных стульев, синяка и тому подобной дребедени? Значит, кляуза была. Мало ему фингала…

За дверью директора возникла опасная тишина, Мишка вздохнул. В конце концов, незачем было его сюда определять, тут – сплошные снобы, у которых заранее прописана вся их дальнейшая биография. На чистых детских лбах с ранними продольными морщинами будто выведена вывеска с кричащими неоновыми буквами: «карьера»! Да, учиться здесь было престижно, это означало, что сотня нижних ступеней на проторенной предприимчивыми родителями жизненной лестнице успешно преодолена… Но какая скука!

За лето Мишка и позабыл о том инциденте. Но не забыли остальные.

Сейчас, в последние дни августа, все обернулось серьезнее некуда. У отчима был крутой и злопамятный характер, в этом мальчишка убедился…

– А ты знаешь, что название столицы Судана – Хартум переводится с арабского как хобот слона? – вновь оживился Василий Петрович.

Мишка взглянул на него и отметил, что фляжка, вновь появившаяся в его руках, теперь уже выглядела совсем отощавшей.

– Какое мне до этого дело? – огрызнулся парень.

За иллюминатором стояла непроглядная темень, города «выключились». А дома осталась любимая собака Лизка, единственное существо, с которым у Мишки было полное взаимопонимание. Из-за этого взаимопонимания мать с отчимом запретили Лизке вход в дом, ей приходилось довольствоваться верандой…

Парень прикрыл глаза и представил, как Лизка кидается ему на шею. Нет… на грудь, конечно… Поднимаясь на задние, дрожащие от нетерпения, лапы, лижет ему лицо, смотрит в глаза своими преданными глазами настоящей беспородной дворняги… А потом цепляет за рукав или подол куртки и тянет играть. Они любили играть с мячом… Лизка, Лизка! Если бы только тебя можно было взять с собой! Но Мишка не понял даже, как он оказался в этом громадном самолете, в чреве которого кроме людей в военной форме находилась крупная техника и какие-то грузы, которые российское правительство передавало в дар Судану…

– Не понятно, – вслух проговорил свою мысль подросток.

– Чего не понятного? Вот долетишь, поживешь, увидишь… Увидишь! – проговорил еще раз офицер, бултыхая у уха опустевшую фляжку, – Засосет тебя жизнь в Судане, как пылесос. Или хобот слона.

Глава 2

Рассвет в Африке похож на взрывную, торжественную, как рождение ребенка, симфонию. Он приходит тихо, с угасающим светом звезд. Сначала наступает точка окончательного безмолвия, потому что ночь тоже похожа на музыку. По мере того, как бледнеет небо, со всех сторон поднимаются, растут звуки жизни. Шорох песка, змей и варанов, проснувшийся ветер, треск насекомых, крики животных и возгласы птиц смешиваются сначала до одури и вдруг начинают греметь в унисон, будто ликующие колокола.

Это длится недолго, какой-то миг. А потом все растворяется в свете окончательно поднявшегося солнца.

Но каждый, кто становится свидетелем нового рождения дня в Африке, испытывает ошеломляющее чувство родства со всем сущим. Несколько минут рассвета в Сахаре следует встречать стоя, как при исполнении национального гимна…

Дэвид стремился сюда ради африканских рассветов.

Надвигался вечер. Ночлег должен был застать его прямо посреди пустыни. Дэвид Томпсон, археолог, придерживаясь хорошей скорости, передвигался на арендованном джипе, каждую секунду опасаясь застрять в мягком песке. Сюда, на северо-запад Судана, нередко заходят движущиеся дюны Ливийской пустыни. Чуть зазеваешься за рулем – и тебе грозит верная смерть: никогда не знаешь, какой высоты бархан встретится на пути, а лететь с отвеса – в этом приятного мало.

Дэвид не выглядел, как «рельефные» парни американских боевиков, но пустыня за пятнадцать лет приучила его ко всяким неожиданностям. Он был худ и высок, с лицом, темным то ли с рождения, то ли от загара. Как только в его родной Калифорнии наступала зима, он садился в самолет и летел в какую-нибудь африканскую столицу, чтобы оттуда на зафрахтованном транспорте передвигаться в заранее намеченных направлениях. Так Дэвид на протяжении многих лет умудрялся избегать зимы, он уже забыл, как выглядит снег. Впрочем, хороший снег отличается от хорошего песка лишь цветом, не более.

В свои тридцать пять Дэвид усвоил в Африке одно: здесь нужно забыть про часы. Время и собственный возраст на черном континенте замирают тем вернее, чем глубже к его сердцевине пробирается путник.

Месяцы вынужденного «кабинетного» пребывания на родине с годами казались Дэвиду все более долгими, он отчетливо фиксировал каждый час, каждую минуту калифорнийской жизни. Но ничего не поделаешь – нужно было зарабатывать деньги. У Дэвида неплохо выходило с беллетристикой, «африканские» очерки сделали ему имя и приносили достаточный доход.

Он любил Африку. Месяцы, проведенные тут, летели незаметно. На берегах капризного Нила или Красного моря, с его четко выделяющимся на спутниковых снимках, будто человеческим, хребтом, в сухих пустынях, похожих из космоса на пронизанную кровеносной системой живую ткань, время сначала с трудом впускало чужака в свое плотное пространство, а, впустив, заставляло поверить в бесконечность. День сливался с днем, а вместе они становились частью вечности.