Сергей Жарковский - Эта тварь неизвестной природы

• Название: Эта тварь неизвестной природы
• Автор: Сергей Жарковский
• Жанр: Научная Фантастика

Смертельная загадочная ZONA возникла в астраханских степях, поглотив военный город и военный космодром. Она губит и возвращает жизни, совершает переворот в мировой политике и науке, и превращает юного контрактника Советской Армии в трекера-браконьера, путешественника между Луной и мезозоем, охотника на динозавров и на конкурентов из Палласовки, убийцу людей и спасителя человечества… к которому бывший юный контрактник и его новый народ – «бедованы» – относятся всё меньше и меньше… и относятся плохо. Первая книга трилогии Zona (присутствует завуалированная нецензурная брань)

---

– Ну, раз пятнадцать лет строгого, то отставить базлать, – сказал Петрович. – Ты докурил, Вася? А ты доел? Встали все. Свержин, возьми термос и набей его землёй. Пальцами утрамбуй, чтоб всклень! И пробкой сверху. И в сторонку аккуратно брось, а лучше катни. А ты, товарищ прапорщик Вася, дорогой мой человек, – на тебе по-прежнему вешки. Все три с половиной. Уговорил, сломанную я понесу. Но остальные ты уж не вырони, именем трудового народа тебя прошу. Собери в охапочку да баюкай. Нежно. Там будет что огородить.

«Со стопроцентной вероятностью приобретают опасные свойства металлические или стеклянные, цилиндрические полые, открытые с одной и более сторон предметы снаряжения и быта любой длины и диаметром более пяти сантиметров… – пародируя секретного инструктора в фехтовальной маске завыл Бубнилда. Вадим даже переносицу потёр, – как-то: порожние банки и бутылки, кружки, снарядные и зенитные гильзы, и прочие, тому подобные, объекты технологии…»

Вадим пихал в термос глину, а голос Петровича еле пробивался сквозь бубнёж маленького человечка в мозгу, и пока термос не наполнился «всклень», Вадим не сумел унять Бубнилду. К счастью, Петрович решил всё повторить, дождавшись приведения места привала в безопасное состояние.

– Внимание, группа. Слушай боевую задачу. От этой вот, – Петрович показал на «триста двадцать четвёртую», – есть отнырок от трека. Неизвестный командованию. Направление – туда. – Взмах тростью-посохом. – Метров четыреста по земной карте, а фактически километра полтора. Опять под насыпью. Место чудно̀е. – Он почесал под подбородочным ремешком. – «Гитика» ты сказал, Свержин? Пусть будет «гитика». Покажу тебе настоящую гитику. Большую и сложную. Если вернёмся – не болтать, что видали. Башкало, это я тебе прежде всего говорю. Как раз пятнадцать лет и получишь.

– Слышь, Николаич, ты это, ты не гнал бы, ты притормози… – нервно начал Башкало.

– Рот закрой, Вася, руки твои дырявые, я при салаге тебе говорю. Порядок движения меняем. Свержин, идёшь рядом, полностью на «рисках». «Рискую» я, ты мне их подаёшь. Теперь дальше. На этом тречке будет место, где нельзя говорить, шуметь, топать, молиться. Ни звука! Смотришь только на меня и повторяешь каждое движение. Башкало, ты – десять стандартных позади всё время. Задача ясна?

Вадим кивнул. Бубнилда молчал в заинтересованной тональности.

– Так точно, мне ясно, – сказал Башкало, маясь. – Но ты бы объяснил хоть что, Николаич…

– Дойдём – сам всё увидишь. Не поймёшь – объясню дома. В Зоне – без вопросов, забыл? Вроде ты не первоход, Вася, – выразив в последней фразе удивление, сказал Петрович.

– Так там особо опасное что-то, я не понял? Приказ-то у нас выжить…

Петрович прекратил терпеть.

– Прапорщик Башкало, отставить базлать! Задача поставлена, ясна. Выполнять поставленную задачу. Тут везде особо опасно. И советскому народу ты, Вася, полторы тысячи в месяц по двести рублей за каждый выход отработать должен. Салага у нас, похоже, идейный, я по уставу живу, а ты что-то слишком много про деньги говорить стал последнее время. Всё, вопросов нет. Равняйсь, смирно. Вперёд, контрактничек. До моей команды порядок движения уставной. Шагом марш.

Вадим шагнул и упал в реку.

В реке было хорошо. И мир, через который текла она, был хороший. Тёплый, безопасный, навсегда домашний. О галлюцинациях новичков предупреждали неоднократно. Предлагалось всё происходящее в них запоминать и по возможности считать секунды объективного времени. Миссисипи-раз, миссисипи-два, миссисипи-три… А потом в обязательном порядке воспоминания описывать в отчёте. Медленная, не очень широкая река в джунглях. Тягучая река, мощная река, течёт издалека, давно, долго. Амазонка? Что это за джунгли? Откуда я знаю, сказал Бубнилда, что я тебе, специалист по джунглям, что ли? Река течёт величаво, как манная каша. Ощущение покоя и безопасности, мира во всём мире. А крокодилы и пираньи? Нет их здесь. Уж очень вода чистая и вкусная. Вверх по течению, в полукилометре от Вадима, река делала поворот (он воспринимал это как «река вытекает из-за поворота»), и из-за поворота вдруг показались какие-то доски, спасательные круги на стенах, удочки и открытые двери, всё сверкающее на солнце, белое, какое-то чеховское, дачное, как в театре. Вот так так, сказал Бубнилда, плавучий дом. Квадратный, как коробка, дом на плоту, с верандой, плетёными стульями, занавески в дверном проёме… Кто там сидит на веранде? Двое? Или один сидит, а второй у перил, в воду поплёвывает?

С поверхности непонятно.

Миссисипи-двести восемьдесят пять, миссисипи-двести восемьдесят шесть, считал Вадим прилежно.

– Свержин, стоп!

Вадима бросило обратно. Он остановился и сильно хлопнул себя ладонью по глазам, пытаясь протереть их.

– Стоп была команда! – всё-таки повторил Петрович. – Внимательней на треке. – Вадим слышал его шаги, вот Петрович приблизился и встал рядом справа. И только тут зрение словно прочистилось от речной манной каши, и Вадим понял, что чуть было не уткнулся в фирменный туман Зоны. Атмосферное сгущение.

А я увидал его ещё давно, секунд пятнадцать назад, сказал Бубнилда. Но ты заставляешь меня считать там, смотреть здесь, друзья с друзьями так не поступают! «Ой, заткнись!» – чуть не сказал вслух Вадим.

– Ну ты, бампер, как тебя, Свержин, внимательней нужно, – произнёс Петрович негромко и неожиданно незлобиво. – Видишь старую «риску», лежит? Бросаю рядом.

Небольшая гайка, на десяток метров лёту, с привязанной марлевой полоской, не очень длинной, прочертила пространство и вошла в туман. Туман мигнул, сразу, весь, всем своим телом исчезнув на мгновенье.

– Понял, как оно, фенимор?

Вадим полностью вернулся с реки. Исчез вкус воды на языке, стаяли острые телевизионные блики. Ещё секунду держалось автоматическое желание попрыгать на одной ноге, вытряхивая воду из ушей. (Кстати, да, набрал воды в ухо.) Полностью заработала краткосрочная память, и Вадим, сосредотачиваясь на реальности, сказал:

– Да. Вижу. Б-блин! Ну и дела. Тумана же нет на самом деле?

– Так точно. То-то. Вот этого, конкретного, – нет. Тут, короче, с глазами что-то делается. Вот такие места и подстерегают. Гитики, мать их. Врачи говорят – в мозгу скачок, что ли. Видим не так, иногда вообще не видим. Но чуйку у людей Беда проявляет особую, если повезёт. Если есть она – даже ты, первоходка, сразу отличаешь настоящий туман от… ну от того, что в мозгу. Но бывает и как сейчас – никакого тумана нет, ни в мозгу, ни в натуре, а всё равно дистанция реальной видимости – несколько шагов. И никакая чуйка не поможет. Вот отступи назад на шаг.

Вадим осторожно подчинился. Туман исчез.

– Нет тумана, а «риски» есть, правильно?

– Да.

– Даже не отступай, а так, телом назад отклонись на месте.

«Риски» исчезли.

– Понял? Обе нет. Фокус-покус. А они есть, я их отсюда вижу. Это называется «сморгнуть туман». Вот такая вот тварь неизвестной природы эта наша Беда-Матушка… Чуйка – чуйкой, а внимательность и осторожность – основное. Как на минном поле. Слушай, Свержин, – сказал вдруг Петрович, – ты ж женат, чего ты сюда попёрся, дурила? Дети есть? Сюда иди.

Вадим молчал. Петрович повернул к нему голову, взялся за козырёк и вздёрнул кепку так, что козырёк уставился в зенит.

– Есть. Дочка, – сказал наконец Вадим. Ну вот зачем ты, начальник? Чего ты вдруг доколебался?

Петрович покивал.

– Ты после дембеля пацан. Тут тащил, на полигоне. Лет тебе двадцать, двадцать два. Дитю годик-два? Ни жилья своего, ни помощи никакой, правильно?

– Товарищ старший прапорщик…

Петрович замотал башкой: молчать, щенок!

– С-слушай меня, дурак, – полушёпотом заговорил он. – Слушай, что тебе говорит старый старший прапорщик Петрович, я ж тебе в отцы гожусь. Вот что. Есть у меня знакомые в штабе карантина, давай актируем тебя по дурке, и в печку твой контракт, и бежи отсюда к дочке! Людей, бедованов, тут навсегда, пожалуй, заперли, а ты-то не местный! Беги отсюда, пока и вас не прописали навечно! Я тебе денег дам, пять тысяч! Я серьёзно. Если выйдем живые с выхода – беги со всех ног отсюда! Там, на Земле, такие дела завариваются, биржи, совместные предприятия, американцы тоже люди оказались, посмотрели мы на них тут… Голова на плечах у тебя есть, руки есть – проживёшь, и будет с чем начать тебе, с моей копейкой! Здесь – Зона, сынок, Матушка-Беда, смерть, без вариантов, или того хуже, тюрьма вокруг. Хуже войны здесь будет. Крови будет по локти. Дикий Запад, и вохра сверху.

По спине Вадима, под рюкзаком, прошло странное ощущение, как будто пальцем с нестриженым ногтем провели. Ощущение относилось к молчащему сзади Башкало. Молчаливый какой Башкало стал на этом маленьком «отнырке»… Почти даже деликатным.

– Ад здесь будет, – сказал Петрович. – Я по душе тебе советую, без подвоха. Жена, дитё, а ты сюда…

– Товарищ старший прапорщик… – опять сказал Вадим.