Валерий Роньшин - Осенний карнавал смерти – 2

• Название: Осенний карнавал смерти – 2
• Автор: Валерий Роньшин
• Жанр: Русское современное

В этой книге говорится о том, о чём уже было сказано раньше; но поскольку никто не слушал, сказанное следует повторить: это неважно, что нас нет; главное, чтобы нам казалось, что мы есть.

---

– Отведайте, Лизанька. – протягивает рюмашку Егору. – Ваше любимое. Бургундское.

Сладкосолев отведал. Честно сказать, так себе. Слабенькое. То ли дело первачок.

А господин Шульц мягко, но настойчиво уже тянет Егора к кровати.

– Лизунчик, – страстно шепчет, – вы обещали именно сегодня. В годовщину вашей смерти.

Понял тут Егор, что ежели он и далее будет хранить своё инкогнито, то господин Шульц его, пожалуй, и… Сладкосолева аж в жар бросило. Этого ещё не хватало, думает, не ровён час и рожать придётся.

– Вы же обещали, Луиза, – прямо-таки сгорает от похоти господин Шульц, – обещали…

– Ничего я вам, господин Шульц, не обещал, – холодно промолвил Егор. – Не выдумывайте.

Господин Шульц резко голову откинул, словно его в лоб звезданули.

– Егор?! – вскричал. – Ты что ль?!

– Я, – отвечает Сладкосолев.

Тут господин Шульц как примется хохотать. Хохочет и хохочет… На кровать от смеха повалился, слёзы из глаз ручьями бегут.

– Ой, не могу! – ухахатывается.

– Вам-то смешочки… – Егор тяжко вздыхает. – А мне каково? Даже по нужде теперь по-нормальному не сходить.

Отсмеялся наконец господин Шульц и сигару закурил.

– Не переживайте, Егор, – попыхивает. – Знаете, что гласит восточная мудрость: «Женщина, не печалься, что ты женщина, ибо в следующей жизни станешь мужчиной. Мужчина, не радуйся, что ты мужчина, ибо в следующей жизни станешь женщиной».

– Чё-то я вас не понимаю, – пожимает девичьими плечами Сладкосолев.

– А я сейчас объясню, – говорит господин Шульц и объясняет: – Многие люди помнят свои прошлые жизни. Вы же, как это ни странно, помните свою будущую жизнь. Короче, французская балерина Луиза Дюваль в следующей жизни станет русским трактористом Егором Сладкосолевым. Уяснила, Лизавета?.. – игриво ущипнул господин Шульц Егора за щёчку.

Ни-чё Егор не уяснил.

– А как же – вы? – спрашивает. – Вы вон как были мужиком, так мужиком и остались.

– Я – это совсем другое дело, – отвечает господин Шульц. – Я, если хотите знать, вообще не человек.

– А кто же вы? – недоумевает Сладкосолев. – Скунс что ли?

– И не скунс… – Господин Шульц помолчал немного и прибавил значительно: – Помните чёрного кота с подпалинами из своего сна?

Егор насторожился.

– Ну?

– Баранки гну… Вот и подумайте на досуге своей… – господин Шульц по Егорову лбу пальцем указательным постучал, – жопой.

Сладкосолев принюхался и прислушался.

– Горелым пахнет, – сказывает. – И будто кричит кто.

Плотные занавески на окнах заалели. Господин Шульц их в сторону отдёрнул. А за окнами всё пылает!.. И пристройка, и амбары, и конюшня… А по двору в зареве пожарища чьи-то тени мечутся.

– Что такое?.. – растерялся господин Шульц.

– А вот это уже я вам объясню, – говорит Егор, ощущая в душе странное удовлетворение. – Крестьяне вам красного петуха пустили! Ну, держитеся, господин Шульц! Счас они с вилами заявятся!

И точно. Двери распахнулись, и в опочивальню ворвались бородатые мужики с вилами, топорами и дико горящими глазами.

– Ага-а! – заорали, – вот ты иде, колдун проклятый, с ведьмакой-полюбовницей!

– Господа! Господа! – заверещал господин Шульц.

Тут ему «господа» острые вилы в живот и воткнули. А вслед за этим и Сладкосолева рубанули топором по прелестной французской головке.

                                          7

На сей раз очнулся Егор в общественном туалете, на полу… Поднялся Сладкосолев, оглядел себя. Бродяга бродягой. Одежда на нём вся как с помойки – рваная, грязная… Голова гудит, будто по ней обухом вдарили (впрочем, так ведь оно, по сути, и было). Вышел Егор на улицу, смотрит – а он снова в Бежецке, куда год назад на базар ездил, бычка Степана продавать. И так же электричка стоит на Сонково. Сел Сладкосолев в вагон. Билет, конечно, не взял, на какие шиши?.. Вскоре поехали.

Напротив Сладкосолева опустилась на скамейку тётка с авоськами и сумками. Здоровенная, грудастая, чем-то Егорову жену Нюру напоминает… Сладкосолев, чтоб с тёткой глазами не встречаться, в пол уставился. Неудобно ему от своего бомжеского вида.

Смотрит: а на полу билет валяется. Егор ногой его к себе подвинул и, наклонившись, поднял. И как раз во́время.

– Билеты, билеты проверяют, – тревожно пронеслось по вагону. Разговоры разом стихли, даже дети малые и те примолкли… Все чего-то ждут. Чего?.. – недоумевает Сладкосолев. Ко всему прочему ещё и электричка остановилась. Прямо в чистом поле. Дверь в вагон отворилась, и вошли два контролёра – молодые ребята в чёрной форме и с короткоствольными автоматами.

– Прошу приготовить проездные документы, – вежливо сказал один.

И пошли по проходу. А тишина в вагоне стоит, прямо как на кладбище.

– Ваш билет, мужчина, – обратился контролёр к Сладкосолеву.

Егор показал. Контролёр повернулся к грудастой тётке.

– Ваш билет, женщина.

Тётка полезла за билетом в карман линялой кофты – не нашла, сунула руку в другой карман – тоже нет. Лицо её жалко исказилось.

– Я брала, брала… – умоляюще смотрела она на мальчишку-контролёра.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоил её тот. – Поищи́те в сумке. Я подожду.

Тётка принялась лихорадочно рыться во всех своих сумках и авоськах. Билет не находился.

– Да брала же я! – голос её истерично звенел. – Вот те крест, брала!

– Ну что вы так нервничаете, – сказал контролёр. – Давайте я вам помогу. – И он, подхватив тёткины вещи, пошёл по проходу.

Тётка потерянно поплелась следом.

– Брала я… брала… – обращала она зарёванное лицо к пассажирам. Все молча отворачивались.

«Что за хрень?» – не понимает Сладкосолев. Отдать что ли бабе её билет? Ишь как убивается… Кроме Егоровой соседки контролёры выявили ещё трёх безбилетников: двух девочек-близняшек и глубокого старика. Вывели они их из вагона в чисто поле, поставили в ряд и… расстреляли.

Электричка, дав короткий гудок, снова тронулась. Напряжение в вагоне схлынуло. Все разом заговорили… Один только Егор сидит, как будто язык проглотил. Весь ошарашенный и огорошенный.

Не́чего и говорить, что в Сонково Сладкосолев первым делом напобирался Христа ради на автобусный билет и только после этого поехал в Хлевное. За грязными окнами автобуса потянулись родные места. Егор как-то враз и успокоился. А к родному дому подходил, предвкушая, как он уткнётся носом в мягкие Нюрины груди… Открыл Сладкосолев дверь, вошёл – глядь! – а на лавке сидит безобразная старуха с чёрным котом на коленях… С тем самым…

Подняла старуха морщинистое лицо на Егора да как заорёт проваленным ртом:

– Сатана! Сатана! Сатана! Сгинь! Сгинь! Сгинь!..

Егора как живым кипятком ошпарило. Это была его Нюра!

Тут какие-то люди набежали, скрутили Сладкосолеву руки, посадили в погреб… Потом приехал милицейский фургон с зарешеченным окошком, и два милиционера-карлика повезли Егора в Сонково, в тюрьму.

Обвинили Сладкосолева сразу по трём статьям. Первая: каннибализм. Будто бы Егор сорок лет назад гражданина Шульца убил и съел. Вторая статья: измена Родине. Будто бы, когда подсудимый Сладкосолев на целине в Казахстане работал, его завербовала казахская разведка. И третья статья: воровство. Будто бы бычок Степан, которого Егор на базаре продал, – краденый.

Суд состоялся накануне праздника Тихвинской иконы Божией Матери. Сладкосолева усадили на скамью подсудимых, в клетку, как особо опасного преступника.

– Прошу встать! – визгливо выкрикнула тётка-секретарь. – Суд идёт!

Председательствовал на суде опять же карлик, а по сторонам от него сидели две бабы-прихлебательницы, ну то есть заседательницы.

Не успел суд прийти, как тут же удалился на совещание. После чего карлик-судья зачитал приговор.

Приговорили гражданина Сладкосолева, ранее не судимого, к разрыву.

Что это такое, Егору после суда объяснил словоохотливый адвокат:

– Разрыв, Егор Тимофеевич, самый распространённый вид казни на Руси, получивший второе рождение в наши дни. Разрыв не требует больших материальных затрат, как, например, электрический стул. Преступника привязывают к двум согнутым деревьям и отпускают. Деревья разгибаются – разрывая казнимого… – Видя, что Сладкосолев побледнел, адвокат поспешно добавил: – Не волнуйтесь, Егор Тимофеевич, я уже подал прошение в Верховный суд; так что, возможно, разрыв вам заменят четвертованием. Надейтесь.

– Спасибо, – пролепетал бедный Егор. – Буду надеяться.

А в конце осени, сразу после Михайлова дня, открылась дверь камеры смертников и вывели Сладкосолева в тюремный двор, где две белоствольные берёзки-красавицы были специально одна подле другой посажены. А далее – всё, как адвокат описывал: приклонили берёзки к земле, привязали Егора за ноги: одну ногу к верхушке одной берёзоньке, вторую – к верхушке другой. Да и отпустили под аплодисменты зрителей.