Гай Гэвриел Кей - Песнь для Арбонны

• Название: Песнь для Арбонны
• Автор: Гай Гэвриел Кей
• Издательство: В. Секачев, Изд-во Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5—88923—099—9, 5—699—09730—9

Кровопролитная война и позорный договор, заключенный по ее завершении, заставляют тысячи жителей Гораута покинуть свои дома. С горечью в душе, не согласный с действиями отца — верховного жреца и первого советника короля, — уезжает на чужбину и Блэз де Гарсенк, отвергший карьеру служителя бога и лишенный за это помощи и поддержки семьи. Теперь он рыцарь и воин, наемник и солдат, никому не известный северянин из страны варваров. Однако именно ему суждено спасти изнеженную и цивилизованную Арбонну, куда привел его путь приключений и славы, от полного разгрома и уничтожения. Под звон мечей, на поле битвы со своими соплеменниками рождается новая судьба Блэза, которому отныне предстоит нести бремя власти и ответственности, бремя любви и славы.

---

Она останавливается на подъемном мосту и медленно поворачивается к нему. Потом она вспомнит этот момент, высоко стоящее в небе солнце, ветерок, колышущий красные и золотистые листья каштанов вдоль дороги, пение птиц на ветках, речку внизу, сверкающую синевой. Великолепный осенний день.

— Интересно, — говорит Гальберт де Гарсенк, понижая голос и подъезжая поближе, — рассказал ли тебе твой дорогой супруг о нашей последней договоренности? Возможно, он этого не сделал, ведь он так забывчив. Мы решили, что если ты родишь сына, он будет моим. А! Ты удивлена, госпожа Розала! Так я и думал, этот легкомысленный парень не поставил тебя в известность. Мальчик обещан Коранносу, дочь можешь оставить себе; дочь для меня пока бесполезна, но я уверен, что позднее я придумаю, как ее использовать.

Розалу охватывает страх, что она сейчас потеряет сознание. Солнце описывает хаотичные дуги в голубом небе. Она делает нетвердый шаг в сторону, чтобы удержать равновесие. Сердце молотом стучит у нее в груди. Розала чувствует вкус крови: она прокусила губу.

— Ты… ты готов лишить свою семью наследника? — произносит она, заикаясь, ее оглушенный мозг отказывается верить в то, что она услышала.

— Нет-нет, не обязательно. — Теперь он смеется, для всех посторонних глаз во дворе он выглядит веселым и доброжелательным. — Хотя нам нужен в семье еще один старейшина не меньше, чем наследник замка. Брат Ранальда, — он никогда не произносит имени Блэза, — должен был последовать за мной в служении богу. Многое в нашем будущем зависит от этого. Его отказ сорвал мои планы, поставил меня в трудное положение, но если ты подаришь мне мальчика, все еще можно будет исправить. Разумеется, я отложу окончательное посвящение на время, чтобы посмотреть, как лучше использовать ребенка — здесь, в Гарсенке, или в доме господа. Многое нужно будет учесть, но смею сказать, ты мне поможешь, родив других детей, дорогая сноха. А если нет — принимая во внимание, что для зачатия этого младенца потребовалось некоторое время, — тогда, мне кажется, Ранальд сможет найти себе вторую жену, которая это сделает. Это меня не слишком волнует. И я должен признаться, что с нетерпением жду того времени, когда лично смогу заняться образованием и воспитанием внука. Умоляю, не разочаруй меня, госпожа Розала. Роди крепкого мальчика, чтобы я смог забрать его для Коранноса.

Она ничего не в состоянии сказать в ответ. Кажется, она потеряла дар речи. Она едва стоит на ногах. Внезапно она чувствует себя обнаженной под взглядами равнодушных или слегка заинтересованных коранов ее замка и работников поместья.

— Тебе и в самом деле следует вернуться в дом, — заботливо говорит Гальберт. — Ты не очень хорошо выглядишь. Тебе следует лежать в постели, дитя мое. Я бы проводил тебя сам, но боюсь, у меня нет времени для подобных домашних забот. Дела настоятельно требуют моего возвращения во дворец. Я полагаю, что ты меня поняла и мне не придется приезжать сюда снова.

Он поворачивается, не дожидаясь ответа, приветствует ее взмахом поднятой руки, чтобы его жест отметили кораны; но в этой руке он держит кнут. Это не случайно; этот человек ничего не делает случайно. Она видит, как он улыбается, удаляясь.

В замке, через короткое время оставшись одна в своих покоях, стиснув руки так, что косточки побелели, Розала де Гарсенк вдруг понимает, не осознав, в какой именно момент принимает решение, что уедет отсюда.

Гальберт допустил ошибку, думает она. Он не собирался рассказывать ей об этих планах, он должен был знать, как она к ним отнесется. Но она его разозлила, показала, что знает его мысли, и он ответил, не подумав, чтобы напугать и ранить ее, чтобы оставить за собой последнее слово.

Она не знает, как она это сделает, знает только, что не останется и не отдаст своего ребенка этому человеку. «Я объявила войну», — думает она, понимая, что единственное ее преимущество в том, что она это знает, а Гальберт, возможно, нет. Внутри ее, словно в ответ, младенец сильно толкает ее под ребра, в первый раз за это утро.

— Тихо, — шепчет она. — Тихо, любовь моя. Этого не случится. Не бойся беды, она тебя не найдет. Где бы ни находился твой отец, явится ли он когда-нибудь, чтобы защитить тебя, или нет, я буду охранять тебя, малыш. Клянусь своей жизнью и твоей.

Блэз думал о ребенке, когда мужчины Талаира ехали на север под холодным ветром, о сыне Аэлис де Мираваль и Бертрана. С тех пор как Ариана рассказала ему эту историю в ночь летнего солнцестояния три месяца назад, он думал о ней чаще, чем мог ожидать, и в такие моменты невольно с любопытством бросал взгляд на человека, за убийство которого его отец заплатил четверть миллиона золотом.

Трагедия произошла здесь примерно двадцать три года назад, а ее последствия все еще ощущались в Арбонне. Он вспомнил тихий, размеренный голос Арианы, рассказывающий ему эту повесть, когда рассвет разгорался над усыпанными мусором улицами и переулками Тавернеля.

— Как я только что говорила, — сказала она тогда, — в любви все зависит от сохранения тайны. Моя кузина Аэлис не проявила сдержанности, хотя она была очень молода, и это можно счесть оправданием. В ней было нечто неуправляемое, нечто слишком неистовое. Ненависть и любовь подстегивали ее, и она была не из тех женщин, которые принимают свою судьбу или трудятся в стенах, построенных для ее защиты.

— Ты тоже не такая, — возразил тогда Блэз. — В чем разница?

В ответ на это она улыбнулась немного печально и некоторое время не отвечала.

— Разница, полагаю, в том, что я видела, что она сделала и что из этого вышло. Для моей жизни разница — в Аэлис. Видишь ли, она рассказала мужу. Она приберегла правду для последнего, яростного удара мечом, со своим собственным медленно действующим, убийственным ядом, если хочешь. Когда жрица, которая пришла к ней, сказала, что она не выживет, к ее постели привели Уртэ. Он был в горе, я думаю. Я всегда считала, что он искренне горевал, хотя, возможно, больше из-за утраты той власти, которую она ему давала, чем из-за чего-то другого. Но в Аэлис не было мягкости, она вся состояла из гордости и безрассудства даже на смертном одре. Она приподнялась на постели и сказала Уртэ, что ребенок от Бертрана де Талаира.

— Откуда тебе это известно?

— Я там была, — ответила Ариана. — Как я сказала, этот момент изменил всю мою жизнь, сформировал меня такой, какой я стала. Слова, которые она сказала Уртэ, изменили наш мир, знаешь ли. Мы бы жили в стране, устроенной по-иному, если бы Аэлис не осуществила свою месть.

— Месть за что? — спросил Блэз, хотя он постепенно уже начал понимать.

— За то, что ее не любили, — просто ответила Ариана. — За то, что ценили ее гораздо меньше, чем она заслуживала. За то, что ее сослали в мрачную, промозглую крепость Мираваля, прочь от света и смеха при дворе ее отца.

Он думал, что в этом, возможно, причина. Когда-то он осудил бы подобные чувства как достойные презрения, еще один случай женского тщеславия, исказивший события в мире. Его немного удивило, что он теперь смотрит на это иначе; по крайней мере, в ту ночь в Тавернеле, держа в объятиях Ариану де Карензу, он смотрел на это иначе. Тогда ему пришло в голову, и он даже не пытался скрыть свое потрясение, что этот новый образ мыслей мог быть его собственным, самым яростным мятежом против отца.

— Я догадываюсь, о чем ты думаешь, — сказала Ариана.

— Нет, не догадываешься, — ответил он, не объясняя. — И что сделал Уртэ? — спросил он, загоняя свои собственные семейные дела в глубину сознания. В ту ночь Блэз и сам горевал, слушая эту старую историю. Он задал этот вопрос просто так. Он был уверен, что знает, что сделал эн Уртэ де Мираваль.

Однако ответ Арианы удивил его.

— Никто точно не знает. И в этом вся трагедия Бертрана, Блэз. Перед смертью Аэлис родила сына. Я смотрела, как жрица привела его в этот мир. Я слышала, как он заплакал. Потом Уртэ, который ждал, унес его куда-то, и ни Аэлис, ни жрица, ни тем более я, тринадцатилетняя девочка, не могли его остановить в его собственном доме. Я помню, как изменилось его лицо, когда жена сказала ему, кто отец ребенка; этого я никогда не забуду. И я помню, как он нагнулся над ней, лежащей там, разорванной и умирающей, и прошептал что-то ей на ухо, я не расслышала — что. Потом он вышел из комнаты с ребенком Бертрана, плачущим у него на руках.

— И убил его.

Она покачала головой.

— Как я уже сказала, никто не знает. Это возможно, вероятно, зная Уртэ, зная, что этот ребенок мог унаследовать так много… унаследовать Барбентайн, и значит — саму Арбонну, как ребенок Аэлис. Это возможно, но мы не знаем. Бертран не знает. Не знает наверняка. Если ребенок выжил, если он сейчас жив, только Уртэ де Мираваль знает, где он.

Блэз ясно тогда понял жестокую, чудовищную боль Бертрана.

— И поэтому Уртэ нельзя было убить все эти годы — и нельзя убить сейчас, — потому что любая возможность узнать правду или найти ребенка умрет вместе с ним.