Валерий Клячин - Страшная тайна братьев Кораблевых

• Название: Страшная тайна братьев Кораблевых
• Автор: Валерий Клячин
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-08-005453-2

Казалось бы, ничто не может нарушить спокойствие маленького села Архарова в российской глубинке, даже озеро, на берегу которого оно расположено, называется Тихое. Однако все меняется, когда на соседней турбазе появляются городские бандиты и объявляют войну своему соседу, фермеру.

Смогут ли архаровские ребята, Колька и Сашка Кораблёвы, спасти свое село и озеро? Смогут ли защитить их самих старший брат Иван и фронтовик-разведчик дед Василий? Об этом вы узнаете, прочитав повесть.

Для среднего школьного возраста.

---

Вот и в этот вечер, почуяла Алёнка, у младших Кораблёвых появился новый секрет. Она еще не знала о нем, и ни Колька, ни Сашка еще не приказали ей хранить его в тайне, но Алёнка поняла, что они что-то задумали. Иначе с чего бы это Сашка был тут один? Никогда близнецы поодиночке никуда не плавали и не ходили, а уж с работы никак не могли вернуться поврозь.

Работали они этим летом у фермера на другом берегу озера. По дороге туда часа полтора идти быстрым шагом, и, чтобы сократить путь, братья плавали в лодке туда-сюда: полчаса туда, столько же обратно… Значит, в этот вечер случилось что-то такое, от чего Колька остался у фермера один, а Сашка пришел в Архарово раньше времени.

Алёнке уже невмоготу было оставаться непосвященной в их новую тайну, и она выбралась на берег.

Сашка стоял на самом краю обрыва и даже не заметил ее – так был занят высматриванием чего-то в лесу на том берегу. Она осторожно покашляла, чтобы не напугать его своим появлением, но он даже и ухом не повел.

– Что-то случилось у вас? – спросила Алёнка, тоже глядя в сторону леса, но видя только озерную рябь и круги на воде, образованные играющими рыбами.

Они каждый вечер так играли: выпрыгивали из воды и как будто смеялись, оттого что сытые и никто их не ловит.

На том же берегу все было как всегда: лес стоял неподвижно, катер у турбазного причала не подавал никаких признаков жизни, отдыхающие, наверно, ужинали, и только лампочки на установленных вдоль пляжа столбах горели ярко, хотя до ночной темени было еще далеко.

– Пока ничего не случилось, – хмуро ответил Сашка и шмыгнул носом.

– Так чего же вы не вместе? – пытала его Алёнка, отмахиваясь от комаров, вдруг тучей налетевших на нее. Там, на сучке над водой, их совсем не было, а тут вдруг как с цепи сорвались! – Ты как сюда попал, когда Колька еще у Кутасова пашет?

– А почем ты знаешь, что он у Кутасова? – повернулся к ней Сашка, вытирая нос рукавом. – И какая сейчас пахота? Уборка в разгаре! Мы на комбайне трудимся…

– Где же он тогда? – Алёнка сразу насторожилась, почувствовав в Сашкином голосе тревогу за Кольку.

– Да тебе-то что?! – внезапно как будто разозлился Сашка. – Вечно ты суешь свой нос куда не надо!

Алёнка обиделась. Всерьез обиделась и даже повернулась к Сашке спиной и сделала шаг в сторону села, в котором – увидела она – как раз в эти минуты расходились по домам вернувшиеся с пастбища коровы. Надо было бежать домой, помогать матери, однако и узнать о новой тайне братьев Кораблёвых Алёнке ой как хотелось!

По-прежнему не оборачиваясь к Сашке, она сделала еще шаг вперед…

– Есть! Плывет! – вдруг с облегчением выдохнул Сашка.

Алёнка, тотчас забыв про свою обиду, подбежала к самому обрыву и сразу заметила Кольку.

Плыл он не как всегда, не напрямки, а со стороны заката, поэтому и не виден был так долго, что даже Сашка разглядел его уже почти у самого сельского берега. Колька греб быстро и казался не человеком в лодке, а птицей, парящей над самой водой, как будто летящей из солнца, отраженного в сияющей… нет, прямо горящей огнем озерной глади. Вокруг него пылали в лучах заката и прибрежный лес, и водяная осока, и отраженные в озере облака, и Алёнке вдруг очень захотелось и в самом деле стать русалкой…

– Шла бы ты домой, Алёнка! – услышала она строгий приказ и не сразу сообразила, что он исходил от Сашки, глядящего на нее исподлобья.

– Ты чего?! – попятилась Алёнка. – Чего это вдруг?..

– А то, что тебе не положено знать…

Он не договорил и отвернулся, сунув руки в карманы штанов.

– Что знать? – нахмурилась и Алёнка. – Тайну новую? Так я же никогда никому ни про одну вашу тайну не сказала.

– На этот раз не узнаешь. Не бабье это дело…

– Не бабье? Я, по-твоему, баба?

Алёнка начинала сердиться и уже не сомневалась, что и Колька упрется и будет ее прогонять.

– А кто же ты, мужик, что ли? – продолжал дразнить ее Сашка.

– Я… – От возмущения Алёнка даже голос потеряла. – Я… русалка! – вдруг не сказала, а прошипела она и побежала прочь от берега. – Русалка я! – повторила она уже звонким голосом, остановившись и последний раз взглянув на подплывающего к берегу Кольку. – И плевала я на ваши дурацкие тайны!

Когда Колька причалил к берегу, она бежала уже далеко по лугу и скоро скрылась в кустах сирени возле села, горящих в лучах заката так же, как озеро и прибрежный лес…

2. Вий

Недалеко от обрыва, под которым братья Кораблёвы прятали в густой траве свою лодку, был небольшой заливчик. Сельские называли его омутом, потому что в него впадала мелкая речушка Свийка, едва заметным ручейком огибающая Архарово. Однако нередко на уроках географии между учениками в школе возникали споры о том, как надо правильно называть это место: омутом или заливом? И надо заметить, что правы были и те, и другие. Для озера это был, конечно, залив, а для речки – омут перед самым ее впадением в озеро.

Но самое верное слово подобрал школьный сторож дед Степан, называвший этот водоем одновременно и заливом, и омутом – «за́мут». «Пойду на замуте посижу», – говорил и шел на него с удочкой, подолгу просиживал там в густых зарослях ивняка и возвращался с целым пакетом окуньков и плотвичек.

Вот и в этот вечер, когда Алёнка рассердилась на Сашку Кораблёва, назвала себя русалкой и убежала домой обиженная, дед Степан сидел на своем месте у замута. И не просто сидел, а время от времени, довольно покрякивая, вытаскивал из воды попадавшихся на его крючок серебристых рыбешек. Больше десяти окуней поймал к тому времени, как Алёнка выбралась из своего укрытия и начала разговор с Сашкой, и три штуки клюнули и заглотали крючок во время их недолгой беседы. Но вот когда стали разговаривать друг с другом братья, ни одной рыбки не поймал дед Степан, и хотя он был не очень-то чутким на ухо, но весь их разговор слышал. А если слышал, то как бы и записал его на диктофон, потому что память на подслушанные разговоры у него была отменная.

Степан Васильевич Тихонов всю жизнь был связан со школой. Еще в старой деревянной школе, стоявшей на том месте, где сейчас сельский парк с памятником героям войны, он работал сторожем. Почти никто уже и не помнил, кем он был раньше, когда пришел с той войны, – может быть, учителем или даже директором. Только тетя Женя Кораблёва все о нем знала, потому что он был ее отцом, а значит, и дедом братьев Кораблёвых. Но вот ведь какая беда: ни братья деда Степана дедом не называли, ни тетя Женя – отцом.

Между тем архаровские старики помнили, что разлад у деда Степана с дочерью случился в то время, когда она была еще молодой девушкой и заканчивала школу. Мать ее умерла от какой-то неизлечимой болезни, и Женю воспитывал отец, который, как говорится, души в ней не чаял. То есть любил ее и баловал как мог. Время было советское, и жизнь в селе шла размеренным шагом: колхоз строил новые дома для молодых семей, засеивал не только поля, но и всякую лесную полянку хлебом, держал три сотни коров на трех больших фермах… Работы всем хватало, и дед Степан работал, не жалея себя, ради своей Женечки и в поле, и в школе.

Он мечтал, чтобы дочь закончила десятый класс, поступила в сельскохозяйственный институт в городе, а потом вернулась бы в Архарово молодым специалистом, агрономом. Однако она его не послушалась: влюбилась в только что вернувшегося в село из армии Петьку Кораблёва и, не спросив разрешения у отца, ушла жить к нему, что в то время считалось большим позором. Конечно, ни в какой институт Женя поступать не стала, а скоро родила мальчика – Федьку. Вот тут-то дед Степан и перестал с ней знаться, зажил бирюком, какое-то время даже выпивать начал, так что его чуть было не выгнали из колхоза, но потом пить бросил и продолжал работать в школе сторожем.

Впрочем, он не только сторожил: в старой школе был он еще и истопником, успевая по утрам, до первого звонка, разогреть печки в каждом классе. Новая школа отапливалась из угольной котельной, и дед Степан к тому времени уже не имел сил таскать в нее уголь, однако считался старшим над кочегарами и нередко – когда кто-то из них прогуливал – все же поддерживал огонь в котлах. Но это зимой. Летом он строго следил за тем, чтобы в кочегарку не лазили ушлые мальчишки, а уголь не растаскивали по дворам жители ближайших к школе домов.

Ружья у него не было, но он сам по себе казался страшнее всякого ружья: достаточно было взглянуть на его бороду. Отец Максим, служивший в сельской церкви, тоже был бородатым, но его длинная густая борода росла, как ей и положено расти, вниз, опускаясь все ближе и ближе к животу. А у деда Степана не так: у него клочки седых волос торчали в разные стороны, как у лешего, так что и глаз иногда не было видно. Наверно, поэтому кто-то однажды назвал его Вием, и школьникам это прозвище очень понравилось. Так его и дразнили, на что он нисколько не обижался, потому что вся его обида досталась дочери Женьке, которую Бог наказал очень даже сурово: после Федора у них с Петром больше десяти лет не было детей…