Матильда Кшесинская - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Матильда Кшесинская
• Жанр: Музыка, танцы
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9524-5260-2

Судьба знаменитой балерины, неповторимой и загадочной Матильды Кшесинской, подруги наследника престола и жены великого князя, не перестает привлекать к себе внимание. В мемуарах, которые она написала вместе с мужем, великим князем Андреем Владимировичем, Кшесинская знакомит с семейными преданиями и рассказывает о наиболее ярких эпизодах своей творческой судьбы в России и в эмиграции.

---

Почти одновременно с князем Волконским в Дирекцию Императорских театров поступил на должность чиновника особых поручений редко талантливый и даровитый человек – Сергей Павлович Дягилев, мой однолеток. Он мне сразу очень понравился своим умом и образованностью. Я любила с ним поговорить и пользовалась большим его вниманием. У него были пышные волосы с седою прядью на лбу, за что он был прозван «шиншилла». Когда он входил в директорскую ложу, в то время как я танцевала мою вариацию, вальс в «Эсмеральде», мои подруги по сцене подпевали:

Сейчас узнала я,
Что в ложе «шиншилла»,
И страшно я боюсь,
Что в танцах я собьюсь.

С. П. Дягилев меня почти всегда провожал после спектакля домой, и наши беседы были очень интересны. Странно, но я всегда имела успех у тех мужчин, от которых я этого всего менее могла ожидать, а между тем я, кажется, на мальчика не была похожа. Я помню случай, когда я была в Александринском театре на бенефисе М. А. Потоцкой и сидела в первом ряду, но не досидела до конца представления и поехала в Мариинский театр, где давали в этот вечер оперу «Фауст» и где я знала, что должен был быть Дягилев во втором ряду на своем казенном кресле. Рядом с его креслом было кресло управляющего конторой барона В. А. Кусова, и я попросила его уступить мне свое место. Я поспела к концу спектакля и незаметно пробралась к креслу и села рядом с Дягилевым. Каково же было его удивление, когда он, повернув случайно голову, увидел меня рядом с ним вместо барона Кусова.

В первую зиму своего директорства князь Волконский устроил в феврале 1900 года в своей роскошной казенной квартире блестящий прием в честь знаменитого итальянского драматического актера Томмазо Сальвини, который приехал в Петербург и давал по особому разрешению несколько представлений «Отелло» в Александринском театре с нашей драматической труппой. Несмотря на то что Сальвини говорил по-итальянски, а реплики ему подавали по-русски, он своей поразительной игрой так увлек всю залу, что никто не обращал внимания на разницу двух языков.

На свой прием в честь Сальвини князь Волконский пригласил высшее общество и некоторых первых артистов драмы, оперы и балета Императорских театров, в том числе и меня. Вечер посетили некоторые члены Императорской фамилии. Прошел он очень удачно, и о нем много говорили.

Когда я выступала на сцене, я любила знать, что в зале среди публики находится человек, которому я нравлюсь. Это меня вдохновляло. Выходя на сцену, надо было уметь сделать вызов публике и дать ей понять, что я ради нее на сцене. Надо было жестом призвать ее к себе, приковать ее внимание и увлечь за собою. Я считала очень важным захватить публику с первого момента своего появления на сцене, и публика отвечала на мой призыв громом аплодисментов, от этого момента зависел успех спектакля. Про меня говорили, что никто так не умеет, как я, выходить на сцену и сразу овладеть публикой.

Это отметил и А. Волынский, известный балетный критик, в своей книге «Мариинский театр», о чем недавно упомянул г. Адамович на своей лекции в Париже (17 января 1952 года) на тему: «Балеты до Дягилева», цитируя мнение Волынского следующего содержания: «По всей справедливости, нельзя не упомянуть в первую очередь имя М. Ф. Кшесинской, которая в течение четверти века была воплощением, олицетворением действительно большой артистки – «прима-балерина-абсолюта» – Императорского балета: артистка с блестящей техникой и которая обладала к тому в совершенстве особым даром захватывать публику, как только она появлялась на сцене». Волынский утверждал, что настоящая артистка познается по тому, как она появляется, «она своим блеском затемняет всех кругом», и он утверждал далее, что в этом отношении никого нельзя сравнить с Кшесинской, с ее блеском и торжествующим видом, «как будто вдруг засиял свет», – восклицал Волынский.

Я вспоминаю, говорил Адамович, что Айседора Дункан в своих воспоминаниях говорит то же о том впечатлении, которое на нее производила своим волшебным появлением Кшесинская на сцене. Волшебна она действительно была, и до такой степени, что всегда чувствовалось, как публику охватывало лихорадочное состояние в ожидании ее появления на сцене, и лихорадка проходила, только когда опускался занавес. Балет «Эсмеральда», в котором блистала Цукки, кажется, был любимым балетом Кшесинской, и, по свидетельству одного советского критика из наиболее знающих, ни одна из многочисленных артисток, которые выступали в этой труднейшей роли, не могла заставить ее забыть.

В этот сезон, когда я часто танцевала «Дочь фараона», мне очень нравился гусар Николай Николаевич Скалон, очень милый и симпатичный малый, которого все просто звали Баба Скалон. У него была связь с графиней X., о которой все в городе знали. Я пустила в ход все свое кокетство, чтобы заставить Скалона увлечься мною, и этого достигла. У гусар была, как у многих гвардейских полков, своя абонементная ложа на балет, и Скалон стал бывать на всех моих представлениях. Он приезжал в театр до начала представления, чтобы не пропустить момента моего выхода на сцену. Он часто стал бывать у меня на даче в Стрельне, и все его очень полюбили. Когда я ездила летом на Сиверскую, к родителям в их имение Красницы, и мне приходилось тратить часа два на дорогу туда, Скалон провожал меня до Сиверской, а потом снова приезжал на станцию за мною, чтобы проводить обратно в город. Он был веселый, милый, и все его любили. Никто не предвидел, что ему суждено было погибнуть от таившейся в нем уже тогда болезни. Он умер сравнительно молодым от прогрессивного паралича и последнее время лежал в клинике, где и скончался. Я была на его похоронах и положила маленький букетик фиалок на его гроб. Потом я получила от его брата трогательное письмо с выражением благодарности за это. На память о нем у меня остался его подарок, прелестные маленькие часы для ношения в петлице: снаружи был виден только миниатюрный циферблат, окруженный бриллиантами, а механизм был спрятан позади.

После «Дочери фараона» я получила балет «Эсмеральда», о котором так давно мечтала. Теперь я могла смело взяться за него, я не только любила, но и страдала. Тут я вспомнила, как М. И. Петипа, когда я была еще очень молода и просила у него этот балет, ответил мне, что я тогда только смогу сыграть роль Эсмеральды, когда узнаю не только любовь, но и ее страдания.

Я изучала роль Эсмеральды еще с тех пор, как Вирджиния Цукки танцевала ее на сцене Мариинского театра и имела такой успех, я запомнила все ее жесты, мимику и позы. В то время, когда танцевала Цукки, я была еще очень молода и многого не понимала. Воспоминания о Цукки, когда я получила этот балет, возбуждали мое воображение, я годами носила их в душе, я была вполне подготовлена, понимая на собственном опыте чувства бедной Эсмеральды. Во время репетиции ценные указания Петипа многое добавили для исполнения этой трудной роли.

Первое представление «Эсмеральды» состоялось 21 ноября 1899 года. Я имела очень большой успех и сознавала, что справилась с этой трудной ролью и дала тот облик Эсмеральды, который представлялся мне в мечтах. Я была сама удовлетворена своим исполнением. Пока я была на сцене, никто, кроме меня, не исполнял этого балета.

В моем юбилейном сборнике был приведен отчет о спектакле: «Для полноты обрисовки дарования г-жи Кшесинской нельзя обойти молчанием ее появление в «Эсмеральде» 21 ноября 1899 года, в бенефис Н. С. Аистова. Во всех предшествовавших балетах, в которых нам приходилось видеть балерину, г-жа Кшесинская-танцовщица подавляла г-жу Кшесинскую – мимическую актрису; в «Эсмеральде», где драматические сцены чередуются с танцами и мимический элемент является преобладающим, Матильда Феликсовна отлично справляется со своей ролью. Она с замечательным реализмом и силою передает самые тонкие душевные порывы, поражая зрителя выразительностью своей игры. Неподражаемо хороша она в сильной сцене ревности, когда Эсмеральда танцует перед своей соперницей, и в сцене, когда Эсмеральду ведут на место казни, – местах, отличающихся потрясающим драматизмом: здесь видна была самая серьезная и обдуманная подготовка артистки к этой роли. Техническое исполнение танцев в этом балете, как и во всех других, отличается безукоризненностью, увлечением и темпераментом. Наш балет должен гордиться, что к началу XX века он может процветать благодаря отечественным талантам, для которых иностранные танцовщицы не являются уже идеалом».

В сцене ревности, когда я вижу Феба со своей невестою и должна танцевать перед своей соперницей па-деде, я в заключительной коде, как подстреленная птица, передаю свое отчаяние. Артистка, изображавшая невесту Феба, в этот момент довольно громко сказала: «Она не выворачивает колени» – это было даже не обидно, а просто – глупо…

Такое замечание только говорит об отношении некоторых артистов к технике танца. Я не была из тех, которые работают до одурения и только думают о технических деталях, о вывернутых коленях, отдавая больше внимания технике, нежели игре. Там, где нет мимики, там, конечно, техника должна быть соблюдена, но в таких сильных драматических сценах, где все построено на чувстве, можно позабыть и о коленях, но нельзя позабывать об игре. Та, которая сделала это замечание, конечно, никакого понятия не имела о драматическом исполнении.