Сборник - Тайна смерти Горького: документы, факты, версии

• Название: Тайна смерти Горького: документы, факты, версии
• Автор: Сборник
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-099077-1

До сих пор не найден ответ на вопрос: как умер Горький? Была ли это естественная смерть от пневмонии, как это зафиксировали в официальных документах, или писателю «помогли» умереть? Приверженцы обеих версий разделились на два лагеря. Документы по истории 1930-х годов, появившиеся в печати за последние годы, не способствовали установлению истины, но множили легенды и мифы о смерти Горького.

Начало десятилетия оказалось для писателя поистине роковым. Вынужденный из-за перенесенного туберкулеза проводить зимы в Сорренто Горький плохо переносил изнурительные переезды обратно в Москву. Усугублялись семейные неурядицы. Тяжело сказалась на здоровье трагическая смерть сына. В окружении чуждых ему людей Горькому было почти физически неуютно. Все это подтачивало силы.

Собранные в книге документы и свидетельства, подготовленные специалистами-филологами, позволяют взглянуть на смерть писателя с разных сторон, глазами людей, окружавших его в последние недели и дни жизни. Этот беспристрастный подход позволит читателю сделать собственный вывод о том, как ушел из жизни Максим Горький.

---

На этих изображениях лицо Горького спокойно. Что касается откликов на смерть писателя, то они были единодушны и по-настоящему горестны. Многочисленные отклики напечатала «Правда» 19 июня (№ 167). В этом номере газеты были помещены статьи А. Фадеева, Н. К. Крупской, Г. Димитрова, М. Кольцова, А. Толстого, статья Л. Арагона «Мировая литература потеряла своего вождя». Здесь же – соболезнование Р. Роллана: «Невыразима скорбь по поводу смерти нашего друга. Разделяем горе всех советских народов» [64] и телеграмма от Г. Уэллса.

19 июня 1936 года Союз советских писателей получил телеграмму от Р. Роллана с просьбой возложить от его имени и от имени его жены венок на гроб Горького [65].

Газета «Вечерняя Москва» сообщила: «Огромный венок от А. Жида, от Л. Арагона, от группы немецких писателей, живущих в СССР, у праха Алексея Максимовича в Колонном зале» [66].

Накануне похорон Горького А. Жид – под заголовком «Того, кого я называл своим другом, нет» – писал: «Радость моего приезда в Москву почти сразу омрачена тяжелой вестью. О, я знаю, он очень был болен уже несколько времени. Каждый день французские газеты давали бюллетень о состоянии здоровья Горького; но мы чувствовали в Горьком такую необычайную слитность с живой жизнью, что надеялись, несмотря на все. Казалось, смерть должна отступить перед таким мужеством. Все же, встревоженный, я стремительно покинул Париж в надежде его увидеть» [67].

Из всех этих фактов видно, что А. Жид и Л. Арагон открыто связывали свой приезд в Советский Союз с желанием увидеть Горького. Они пользовались поддержкой М. Кольцова, известного журналиста, корреспондента «Правды» и одного из активных организаторов Международных конгрессов в защиту культуры, друга А. Мальро. Его встречу с Горьким М. Кольцов организовал в Тессели [68]. «Был у меня Мальро. Человек, видимо, умный, талантливый. Мы с ним договорились до некоторых практических затей, которые должны будут послужить делу объединения европейской интеллигенции для борьбы против фашизма. Вы знакомы с Мальро лично? Мне кажется, что в интересах нашего общего дела, может быть, было бы полезно, если б Вы побеседовали с ним», – так писал Горький Р. Роллану в последнем письме к нему 22 марта 1936 года [69]. Позже в своей книге «Буревестник» М. Кольцов расскажет о том, что Мальро приехал к Горькому с проектом «Новой энциклопедии», который возник в международных писательских кругах. Горький пообещал написать обширный комментарий ко всему проекту для обсуждения его среди писателей и ученых всех стран. По воспоминаниям Кольцова, Горький тогда хвалил книги Л. Фейхтвангера, Л. Арагона, М. Шолохова. У него возникали идеи организации книжных серий, этнографических экспедиций для создания «барьеров против войны, против фашизма» [70].

Следовало бы обратить внимание еще на одно обстоятельство: как была организована сама процедура траурного митинга на Красной площади. К участию в ней был приглашен А. Жид, за два дня до этого прибывший в Советский Союз, человек малоизвестный Сталину. В связи с этим родной брат М. Кольцова, художник в области политической сатиры, академик Б. Е. Ефимов в книге «Мой век» вспоминает, как во время траурного митинга на похоронах Горького «Сталин на трибуне мавзолея подозвал М. Кольцова и поинтересовался, каков на Западе авторитет Андре Жида. Кольцов ответил, что авторитет и влияние Андре Жида на Западе весьма значительны. “Вы считаете? – недоверчиво прищурился Сталин. – Ну, дай Бог, дай Бог…”» [71]. «Впоследствии, – по словам Б. Е. Ефимова, – когда А. Жид был объявлен злостным антисоветским клеветником <…> феноменальное запоминающее устройство в голове вождя и учителя прочно сохранило отзыв Кольцова, что, конечно, не способствовало его долголетию» [72].

В день похорон Горького на траурной панихиде после В. М. Молотова, выступавшего от Совета народных комиссаров Союза ССР и Центрального Комитета ВКП (б), Н. А. Булганина, представлявшего московские партийные и советские организации, а также А. Н. Толстого – от Союза советских писателей, выступил А. Жид от Международной ассоциации писателей. Его речь была объявлена как речь «Товарища Андре Жида» и опубликована в «Правде». Сказал он, в частности, следующее: «До сих пор во всех странах света крупный писатель почти всегда был в той или иной степени мятежником и бунтарем. Более или менее сознательно, с большей или меньшей ясностью он думал, он писал всегда против чего-нибудь. Он не соглашался ничего одобрять. Он вселял в умы и сердца брожение непокорности, мятежа. Сановники власти, если бы они умели предвидеть, без сомнения, угадали бы в нем врага.

Сейчас в Советском Союзе вопрос впервые стоит иначе: будучи революционером, писатель не является больше оппозиционером. Наоборот, он выражает волю масс, всего народа и, что прекраснее всего, – волю его вождей. Эта проблема как бы исчезает, и эта перестройка настолько необычна, что разум не может ее сразу осознать. И это лишь одно из многого, чем может гордиться СССР в эти замечательные дни, которые продолжают потрясать наш старый мир» [73]. Речь произносилась по-французски и звучала в переводе М. Кольцова. Кроме того, А. Жид говорил об угрозе культуре со стороны фашизма и войны и заявил о том, что культура должна быть «национальной по форме, социалистической по содержанию, как нам сказал товарищ Сталин» [74]. Эти слова звучали, наверное, удивительно в устах очень известного писателя-интеллектуала, будущего лауреата Нобелевской премии по литературе, писателя, чье литературное имя связывалось с именами Поля Валери, Марселя Пруста, Оскара Уайльда. Собственно Горькому и его памяти в речи А. Жида посвящено немного строк. Они поместились в газетной публикации всего в два абзаца: «Великий голос русского народа, который доходил до нас через Горького, нашел себе отклик в самых далеких странах». И другой момент речи: «Я должен был председательствовать на Международной конференции писателей для защиты культуры, которая сейчас происходит в Лондоне. Тревожные вести о состоянии здоровья Максима Горького заставили меня поспешить в Москву. Задачу о защите культуры должны взять на себя великие международные революционные силы» [75].

В целом, речь не производит впечатления подготовленной и продуманной заранее. В основном, в ней говорилось о необходимости защиты культуры, т. е. о том, о чем, видимо, размышлял автор выступления еще до своего приезда в СССР, а эмоциональная, скорбная интонация речи кажется какой-то просоветски аффектированной. Видимо, такое мощное влияние в этот момент оказало на писателя присутствие Сталина и вид заполненной множеством людей Красной площади. (О своей причастности к подготовке этой речи А. Жида накануне похорон Горького вспоминал позже Л. Арагон.)

Интересно еще одно совпадение. Накануне, т. е. 20 июня 1936 г., в «Правде» были опубликованы соболезнования Б. Шоу, Т. Драйзера, П. Ланжевена, Ж.-Р. Блока, а также письмо Р. Роллана о Горьком. В этом письме, в частности, содержались такие строки: «Он отдал свой широкий ум и свою безграничную доброту советскому правительству, которое его глубоко уважало и вожди которого были его личными друзьями. Он умер как раз в тот час, когда закончено дело, венчающее победу Советов, – дело создания величественной Конституции, самой человечной и самой свободной из всех, которую когда-либо имел какой-либо народ» [76].

Заметим также, что А. Жид не был принят Сталиным для личной беседы. Возможно, потому, что приезд писателя в СССР не планировался заранее. (Например, беседа Сталина и Р. Роллана в присутствии М. П. Роллан, состоявшаяся 28 июня 1935 года в течение 1 часа 40 минут в служебном кабинете Сталина в Кремле, готовилась задолго. Горький еще в начале мая 1935 года в письме к А. С. Щербакову просил выяснить возможность приема Сталиным Р. Роллана [77].)

Луи Арагоном, Эльзой Триоле, А. Жидом, находящимися тогда в Москве, занимался, прежде всего, М. Кольцов, как впоследствии вспоминали и сами эти писатели [78]. Политическая (коммунистическая) убежденность М. Кольцова никем не подвергалась сомнению. Лучшим подтверждением этому было назначение М. Кольцова спецкором «Правды» в Испанию, когда, буквально через месяц после похорон Горького, 17–18 июля 1936 года, там вспыхнул фашистский мятеж. В Испании развернулась гражданская война против фашизма. Эта война была описана Э. Хемингуэем в романе «По ком звонит колокол» (1940). Изображен в этой книге и М. Кольцов под фамилией Карков: «Карков, приехавший сюда от “Правды” и непосредственно сносившийся со Сталиным» [79]. М. Кольцов отправился в Испанию 6 августа 1936 года, и ежедневно в «Правде» печатались его корреспонденции. Затем они были собраны в знаменитую его книгу «Испанский дневник», которую А. Толстой и А. Фадеев назвали «великолепной, страстной, мужественной и поэтической книгой». (Эта оценка была дана за месяц до ареста М. Кольцова [80].)

Позже И. Эренбург в своей книге «Люди, годы, жизнь» вспоминал: «Трудно себе представить первый год испанской войны без Кольцова… Для испанцев он был не только знаменитым журналистом, но и политическим советником… Маленький, подвижный, смелый, умный до того, что ум становился для него самого обузой, он быстро разбирался в обстановке, видел все прорехи и никогда не тешил себя иллюзиями» [81].