Александр Образцов - Поднебесная (сборник)

• Название: Поднебесная (сборник)
• Автор: Александр Образцов
• Жанр: Драматургия

«Таня. Это все сказки. Никогда ее не было. Были грязные, вонючие парадные, злобные обыватели, загаженные церкви. Был еще какой-то другой народ, да… Он пытался их исправить, помочь им стать людьми… А потом улетел, весь… Понял, что это невозможно. И – улетел. На небеса. А сейчас смотрит вниз – и у него даже жалости нет к ним. Ко всем…»

---

Франсуа. Ну, это не самое стыдное из женских увлечений.

Пауза.

Таня (медленно). Как это пошло.

Франсуа (как бы не понимая). Нет, вы мне объясните! Я хочу знать! В чем я на этот раз провинился?

Таня. В том, что вы подумали. И ухмыльнулись про себя. Всё. Всё. Проехали.

Франсуа. Я ни о чем не думал! Вы слышите? Ни о чем!!

Таня. Вы подумали о лесбийской любви.

Пауза.

Франсуа. Ну… Ну, это была совершенно беглая мысль! Ничтожная! Совершенно… в стиле болтовни! А потом я подумал о феминистках, о… женщинах-политиках, о женском спорте, – да мало ли! И как-то странно, Таня! Странно! Я должен нести ответственность за беглую мысль! Вот из-за этого мы вас никогда не примем в Европу! Никогда! Пока вы не разучитесь предполагать и на основе предположений выносить приговоры! Вот где коренятся все ваши беды! Ваши беззакония!

Таня. Ой, Франсуа, как вы распушились.

Франсуа. Ну… вы сами виноваты. Зачем было раздувать случайную… мм… обмолвку? То есть… ну, вы понимаете.

Таня. Я ведь сказала: проехали. Вы захотели проверить мою реакцию, но обожглись. И начали на лжи громоздить новую ложь. Здесь вы проиграли. Ничего страшного.

Франсуа (пауза). Так тяжело с вами… Честное слово.

Таня. Я, откровенно говоря, не понимаю, зачем вы приехали сюда из Франции. Сидите тут со мной. Психуете.

Франсуа. Сейчас я и сам этого не понимаю. Нас как будто лихорадка охватила. Миссионерство… акция спасения… Так примерно.

Таня. Ага. Вот оно что. А я и так, и этак. Все пытаюсь на равных, так сказать… Все пытаюсь соответствовать. А вы, оказывается, меня, дуру такую, учить приехали насчет нравственности. И денег, небось, привезли в твердой валюте. У соседей собирали, по подписке… Да как же вы не поймете, дети вы европейские, американские и японские, что нам не нужно ничего от вас! Ничего не надо! И отойдите вы в сторонку! Не путайтесь! Вас же задавит! Слышите? Разбегайтесь все! Нам не до вас! Мы, как крейсер «Варяг», коллективно идем под воду! Но не сдаемся!.. И это самое интересное, что происходило и происходит в этом веке. И никакой вы не миссионер. Вы прибежали посмотреть на катастрофу и сели в первый ряд. Как ваши отцы и деды. Тоже наблюдали с жадным любопытством, как мы друг друга закапывали. Россия – это театр для Запада. Вы нам должны оплачивать эти постановки. А вы нас пытаетесь добить.

Франсуа. Это у вас основная мысль или побочная?

Таня. А я сама не знаю. Честное слово.

Франсуа. Ну так отдохните.

Таня. Мерси.

Франсуа. Вы есть хотите?

Таня. Есть?.. А что именно?

Франсуа. Я кое-что привез.

Таня. Давайте. Конечно. Что за вопрос.

Франсуа. И немножко вина?

Таня. Ну, Франсуа! Вне всякого сомнения!

Франсуа уходит. Когда он возвращается с подносом, Таня уже спит, свернувшись калачиком, прямо в кресле. Франсуа ходит, ходит… Затем начинает свои записи: скажет несколько фраз, запишет их в книжечку, снова ходит.

Франсуа. «Она спала в кресле, измученный ребенок… Но я не мог подступиться к ней… Она грациозно и безжалостно била меня лапой… И я был разодран… до кости… Но тут же она брызгала живой водой, глаза ее одевались слезами… Чуть заметная краснота носа, щек, костяшек пальцев были так трогательны! Я понимал, что такое сестра… Но кончались мои страдания – и снова она… распускала мою кожу… Но она не испытывала при этом наслаждения, клянусь! Она не могла иначе… Чертовы славяне».

Таня. Абзац.

Франсуа (захлопывая книжечку). Я предполагал на этот раз.

Таня. Значит, скоро вам можно будет выдавать русский паспорт.

Франсуа. Ну уж дудки!.. Так, кажется, звучит замечательная фраза о том, что здесь не обломится, дорогая?

Таня. Вы прогрессируете с такой скоростью, что вас скоро отсюда поленом не выгонишь.

Франсуа. Да?

Таня. Да.

Франсуа. Так вот – я уже уезжаю! Сейчас! Бай!

Идет к выходу.

Таня. А накормить даму?

Франсуа. Вас?

Таня. Конечно. Я так хочу есть. Я нормального мяса года три не ела. Это что, буженина?

Франсуа. Это жареный бегемот.

Таня. Ладно аппетит-то портить! (Отталкивает поднос, тот летит на пол.) Кто вас воспитывал… Варвары.

Франсуа (орет). Ты будешь моей женой!!! Или я тебя задушу!!

Таня. Неубедительно. Больше огня.

Франсуа. Позволь мне… поцеловать… твое колено…

Таня. Ни за что. До свадьбы – пальцем не дотронешься.

Франсуа (тяжело дыша). Это моя шутка… такая.

Таня (также тяжело дыша). На этот раз ты меня достал… негодяй…

Франсуа. Но эта попытка… забирает много… сил…

Таня. Ладно… Идите, Франсуа. Идите.

Закрывает глаза рукой.

Франсуа. Нет, я не шучу.

Таня. А я уже не могу вернуться. У меня нервная система… не вынесет… Иди, я сказала! Адье!

Франсуа, постояв, уходит. Таня плачет. Затем вытирает слезы платочком. Вздыхает.

Таня. Я ему сразу же написала. Сказала, что он может делать с мной все, что захочет. Он не ответил. Тогда я написала, что могу быть ему женщиной на всякий случай. Он снова не ответил. Тогда я написала, что мне не на что жить и я иду к «Националю». Он прислал пятьсот долларов с оказией. Я их спустила в унитаз. И через два дня вышла замуж за слависта, который привез доллары. Пусть теперь этот Франсуа попробует куда-нибудь от меня скрыться!.. Правда, мне этот славист нравится больше… Но я так люблю Франсуа!.. Кажется, я очень быстро становлюсь француженкой. Даже волосы потемнели. И глаза. Позеленели. Такие вот пироги, дорогие сограждане. Черт бы вас всех побрал.

Пригород

Горчичников

Коляскин

Тимофеева

Комната в деревянном доме. Начало мая. Солнце светит так, что блеск от половиц слепит глаза. Видно, что в этом доме уютно, без особых затей живут десятилетиями одни и те же люди.

Входят трое – Горчичников, Коляскин и Тимофеева.

Горчичников в просторном пиджаке, коротковатых брюках, в белой рубашке с узким галстуком. Он скорее всего альбинос.

Коляскин в спортивном шерстяном костюме с боковой белой полосой, с надвинутыми на локти рукавами. Похож иногда на кота – цепок и усат.

Тимофеева небрежно причесана, юбка на ней кажется надетой задом наперед, и блуза мешком, но – странное дело – иногда она так повернется, так поднимет руки, поправляя волосы, что женское в ней буквально оглушает наших героев.

Горчичников. Присаживайтесь, друзья.

Коляскин и Тимофеева садятся за стол к стене, не глядя друг на друга. Горчичников, непривычно озабоченный хозяйскими обязанностями, стоит столбом посреди комнаты. Для него каждый следующий шаг – загадка. Вот и теперь он знает, что гостей надо угощать, но знает одновременно и о том, что их надо занимать. Поэтому и стоит.

Горчичников. Здесь у нас комната.

Коляскин и Тимофеева молча смотрят на Горчичникова, занятые друг другом. Он принимает их молчаливые взгляды за осуждение и еще больше теряется.

Горчичников. Потолки, конечно, низкие. Не то, что в городе. Вы уж меня извините, друзья, но водки у меня нет. Может быть, попьем чай с вареньем и вчерашними блинами? Мать моя их испекла, а с утра ушла к своей сестре, так что блины вчерашние. Но иногда они чуть-чуть подсохнут с краев и напитаются маслом, вкус у них становится своеобразный, лично я люблю. (Пауза.) Тогда я мигом схожу в магазин за железной дорогой по случаю воскресенья и принесу водки. (Пауза.) Или вина? Петр Викторович?

Коляскин. А?

Горчичников. Чего принести? (Пауза.) Тогда я принесу чаю на первый случай. (Подходит к этажерке, достает толстую конторскую книгу.) Здесь у меня вклеены заметки со всех концов света, в основном из газет «Советская Россия», «Труд» и «Известия» – различный жизненный материал. Пока я поставлю чай, вы их можете вслух зачитать.