Владимир Кунин - Ночь с ангелом

• Название: Ночь с ангелом
• Автор: Владимир Кунин
• Жанр: Современная проза

Невероятная история произошла с писателем в купе спального вагона «Красной стрелы». На пути из Москвы в северную столицу писатель встретил… Ангела-Хранителя!

Этот, казалось бы, забавный случай – столкновение старого, ни во что не верующего человека с неким мифическим персонажем – стал основой романа отнюдь не забавного, смешного, напротив – пронзительно-грустного, наполненного глубоким смыслом. Мотивы мистической притчи и семейной саги переплелись здесь в единое и причудливое целое.

Одна излучших книг Владимира Кунина, от которой поистине невозможно оторваться.

---

– Каким образом?!!

– Я же предупреждал вас, что не смогу объяснить вам технику этого фокуса. Такие штуки с непроверяемыми легендами у нас даже в старших классах Школы Ангелов не проходили, Владим Владимыч. Это уже… Как бы это назвать?… Это уже, если хотите, «высший ангельский пилотаж»! Такие трюки под силу только очень опытным Ангелам-Хранителям…

– Минутку! Но, насобачившись делать «такое», можно же докатиться черт знает до чего! Тут вам и промышленный шпионаж, и политические интриги, и коммерческий разбой – с гарантией совершенной безопасности!

– Владим Владимыч! Я же вам рассказываю о делах, «творимых» Ангелами-Хранителями, а не разбойниками с большой дороги! – нервно возразил мне Ангел.

– Но вы же сами говорили, что часть Ангелов, оставшихся не у дел, прекрасно вписалась в сегодняшнюю Земную жизнь, изменила окрас крыльев и стала заниматься хрен знает чем!

– Я и сейчас это утверждаю. И чтобы быть до конца Справедливым, спешу доложить вам, что Всевышний, к которому, как вы знаете, у меня очень много претензий, лишил всех этих переметнувшихся бывших Ангелов способностей «творить» что-либо вообще! Кого-то лишил всего ассортимента трюков, кому-то оставил возможность творить только деньги. И если когда-нибудь правительство рискнет проверить их легенды – сделать это будет проще пареной репы. Как говорил старый Ангел-Хранитель – Руководитель моей Наземной практики.

Я усмехнулся:

– Мне еще очень понравилось, что ваш старый Ангел говорил: «Окей!» Это несколько примиряет меня с утверждением о существовании «Потустороннего мира». Простите, Ангел, но я грубый реалист…

– Я тоже, – заметил Ангел. – Поэтому я сейчас еду с вами в купе «Красной стрелы», а не «…по небу полуночи Ангел летел…». Будете слушать дальше или продолжим спорить ни о чем?

Я не ответил. Раздернул плотные оконные занавески и увидел, как, обгоняя нас, за окном уже вовсю несется рассвет нового дня.

Я отчетливо представил себе, как не хочет сейчас просыпаться моя Катька! Как, еще не выпутавшись из глубокого и теплого сна, она проклинает себя за свой вчерашний искренний порыв встретить меня на вокзале, когда я вечером, перед отъездом, звонил ей из Москвы…

Я все это себе живо вообразил и даже авансом слегка обиделся!

– Будет вам клепать на ребенка, – улыбнулся Ангел! – Она уже давно стоит перед зеркалом и вовсю сандалит свою хорошенькую мордочку каким-то невероятным количеством косметики…

– А вы откуда знаете?! – окрысился я.

«Мало того, что он без разрешения влез в мои мысли, он еще умудрился подглядеть за нашей полуодетой Катькой!» – подумал я.

– Да одета она уже, одета! Успокойтесь. Будете слушать? У нас всего лишь час в запасе.

Я снова посмотрел в окно. Мимо нас низко пролетали клочки утреннего тумана.

– Рассветные истории лучше всего видеть собственными глазами, – решительно заявил я.

Ангел пожал плечами:

– Какие проблемы? Устраивайтесь поудобнее. И пожалуйста, оставьте стакан в покое. Не будете же вы вторгаться в То Время со своей посудой?

Я поставил стакан с остатками джина на столик, прилег на подушку, прикрыл глаза, и в ту же секунду…

…небольшой экран моего сознания стал заполняться массой бритоголовой мальчишни в единой тюремно-сиротской форме…

В уши стал вползать гул голосов, сквозь который внезапно прорезался истошный крик:

– Самоха!!! Самоха!… Тебя отец Михаил зовет!…

Часовенка, строительством которой руководил священник местного прихода отец Михаил, а бригадиром строителей был заключ… воспитанник колонии усиленного режима Анатолий Самошников, статья сто восьмая, часть вторая, была уже закончена и торжественно освящена в присутствии начальства колонии для несовершеннолетних преступников и прибывших из Ленинграда представителей Главного управления внутренних дел и Областного отдела народного образования.

Симпатичная часовня четко и благостно впечатывалась в фон высокого серого бетонного забора с витыми спиралями колючей проволоки по самому верху.

Открытие и освящение часовни случайно совпали с указом о частичной и выборочной амнистии, что позволило отцу Михаилу всенародно объявить это Волей Божьей!…

При этих словах отца Михаила две сотрудницы ОблОНО и один полковник милиции, боязливо поглядывая по сторонам, стыдливо перекрестились.

М– да… В То Время -начало девяностых – обращение к Богу еще не стало таким массовым и фальшивым явлением, как в последние несколько лет, и поэтому я ничуть не усомнился в искренности этих троих смельчаков…

– Звали, Михаил Александрович? – негромко произнес Толик за спиной у отца Михаила.

Тот вздрогнул от неожиданности, повернулся.

– О Господи… Как ты меня напугал, Анатолий. Я и не слышал, когда ты подошел, – улыбнулся священник.

– Это они могут! – сказал один высокопоставленный ленинградский милиционер в штатском, дохнув на отца Михаила хорошим коньяком. – А вот чтоб священнослужителя «отцом Михаилом» или, на худой конец, «батюшкой» назвать, так это у них, вишь ли, язык не поворачивается!

Вгляделся в слегка семитские глаза на русопятой физиономии Толика-Натанчика, заподозрил неладное и добавил с нехорошей улыбочкой:

– А может, тебе какая другая вера это не позволяет?

Толик посмотрел в сторону, тоскливо ответил:

– Нет у меня никакой веры.

Отец Михаил положил руку на плечо Толика, сжал покрепче, сказал ласково тому, в штатском:

– Он мальчик уважительный, хороший. Часовню строил. Вы уж извините нас. Пойдем, Анатолий, пойдем.

Завел Толика за часовню, прижал к себе, по голове погладил:

– Успокойся, сынок. Успокойся. Мало ли неумных, ограниченных и недобрых людей на свете… Их жалеть надо.

– Не надо, Михаил Александрович, – жестко сказал Толик. – Жалеть надо умных и добрых.

– Знаю, знаю… Все, мальчик мой, знаю. Вот что хотел сказать тебе: ты мамочку свою поддержи. Ты у нее один остался. Уж она, бедная Эсфирь Анатольевна, горькую чашу всю до дна осушила. Теперь лишь на тебя надежда.

– Это точно, – сказал Толик. – Спасибо вам за все, Михаил Александрович. Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили…

– Ладно, ладно. Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.

– Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас… Только вы не обижайтесь на меня.

– Спрашивай, конечно.

Отец Михаил знал, какой сейчас последует вопрос. Он его сам себе задавал тысячи раз!…

Знал, о чем сейчас спросит Толик. И не ошибся.

– Вот вы, Михаил Александрович, университет кончали, исторический факультет…

– И Духовную Академию тоже, – улыбнулся отец Михаил.

– Хорошо, пускай… А вот вы сами-то в Бога верите?

Отец Михаил помолчал, подумал, как лучше ответить, и спросил:

– Ты такую писательницу Веру Панову читал?

– Нет.

– Хорошая была писательница. У нее в повести «Времена года» у одного нашего архиепископа за границей, на каком-то конгрессе, спросили: «Ваше преосвященство, вот вы такой известный ученый, философ, современный человек, вы сами-то в Бога верите?» А он и ответил: «Я сопровождаю уходящую из мира идею, и в этом моя общественная функция». Сейчас, Толя, времена меняются с точностью до наоборот. Поэтому я отвечу тебе так: в наступающие дни Беззакония и Неверия я должен защищать возрождающуюся идею Веры, полагая это не только священным, но и своим чисто человеческим долгом… Не очень сложно?

– Ну, чего тут сложного, Михаил Александрович? – усмехнулся Толик-Натанчик. – Нужно просто кому-то очень-очень верить… Так?

Услышав ясность понимания Толиком своего хотя и искреннего, но чуточку помпезного заявления, отец Михаил на мгновение устыдился собственной нечаянной высокопарности и честно ответил:

– Да. И пожалуй, прав ты…

Как я понял из всего дальнейшего, это был последний день Толика-Натанчика Самошникова в колонии усиленного режима для несовершеннолетних преступников.

Ах, с каким наслаждением я воспользовался бы старинным кинематографическим приемом: детские (или юношеские…) годы героев повествования уходят в «затемнение», и спустя три-четыре секунды экранного времени на темном фоне появляется простенький, как мычание, титр:

«ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ».

Или – вариант номер два. Тоже достаточно оригинальный:

«ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ».

Это уже что-то из Дюма, но вполне приемлемо. На экранах всего мира появлялось сотни тысяч раз. Особенно в немом кино.

Третья редакция того же спасительного титра тоже была частенько использована, но несла уже более кокетливую и интригующую интонацию:

«А СПУСТЯ ДЕСЯТЬ ЛЕТ…»

После такого драматургического изыска автор и режиссер обычно легко и спокойно переходили к событиям, происходящим с уже повзрослевшими героями…

Если же по ходу развития второй половины сюжета неожиданно становилось непонятно, «кто есть кто?» и «кто кому дядя?», а объяснение этому провальчику нужно было искать именно в том легкомысленно выброшенном десятилетии, на выручку приходил еще один свеженький и спасительный приемчик – «информация в диалоге»: