Рома Зверь - Солнце за нас. Автобиография

• Название: Солнце за нас. Автобиография
• Автор: Рома Зверь
• Жанр: Музыка, танцы

Рома Зверь – один из самых известных музыкантов в стране, который на протяжении пятнадцати лет является лидером и создателем группы ЗВЕРИ. Его песни давно стали хитами поколений, на его концерты приходят целыми семьями, он продолжает завоевывать новые вершины, доказывая, что является не только ярким музыкантом, талантливым фотографом, строгим режиссером, но и блестящим рассказчиком.

В этой книге читатель узнает всю историю группы ЗВЕРИ с самого начала: как искали первых музыкантов, через что пришлось пройти Роме, когда на него обрушилась первая лавина славы, как он встретил свою любовь. В книге «Солнце за нас» описываются все трудности первых гастролей, отношения между музыкантами, закулисные переживания и другие жизненные истории.

Книга содержит нецензурную брань.

---

Он учился на режиссерском факультете во ВГИКе. Кино меня не так чтобы очень интересовало. Он показывал мне свою дипломную работу. «Москва Фаза» называется. Очень странный, авангардный фильм, после которого у меня осталось непонятное впечатление. Когда Валера еще доделывал фильм, мы с ним записывали нужные для него звуки. Мы брали «Нагру» – швейцарский киношный магнитофон. Это такая большая бобинная железная штуковина с микрофоном, чтобы звук на площадке писать.

Полиенко нужны были звуки шуршащей под ногами прохожих листвы. И мы с ним лазали с этой «Нагрой» через кусты, бегали, шуршали. А потом он эти звуки в своем фильме использовал. Я еще какой-то текст начитал ему, чуть ли не «Фабрику грез». Он эту запись задом наперед прокрутил – получилась «немецкая речь», и он вставил эту жесть в какой-то эпизод, озвучил одного из героев. Только там у него не люди, а какие-то персонажи были – олени с рогами. Полное сумасшествие. Ключ разводной с крыльями летал.

На самом деле мы редко так зажигали: раз-два в месяц. Но я так понял, у него каждый день подобное в те времена происходило.

Домой я ездил, но очень редко. За какими-то вещами, ну, и просто маму проведать. В один из приездов в Таганрог я забрал трубу Лехину (герой первой части автобиографии, друг детства, погибший незадолго до отъезда Р.З. в Москву. – Прим. ред.), потом на студию Саше ее отвез. Я бы и чаще ездил, но денег на эти поездки не было. Собираюсь ехать, говорю Саше:

– Саша, я хочу домой съездить.

– Надо взять билет на самолет и полететь.

– Это дорого, лучше на поезде.

– На самолете же быстрее!

– Понятно, что быстрее, но денег-то нет.

Мама спрашивала, чем я занимаюсь в Москве, я рассказывал. Переживала за меня: молодец, продолжай, ты там смотри посерьезнее, поаккуратней. Ну как мама может знать, что такое музыка? Неважно, чем бы я занимался – она в любом случае переживала бы за то, что я делаю, строительство это или музыка. Если бы я ей сказал, что стал прорабом на стройке, начальником отдела или что песню записал и, может, ее на радио возьмут, она бы одинаково за меня радовалась. Не то чтобы она не верила. Я и сам не верил. Нету же такой цели – стать звездой. Я занимался этим всем, потому что было интересно. Потому что это творчество. Были, конечно, мысли «хорошо бы…», но чтобы так заморачиваться, идти к этому, стремиться – такого не было.

Эксперименты

Я просто писал песни, и мы с Сашей их записывали, сидели вдвоем над аранжировками. Вел процесс он. Саша забивал барабаны. Примитивно совсем. Без сбивок, без остановок. Просто как подложку. Я играл на басу. Потом Саша говорил: «Всё! Отдай, у тебя плохо получается!» Сам брал в руки бас-гитару и начинал наигрывать. «Саша, у тебя тут плохо выходит, дай я сам это место сыграю, а ты вот то». Мы записывали, потом резали, множили… «Давай теперь гитару!» Я брал гитару, и мы записывали ее партию. «Теперь, Саш, давай стринги, клавиши, какой-нибудь фон…» Он быстро чего-то там наигрывал – так появлялась некая картинка. Потом я пропевал свой вокал. А дальше мы думали, делать ли где-то какую-нибудь вставку, проигрыш или не стоит, может, какое музыкальное украшательство или эксперимент.

Однажды мы сидели на студии и беседовали. Я рассказывал историю про Свету из Новороссийска. Саша незаметно включил диктофон, положил его в нишу под столом. Мы говорили часа два-три, я рассказал все, как было: как познакомились, как все развивалось, как я приезжал, какие знакомые общие были, в какие места ходили, о чем вместе думали… А он взял и всё это записал, порезал и склеил – получился небольшой монолог, который он вставил в песню «Дожди Пистолеты». Без моего ведома. Я как-то приезжаю в студию, он говорит: «Я сделал вставку, вещичку кое-какую» – и включает мне запись.

– Саш, ты чё сделал такое? Это же моя история.

– А что, тебе жалко? У тебя же все это было?

– Было.

– Жалко людям рассказать? Мне ведь рассказал.

– В принципе нет.

– Ты чего-то стесняешься?

– Нет.

– Ну вот и всё.

С «Маленькой с» тоже была история. Мы долго ее сводили. Я сидел, сидел, слушал, слушал… А потом в каком-то порыве схватил Сашин диктофон, забежал в туалет и начал на него надиктовывать. Алло! Алло! Мне тебя не слышно… Мне в этот момент представилась ситуация прямо по тексту. Алло, не отвечали… мы быстро исчезали… алло… Вообще, у меня часто бывает, когда одновременно возникает в голове столько ассоциаций и все они сплетаются… В тот момент мне почему-то вспомнилась песня Высоцкого. Помнишь: «Девушка, здравствуйте!.. Семьдесят вторая! Жду, дыханье затая! Быть не может, повторите, я уверен – дома! А, вот уже ответили… Ну, здравствуй, это я!» И мне почему-то представилось: пурга, я стою в старой телефонной будке, кричу: «Алло! Алло! Мне плохо слышно!» Вроде я куда-то улетаю, а на том конце провода девушка, и я кричу ей: «Не переживай, мы обязательно скоро встретимся!» И я стою в туалете как дурак и на диктофон записываю это. Со стороны могло показаться, что я в бреду, а я был весь в той героической атмосфере.

Записав это, как будто бы спокойный захожу в студию, а сам думаю: что я сейчас Саше скажу? Как объясню, что я в туалете делал, зачем орал, что это было? Как объяснить состояние, в котором всё это может наговорить на диктофон абсолютно трезвый человек? «Саш, я вот тут такую штуку записал. Хорошо бы в проигрыш вставить, вот файлик, только не слушай кусками, давай целиком». Придумали проигрыш, гитару записали, подложили монолог и только тогда проиграли. Получилось здорово: появился такой позитив, такая легкость и романтика, искренняя и беззащитная.

Экспериментировали мы с Сашей жестко. Для нашего дела даже проституток приглашали… Так, секундочку! Не надо вот этих вот осуждающих глаз! Я все объясню. Мы записывали «Просто такую сильную любовь», в которой ближе к концу есть проигрыш: туттутутутутутутутту… Там должны были звучать слова «ты такой хороший». Наподобие как в «Для тебя», помнишь: «А ты всегда будешь меня любить?» И мы задумались, кто же это может произнести лучше всех? Решили, что это должны быть проститутки. Те, что на улице стоят. Мы поехали на Садовое: они стояли там в районе Сухаревской площади. Сняли ночную бабочку, заплатили деньги, повезли в студию. Она-то думала, что ее наняли по назначению. Приехали. Она спрашивает:

– Что делать будем?

– Вы должны встать перед микрофоном и сказать вот эту фразу.

– Что мне нужно сделать?!

– Мы не будем с вами заниматься сексом, вы за эти деньги скажите фразу вот в этот микрофон.

Она микрофона боялась больше, чем члена. Долго не могла ничего из себя выдавить. Тогда я понял, что проститутки – это не актрисы. У нас с Сашей в архиве остались файлы, где эту фразу говорят продажные женщины. Разные. После записи мы с ними прощались.

Мы просто настолько смело экспериментировали, настолько были свободны в каких-то поступках, что доходило даже до такого. Конечно, это ничего не добавило, не убавило. Неважно, какими способами ты что-то делаешь, главное, чтобы это не было злым и чтобы это было для какой-то цели, а не просто так. Ты же не просто пьешь алкоголь, ты пьешь, потому что тебе плохо. Тупо бухать бессмысленно. Нужно все равно делать то, что хочется тебе, так, как тебе кажется, будет хорошо. Делай, что захочешь, и не будет стыдно. Так начинаются «Пингвины». С ними мы тоже повеселились, вставили эти голоса из мультика «Простоквашино». Матроскин кричит там: «Ура-а-а!» И еще вот это: «Тук-тук. Я почтальон Печкин, принес газету с заметкой про вашего мальчика». Мы сделали это, чтобы подчеркнуть состояние героя – он немножечко в бреду. Не от наркотиков, а от любви, от происходящего. Такое душевное расстройство. Оттого и «санитары-суки».

Как-то я написал и принес Саше на студию «Быть добрее». Спел под гитару, как обычно. Саша ее записал и говорит:

– Прикольно, но какая-то это бардовщина вроде?

– Что родилось, то родилось.

– Давай-ка на клавишах каких-нибудь смешных попробуем.

Он умеет на клавишах играть, поэтому все время их везде вставляет. Хорошо, сделали клавиши, я спел. Послушали, опять чё-то не то, не прет. Ты же видишь, мы с диктофонами забавлялись, ерундой всякой занимались, какие-то звучки прописывали. Самодеятельность на любителя… У Саши была такая смешная программа, которая ускоряет звук. Он предложил попробовать. Мы так ржали! Мы не могли даже дослушать куплет до конца, Войтинский нажимал на паузу и по полу ползал от смеха. Потом мы успокаивались, он снова включал – и мы опять на пол. Может, я пел как бы и серьезно, но когда это ускорялось, слушать спокойно было нельзя. Саша задумался: «Что будем с этим делать? Вот мы ржем, а дальше-то что? Может, так и оставим?» Так и оставили.

Но не все было так легко и задорно. Мы долго мучились с «Фабрикой грез». Я пел ее бесконечное количество раз. Потом начал не петь, а орать. Потом нежно и вкрадчиво, как угодно. Я искал краски. Но в конце концов мы с Сашей поняли, что ее невозможно спеть целиком никогда, с одной эмоцией. Песня очень противоречива. Было проще ее склеить из разных кусочков – разных состояний, подобрать разные эмоции и собрать по частям это чудовище. Потому что «Фабрика грез» – это песня-монстр. «Фабрика грез» – это не один Голливуд, это шире. Гигантская бурлящая индустрия. Мы придумали историю, в которой я, больной, сумасшедший человек, влюбляюсь в телеведущую, сбегаю из дурдома. В городе начинаются беспорядки, погромы. Я иду по улице, прохожу мимо магазина бытовой техники, а там телевизоры в разбитой витрине, все охвачено огнем. И я «спасаю» телевизор, в котором ее лицо. Вот это то, что происходит в нашем обществе.