Чайна Мьевиль - Три момента взрыва (сборник)

• Название: Три момента взрыва (сборник)
• Автор: Чайна Мьевиль
• Жанр: Научная Фантастика

Проза Чайны Мьевиля поражает читателя интеллектульностью и богатым воображением. Фантастическое в его рассказах не избегает реальности, а, наоборот, вскрывает ее самыми провокационными способами.

Этим отличаются и двадцать восемь историй из нового сборника писателя. Неоднозначные, то сатирические, то невероятно трогательные, оригинальные по форме и языку, все они показывают людей, столкнувшихся с необъяснимой странностью мира – или же не менее необъяснимой странностью в себе самих.

---

Я много раз просматривал этот файл, несмотря на запрет родителей. Я нарочно замедлял его, ощущая, как моя кровь наполняется адреналином и меня начинает подташнивать, глядя на процесс нисхождения Лунд. Никто не подумал выдать команде парашюты. Я снова и снова возвращался к начальному кадру, где лед словно выстреливал ею в воздух. Камера милосердно отключилась раньше, чем ее тело ударилось о землю.

Мы играли в лондонские айсберги. У Робби была двоюродная бабушка, она жила в пансионе недалеко от Уэмбли. Мы повадились встречаться там, потому что за ее домом спускалась прямо к железной дороге травянистая замусоренная насыпь, куда мы попадали, перебравшись через невысокую изгородь в соседнем саду.

Двоюродная бабушка Робби угощала нас печеньем и спрашивала, что мы опять затеяли. В доме у нее было неопрятно, всюду валялись какие-то книги, бумаги. Хозяйка, сухонькая и улыбчивая, была, как я теперь понимаю, старушонка себе на уме и наверняка втайне подсмеивалась над нами, хотя вид у нее почти всегда был какой-то отсутствующий, словно она то и дело напряженно прислушивалась к чему-то. Робби очень ее любил. Даже странно было видеть, до чего он был с ней нежен, это наш-то Робби, с его мордой боксера-тяжеловеса и луженой глоткой. Все детство он провел в гипсовом корсете и с тех пор наверстывал упущенное. Свою двоюродную бабушку он называл Нэнти, и мы так никогда и не узнали ее настоящего имени.

– Эти штуки, – сказала она как-то раз посреди спотыкливого разговора, когда мы сидели на ее диване, выпрямив спины так, словно аршин проглотили, встала и ни с того ни с сего распахнула входную дверь, так что мы увидели приближающийся айсберг. Она вернулась на свое место и продолжила: – Жизнь в аванто, да? – И улыбнулась, наблюдая за нашей реакцией.

– Это такое отверстие во льду, на озере, – сказал Йен. Я моргнул, глядя на него, – меня разозлило, что он знает это слово. Но он даже не взглянул в мою сторону. Нэнти рассмеялась.

Придя домой, я посмотрел это слово в Интернете. Он был прав. Передо мной мелькали фото полыней и снулых рыб на льду рядом с ними.

Мы всегда очень старались вести себя с Нэнти, как подобает воспитанным детям. Когда разговор иссякал, мы выходили на улицу и ждали Робби, а потом все вместе неслись в соседский сад, перемахивали через заборчик и скатывались по замусоренной насыпи вниз, к изгороди из проволоки, за которой, всего в нескольких футах от нас, проносились поезда.

Сэл обычно оказывалась внизу первой. И ждала нас у изгороди, нетерпеливо сплетая свои длинные волосы в узлы и посвистывая сквозь зубы.

– Ты, жирный медведь! – могла крикнуть она Йену, который осторожно спускался по насыпи следом за мной. Он был совсем не жирный, просто она звала так всех. И показывала, как он и Робби идут вперевалку, а я хохотал и прибавлял шагу, чтобы стоять рядом с ней внизу и смотреть, как Йен сползает вниз, не глядя на нас.

Та насыпь была самой крутой во всем районе, подняться по ней наверх стоило немалых трудов, а уж спуститься вниз и подавно. Нам казалось, что, лазая по ней туда и обратно, мы повторяем подвиг исследователей в воздухе, а значит, таким своеобразным способом чествуем их. Мы смотрели, как проносятся под нами поезда. И я точно знаю, что не я один, глядя на мелькающие под ногами вагоны, воображал, что передо мной раскинулся Лондон, а я вижу его сверху, со склона ледяной горы.

Нам с Йеном айсберги не давали покоя больше, чем остальным, и потому он хотел дружить со мной. Но это было сложно. Конечно, мне тоже была интересна компания того, кто читал об айсбергах все, что печатали в журналах, и знал о них не меньше, чем я, или почти столько же, но меня злила его совиная очкастая наружность. Да и Сэл бросала на меня презрительные взгляды всякий раз, стоило мне заговорить с ним. А еще у него была привычка сосать край рукава – там всегда было мокрое пятно.

Иногда я приходил к нему домой. Если у меня появлялся какой-нибудь интересный снимок ледяных гор из Интернета, мы сравнивали наши коллекции и даже менялись иногда картинками.

Лунд упала во двор супермаркета. Полицейские примчались туда за ней на всех парах, но местные, конечно, успели раньше и, нафотографировавшись всласть, выложили снимки в Сеть, где мы их, разумеется, нашли, а потом показывали друг другу, испытывая сложные эмоции, которые я даже теперь не берусь расшифровать.

Где-то у меня и сейчас хранятся эти фото. Да и ощущение пустоты и холода внизу живота было чем-то большим, нежели кровожадность. Мне просто необходимо было видеть выражения лиц тех, кто обступил тогда ее тело, как и контуры самого этого тела, изломанного, застывшего на земле. По-моему, я был тогда в ужасе, и, кажется, мне было не все равно.

Мне очень хотелось ее спасти, и, когда никто из друзей не видел, я просовывал руку сквозь проволочную изгородь, притворялся, будто хватаю ее за руку в порыве бешеного ветра от налетавшего поезда, и представлял себе, что она спасена.

Пошли дожди, и мы все начали задаваться вопросом, а не размоет ли дождевая вода лед и не превратятся ли гигантские айсберги у нас над головами в потоки грязи у нас под ногами. Но вторая волна исследователей, прошедших по ледяным горам, доложила, что даже самые мощные ливни если и размывают лед, то лишь на сантиметр, не больше. А когда дождь кончается, поверхность тут же восстанавливается. Пока ученые проводили свои исследования, небольшая, но влиятельная группа парламентариев стала требовать, чтобы правительство приняло решение взорвать айсберги при помощи зажигательных смесей.

Именно в те сырые, промозглые дни кто-то из комментаторов впервые выдвинул идею о том, что между ледяными горами Лондона и кораллами на фасадах Брюсселя есть связь. Уже три года подряд на стенах домов в столице Объединенной Европы росли кораллы-мозговики и кораллы-столбы, кустились ветвистые, как оленьи рога, наросты. Раз в неделю подрядчики соскребали толстые наслоения и червеобразные выступы со здания Европарламента и окружающих его построек. И, кстати, продолжают заниматься этим до сих пор, регулярно освобождая фасады от известковых наростов, которые за какую-то неделю вырастают снова, превращая дома в подобия коралловых рифов, только без рыб.

Пока СМИ обсуждали, есть между этими двумя фактами связь или нет, ученые поднялись на склоны Масс № 1 и № 4. Восхождения по геометрически правильным граням ледяных шпилей совершались осмотрительно, с использованием специальных крюков и альпинистской обуви. Но не обнаружив наверху ничего, кроме ветра, исследователи спустились вниз.

В стране между тем возобновилось авиасообщение. Правда, Хитроу, Гетвик и Сити оставались не у дел, зато открыли Станстед. Би-би-си объявила о начале съемок сериала о восхождении на Массу № 2.

Иногда, встречаясь с Йеном вдвоем, мы ходили по пятам за какой-нибудь массой. Я предпочитал пятую. И называл ее Ледяным Черепом, утверждая, что она похожа на череп. Он любил вторую, самую компактную и низко летящую, покрытую бородой из сталактитов; она, как правило, циркулировала над зеленым поясом Лондона. Было здорово, когда горы проплывали над заброшенными промзонами или пустырями: там ничто не мешало нам следовать за ними и, переворачивая попадавшиеся по дороге старые кирпичи и разный мусор, искать под ними секреты в тени айсбергов.

Мы коллекционировали их снимки и вообще любую информацию о них, включая выдуманные истории. Благодаря этому увлечению я заново открыл для себя город: следуя за айсбергами, я побывал в Нью-Кроссе и Сильвертауне, прошел и юг, и восток, забредал в такие места, которые не знаю, как и называются.

Хозяин одного газетного киоска в Степни выбросил из своих витрин все, что в них было раньше, и заполнил их – чем бы вы думали? – копиями журнала «Нью Сайентист».

– Я их просвещаю, – возбужденно кричал он кому-то внутри. – Я предупреждаю их. – И он жизнерадостно махнул мне журналом. – Вот, гляди сюда, – сказал он.

На обложке были фотографии, сделанные еще до моего рождения какой-то арктической экспедицией. На них поднимались из воды айсберги. Рядом с каждым снимком помещался другой, с тем или иным айсбергом из Лондона. Склоны, обрывы и трещины на тех и других были похожи как две капли воды. Ледяные горы у нас над головами были практически идентичны тем, что когда-то плавали в водах южного океана.

– Видишь, они растаяли! – сказал он. – Сначала растаяли, а теперь вернулись.

Иногда порывы холодного ветра от айсбергов становились особенно нестерпимы, превращались в суровые мини-зимы, вымораживая воздух в небольших снежных бурях. Лондон давно уже не знал настоящих морозов, даже в декабре и в январе. А тогда в город пришла мода на так называемые берг-пальто: легкую, но теплую верхнюю одежду, которую лондонцы и теперь носят круглый год, скрываясь от холода, если по дороге куда-нибудь случится вдруг встретить айсберг.

Я никогда раньше не видел настоящего снега, в смысле, так много настоящего снега сразу. Как-то днем, у торгового центра на Доллис-Хилл, там, где стояли мертвые деревья, мы с Йеном нашли его целую гору, которая была выше любого из нас. Она сразу показалась мне странной. Только потом я сообразил, что та куча была слишком правильной формы для сугроба. Это был как раз тот редкий случай, когда довольно внушительный фрагмент ледяной массы оторвался от айсберга и упал на землю.