Леон Во - Рваные паруса. Гротеск

• Название: Рваные паруса. Гротеск
• Автор: Леон Во
• Жанр: Русское современное

«Рваные паруса. Гротеск» – первая книга серии «Театральные романы Леона Де Во». Как в споре не рождается истина (рождаются две, и развиваются в два параллельных мира), так в покое не решается конфликт. Центр большой, центр малый и центр субъективный должны столкнуться, и тогда, может быть, останется один объективно необходимый (пусть – реальный для одного), размером не великий, но потенциально непредсказуемый центр мира, который он сам по себе воздвиг.

---

Марченко с Сидоровым подошли к буфету. Лёва знал, что, увидав его, все будут ждать шутку, кто с удовольствием, а кто и с отвращением, но ждать будут. Обмануть ожидания было нельзя, и он надул лицо в портрет покойного вождя-героя. Батя открыл перед ним дверь.

– Дорогие и не очень дорогие товарищи! Сбор трупов в пользу руководства театра объявляю открытым! – сказал знакомым голосом Лёва, помахал рукой и хрюкнул по-генеральному.

Дружный хохот обозначил, что настроение у всех было пока хорошее. Смирный уже расставлял на столе у окна пиво и яичницы. До звонков к собранию оставалось ещё минут тридцать. За ближайшим столом сидели Коля Мухин и Костя Шарин (участь вечно юных танцовщиков – по тридцать, а всё Коляны, Костики, Лёвики), и не один «фазан» иссяк ради их доброго настроения. Лёва часто проводил с ними время. Это всегда было весело, умно и зло, и при встрече они открыто симпатизировали друг другу. Так было и сейчас, Сидоров прошёл прямо к столу, где над сервировкой из одних вилок трудился Митя, а Лёва задержался.

– А где же Игнат?

Клички в театре, как и в школе, давали чаще всего по фамилиям, и Игнатом был, как легко додумать, Юра Игнатов, третий в этой компании. Он тоже пытался казаться весельчаком, но сквозь его смех всегда была слышна, не то, чтобы грусть, это было бы благородно, но чаще – скука. И это многих отталкивало. Жил он с родителями, постоянно заводил себе подругу, открыто любил её, хотя к любви это совершенно не имело отношения, и естественно, ни какая из них долго этого не выдерживала. Высокий исполнитель Дон Кихота и Монтанелли был, как бы это поточнее, пустоват, и перспектива одиночества вдвоем, да ещё и с родителями отпугивала даже самых безразличных.

– Где? Где? Росинанта приковывает к забору театра. – Шаров, между прочим, Константин Сергеевич, был соседом Игнатова по Войковской и в противовес тому – маленького роста, танцевал шутов, и склад ума имел, как все наполеончики, философски-атакующий.

– Неужели, машину купил? – Марченко даже налил себе мухинского пива.

– Машину, Лёвочка,.. спасибо, – Мухин взял наполненный Львом стакан и выпил, – каждый дурак купит, а наш изволил приобрести велосипед с мотором и проехал на нём всю Ленинградку и Горького.

– А ноги по земле не волочились? – Лёва повторил операцию с пивом, но, на сей раз, не выпустил стакан из рук.

– Нет, – Костя был предельно серьёзен, – он уже второй день ездит, приспособился – ноги на руль кладёт.

Смеяться, в таких случаях было не принято. В этот момент из двери раздался звонкий голос. Это была неугомонная Маня Лендель.

– Мальчики, мальчики! Звонили с «Мосфильма», им нужны два русых стройных гусара с усами, постоять у окна в «Отце Сергии».

– Я и Мухин! – реакция на халтуру у Лёвы была молниеносная, никто даже вилки ото рта отвести не успел.

– Так, записываю – Марченко, Мухин. Двенадцатого в 10.00 на проходной.

В это время в буфет вплыл стодвадцатикилограммовый тенор Викентий Сандомирский.

– О, Мариванна! Моя Мариванна! Я никогда, никогда, никогда не постигну тебя!

Ага! «Фазан»! И что, правда, «золотой»? Или опять крашенный? – усы «песняра» и открытый до макушки лоб делали Вику неотразимым.

– Вика, пиво же полнит! – Мариванна любила остроумного Трике.

– Не полнИт, а пОлнит! И голос начинает играть, как вода в толчке.

– Да ну тебя, болобол! А огурчики будешь?

– Всё буду, пока карточки не ввели!

– Типун тебе на язык! – юркая старушка-буфетчица выложила на тарелочку несколько аппетитных венгерских огурчиков.

Буфет театра, кроме своего основного – кулинарного назначения, исполнял ещё роль своеобразного клуба и комнаты отдыха. Слава Богу, после отмены продажи крепких напитков он перестал быть рюмочной. Но по-прежнему, если кого-то срочно нужно было найти, вернее всего искать было в буфете. Готовилась к открытию биллиардная, но пока только готовилась – ждали, когда Дворский довяжет сетки к лузам. Если человек талантлив, то, не спорьте, понять его пристрастия трудно, а уж подгонять просто непозволительно.

– Ага! Вот вы где! – Семён Семёныч Чуфырин, помреж, бывший танцовщик, актёрище, человек поверхностный и вездесущий, даже когда никого не искал, делал вид, что нашёл, и что это только ему было под силу.

– Семён Семёныч, – Лёва проглотил кусок яичницы с деланным испугом, – так можно подавиться!

– Кстати, – Чуфырин изобразил на лице мину разбуженного петухами городового, – у тебя, Лёвочка, пятого сентября Санчо Панса.

– А хоть сейчас!

– Сейчас не получится, от тебя пахнет.

– Пахнет, уважаемый вы наш, ото всего! Даже от Юрия Долгорукого – собачьими «слезами». И вообще, вы же торопились с новостью. Нефёдыч до сих пор в напряжении. Нельзя так народ нервировать.

Лёва налил всем пива. Чуфырин присел за стол, но демонстративно отодвинул стакан.

– Только водку!

– Митя, водку! – Лёва был серьёзен, а Митя непонимающе выпучил на всех глаза. Зато Сидоров неожиданно подыграл Лёве.

– Не надо, ему нельзя! Он, когда выпьет, ко всем драться лезет.

– Да вы с ума сошли! Я же при исполнении! – Семён Семёныч даже покрылся испариной стыда, явления в его возрасте редкого.

– Шутка! – Марченко как бы остановил Смирного, а тот, всё равно, ничего не понял, – Лёгкая, элегантная, не прошла… Так что за ужасы вы нам там уготовили? Неужели, Курцева назначили главнюком?

– Ваш Курцев, – взвился бывший Квазимодо, – дерьмо!

– Почему наш? – удивился Савелий.

– Ну, не твой, а Лёвкин! Он у него Царём работал!

– Работал. Я у всех работал, и буду работать. Это – моя профессия. Глупо – находиться в театре и не работать, хотя есть и такие! – и Лёва посмотрел на Чуфырина.

– Это я-то не работаю! Да я…

– Семён Семёныч! Я смотрю на вас только потому, что вы тоже знаете, что есть такие, кто не работает.

Помреж остыл также быстро, как и взорвался.

– Да, знаю, могу перечислить…

– Не надо! – улыбнулся Савелий.

– Да, не надо! – Митя сделал вид, что тоже участвует в разговоре.

– Хорошо, не надо, – Семён Семеныч, наконец, улыбнулся, – Одно скажу: Додик – настоящий политик, и всех ждёт сюрприз.

– Судя по вашему восторгу, сюрприз – рыбак, и нам не противен, – Лёва допил пиво.

– Точно!

– Ну, что ж, лучше не будет, а хуже некуда.

Друзья поднялись из-за стола.

– Да, кстати, как Сенька-то? – сын Чуфырина тоже уже танцевал в театре, и Лёве пришлось «подвинуться» с исполнением знаменитого «гопака» из «Тараса Бульбы», который давал, как левые платные концерты, так и шефаки с банкетами.

– Спасибо, отлично! Фаина ему новые шаровары сшила, – жена помрежа, Фаина, тоже бывшая балерина, работала заведующей костюмерным цехом, – Да, Лёв, там три концертика в сентябре, так мы тебе один оставим.

– Сама простота! – Лёва пожал руки Сидорову и Смирному, – Не поздравляйте! – и, повернувшись к Чуфырину, добавил – Щедрый вы, Семён Семёныч! Так я загоржусь.

Раздался первый звонок. Всех приглашали в зрительный зал.

– Коль, займи местечко в десятой ложе, – Лёва первым двинулся к выходу, – Я только позвоню.

Так бывало часто, проведя с кем-нибудь долгий период времени, например – утро, Лев уставал от общения, и ему необходимо было сменить видеоряд. Митя и Савелий, а особенно Семён Семёныч, заставили его затосковать. У телефона никого не оказалось, из фойе неслись радостные приветствия, и было ещё несколько минут на разговор. Марченко решил позвонить Вере. С Верой его познакомили Тюпины. Она, как и Сауле, работала воспитательницей в детском саду, была на семь лет моложе Лёвы и понравилась ему сразу. Это случилось Первого Мая. После «Доктора Айболита», где Лев в очередной раз «прикинулся» обезьяной Чичи, позвонил Стасик и сказал, что они едут.

– Но мать в командировке, и холодильник пуст, – Марченко был иногда честен в таких вопросах.

– Ничего не надо! – Тюпин был переполнен эмоциями, – И продукты, и женщины у нас есть!

– По какому случаю праздник, Стас? Уж не солидарничаешь ли ты, часом, с трудящимися? – Лёва говорил голосом Ленина.

– Нет, будем тебя женить! – и Тюпин подленько хихикнул.

– Наконец-то! Я тогда свидетелей позову. «Раз везут продукты, соседей накормлю», – подумал Лёва, – а Рома им на гитаре

сыграет.

– Зови, зови! А главное, скатерть свежую постели!

Ждать было не долго. К 17.00 подъехала зелёная тюпинская развалина, которую стыдно было называть «Москвичом», и Лёва окрестил её – «Подмосквич». Из неё выгрузились: Сауле, сам Стасик и две милые девушки, как потом выяснилось, Вера и Настя – музыкальный работник всё того же детского сада. Сумок было много. Лёва наблюдал высадку из окна вместе с ближайшими друзьями, Ромой и Сергеем, которые легко откликнулись на приглашение.

Теперь артист и воспитательница, конечно же, общались часто, а тогда, в мае – просто голову потеряли, прогуляли всю ночь, на второй день переехали к Тюпиным, и что самое замечательное, стали целоваться. Но не сразу, сначала два часа присматривались, улыбочки всякие строили друг другу, подмигивали. А потом тост на брудершафт Лёва предложил, это чтобы, значит, на ты не опоздать перейти. И было это скреплено долгим поцелуем. Причём все считали вслух, как на свадьбе, насколько у них воздуха хватит. И воздуха хватило, и очень это Вере с Лёвой понравилось. И теперь они уже целовались при каждой встрече, но по традиции, всегда спустя два часа, не раньше.