Марк Агатов - Расстрелянный народ

• Название: Расстрелянный народ
• Автор: Марк Агатов
• Жанр: Биографии и Мемуары

В конце войны мой отец оказался в СМЕРШе. В СМЕРШ отбирали солдат из тех бойцов, кто люто ненавидел фашистов и их прислужников, у кого были личные счеты с врагом. Следователь СМЕРШа рассказал отцу, что этот эсэсовец расстреливал крымчаков в Крыму. «Я конвоировал убийцу крымчаков по улицам немецкого города в тюрьму, и он бросился бежать. Я открыл огонь из автомата. Стрельбу услышали проезжавшие мимо пехотинцы. Когда они подъехали, эсэсовец был уже мертв».

---

На «Новый пляж» по выходным евпаторийцы отправлялись целыми семьями на весь день, а чтобы не обгореть на солнце, брали с собой палки и белые простыни. К полудню весь пляж покрывался самодельными навесами. Торговых точек на пляже было немного, поэтому еду курортники и местные возили с собой из города. К вечеру у единственного причала на «Новом пляже» собиралась огромная очередь. Разморенная на солнце публика занимала места на открытых палубах прогулочных катеров и с чувством исполненного долга отправлялась в город до следующих выходных.

Четыре класса и один коридор

Дядя Дима был человеком из моего детства. В начале пятидесятых годов он приходил в гости к отцу, и они говорили громко и шумно на родном языке. Из этого разговора я понимал лишь отдельные слова. В нашей семье языком «межнационального» общения был русский, и меня специально никто не учил крымчакскому. Но вот мой отец легко находил общий язык с караимами, турками и крымскими татарами. Он свободно переводил на русский язык турецкие песни, которые в Евпатории можно было слушать по радиоприемнику на средних волнах, хотя иностранным языкам не учился, а на вопрос, какое у него образование, отвечал с улыбкой: «Четыре класса и один коридор».

Давид Вейнберг

Фото из семейного архива Вейнберг

Однажды я был свидетелем, как он разговаривал на греческом языке с двумя стариками. Причем говорил быстро, не запинаясь, не раздумывая и не подбирая слов. Потом мужчины ушли, и я спросил: «Так ты еще и греческий знаешь?».

– Это же крымские греки. Они тут до войны жили, – пояснил отец. – А я в детстве своему отцу в кофейне помогал. Пришлось выучить греческий. Греки в кофейне по-русски не говорили.

– Они не знали русский язык?

– На русском языке мы говорили только с русскими, – пояснил отец. – А между собой на татарском, крымчакском, караимском, греческом. Так было проще и быстрее понять друг-друга. Думал-то я на крымчакском, а потом в уме переводил предложение на русский язык.

Пока дядя Дима разговаривал с отцом, мама ставила в печь кубетэ. Готовить это блюдо ее научил отец, и кубетэ у нее получалось не хуже, чем у настоящих крымчачек.

Дядя Дима выставлял на стол бутылку крымского вина, отец откладывал в сторону недошитые брюки, и в доме начинался настоящий праздник.

Мы сидим на кухне в утопающем в зелени доме на улице Токарева, 9. Напротив меня – хозяин квартиры 85-летний Давид Абрамович Вейнберг. Журналисты называли его человеком удивительной судьбы и последним крымчаком Евпатории, который свободно говорит на родном языке и знает крымчакские песни, пословицы, поговорки. И в этом не было преувеличений. Лет двадцать назад он мог в Евпатории еще найти себе собеседника, с которым можно было бы общаться на родном языке, но сегодня дядя Дима остался единственным, как говорят филологи, носителем крымчакского языка в городе. Я прошу дядю Диму, а обращаюсь к нему так потому, что он был человеком из моего детства, в котором не было отчеств и фамилий, вспомнить историю нашего города. Рассказать о людях Евпатории, о Великой Отечественной войне, в которой ему пришлось участвовать в сороковых годах прошлого века.

– Я родился в Евпатории, на улице Промышленной, 64, в крымчакском доме Хандо, – неспешно начинает свой рассказ дядя Дима. – Раньше там был центр города. Интернациональная улица до революции называлась Свято-Николаевской. Она выходила на Катык-базар. Был в том районе и толчок (вещевой рынок). А в каменных воротах сидело четверо крымчаков. «Каменными воротами» крымчаки называли развалины крепостных ворот средневекового Гезлева. Они примыкали к стене старого хлебозавода. Там были каменные ниши, и крымчаки превратили их в сапожные лавки. Работал там Ломброзо, мой зять Лазарь Томалак. И на самом толчке было еще несколько крымчакских мастерских.

В начале прошлого века крымчаки работали сапожниками, жестянщиками, портными. Ачкинази держал около каменных ворот большую сапожную мастерскую, там была еще вывеска «Ачкинадзе». Фамилия его была записана на грузинский манер через букву «д», но он был крымчак, и звали его Аркадий. Еще там работали Томалак, Лехно, Мизрахи – все сапожники.

Дядя Дима перечисляет крымчакские фамилии, о которых уже забыли в Евпатории. Во время оккупации все оставшиеся в городе крымчаки были расстреляны фашистами, и эти фамилии навсегда исчезли из избирательных списков и городских телефонных справочников.

– Ты спрашиваешь, как начинал работу мой отец? – повторяет вопрос Давид Абрамович. – Он каждое утро ходил в кофейню. Кофейня была около каменных ворот. Там располагался заезжий двор Зефира. В кофейню мужчины приходили в пять, шесть утра. Выпивали по чашке кофе. Играли в домино. Там было два комплекта домино. Совершали сделки, договаривались насчет материала. А за кожей сапожники ездили в Одессу. В моде тогда были комнатные тапочки из лосиной кожи. Это была необычная обувь. Курортники увозили их домой в качестве сувениров. Красивые были тапочки. Торговали ими в курортных районах, как только начиналось лето. Весной же сапожники заготавливали материал, и шили целую партию этих тапочек.

Рассказы о постоялом дворе и кофейне я много раз слышал и от своего отца Исаака Марковича Пурим. До революции мой дед Маркус, а я был назван в честь своего деда, держал кофейню и постоялый двор, только не в Евпатории, а в Карасубазаре. И там тоже мужчины собирались в пять утра пить кофе. Деду Маркусу приходилось вставать в четыре и вместе со своим старшим сыном, а им был мой отец, которого по обычаю, заведенному в крымчакских семьях, называли Борух – первый, они отправлялись на работу. В русский язык это имя, а точнее, кличка Борух, пришла в переводе, как Борис, и все знакомые отца называли – Борисом. А когда он стал взрослым, то к кличке приклеилось отчество, и для многих людей он остался в памяти, как Борис Маркович Пурим. В этой книге ПАМЯТИ буду и я называть своего отца тем именем, к которому он привык и с которым прожил всю свою жизнь. Отец говорил, что Борух-Борис – его второе имя, которое ко многому обязывает крымчака. Объяснение вполне логичное, так как в отсутствии отца он становился старшим в семье и принимал все решения.

А теперь вернемся в довоенную Евпаторию

– Рядом с каменными воротами была аптека, а недалеко от нее мастерская одеяльщика Бакши, – продолжает свой рассказ Давид Абрамович.– А вот чтобы крымчаки держали аптеку, я не слышал. Я знаю, что у крымчаков в этом районе были свой магазин и крымчакская артель. Там работали портные, они шили рубашки, которые и продавали в этом магазине. Хозяином магазина был Пиастро. Ему принадлежал еще и винный подвал. Этот подвал на Интернациональной улице и сейчас работает. Пиастро эти жили по Крымчакскому переулку. В этом переулке располагался къаал – молитвенный дом крымчаков. Дом этот остался целым после войны. Если идти с Караимской улицы мимо водоразборной колонки, то попадешь в Крымчакский переулок. С правой стороны там был молельный дом крымчаков. В этом дворе и жила семья Пиастро. Ходили крымчаки туда и после революции. Но это уже были не только молитвенный дом, но и школа для взрослых. В основном там женщины-крымчачки учились русскому языку. Мать моя тоже ходила туда учить язык. А вот отец мой знал несколько языков и свободно говорил на русском.

– Как вы оказались в Евпатории? – задаю вопрос Давиду Абрамовичу.

– Мои родители долгое время жили в Ялте, но потом по какой-то причине оттуда стали выселять крымчаков и евреев. Это было до революции. Мой отец был еще молодой, а дедушка имел в Ялте магазин свой промтоварный. Мне потом через много лет показывали его. Старожилы вспомнили моего отца, когда я с ними завел разговор. Из Ялты они переехали в Евпаторию. Здесь в то время жили симферопольские крымчаки, были и карасубазарские (ныне город Белогорск). До революции в Евпатории проживало их около 200—300 семей. Не меньше. У каждого из них было очень много детей. Вот у меня как было: брат Лазарь – жестянщик, Яшка работал поваром в санатории Ленина, а сестры в мастерской на Интернациональной улице, около старого банка, в которой делали соломенные американские шляпы. Сырье для них, специальную американскую соломку, доставляли в Евпаторию из Америки. Этим занималась американская благотворительная организация, которая сразу после революции оказывала местным властям помощь по созданию новых рабочих мест. Мать работала в «Промшвее», потом образовались в городе швейные артели. Отец трудился в артели «Коллективист». Младшая сестра училась и работала швеей, потом вышла замуж за симферопольского крымчака.