Полина Чех - Сломанная корона. Паганини

• Название: Сломанная корона. Паганини
• Автор: Полина Чех
• Жанр: Русское современное

Творчество – вопрос того, насколько ты можешь обнажить свои чувства перед многими людьми, чтобы это не переросло в «проституцию души». Любовь – это о том, как раскрыться перед одним, при этом справившись со страхом его возможной потери. В треугольнике музыканта, художницы и писательницы есть еще один угол – их созидательное начало. И порой отдаваться массам легче, чем остановиться на одном человеке.

---

– Ну ладно, есть там одно…

Желания. Как много мы верим во всякие мелкие штучки, вроде одинаковых чисел на циферблате, трех повторяющихся цифр на номере проехавшей машины, рогатой косточки у курицы или нулевого меридиана и монетки через плечо.

Все, лишь бы не прокладывать путь самому.

А зачем, если каким-то счастливчикам все приходит от одной силы мысли? Те, кто стремятся к борьбе, слишком мало верят во всемогущество вселенной, которой осуществить твои стремления в разы проще и быстрее.

Но везет не всем. Опять же, вернемся к тому утопичному миру – невозможно удовлетворить потребности каждого. Вот только как рука звезд находит избранных?

– Почему кому-то достается все, а кому-то ничего? – озвучиваю я свой поток мыслей, переводя взгляд с фонарей на Лешу.

– Ну, кто-то умудряется встать на доску и задержаться на положительной волне, а кто-то ее просто упускает, и океан заглатывает его с головой.

– Но это же несправедливо.

– «Жизнь вообще несправедливая штука». Слышала про такое?

Я фыркаю.

– Слышала. Просто не могу смириться с тем, что плохие люди получают все, хотя они этого и не заслуживают, а многие добрые – гниют в подвалах.

– Да? Ты сама видела этих плохих людей? Откуда у тебя право рассуждать, что они плохие?

Я хмурюсь.

– Потому что они делают недостойные вещи.

Он горько смеется:

– Понятие о добре и зле придумали такие же люди, как и мы с тобой. И все лишь для того, чтобы управлять остальными. Наше общество держится на законах, которые придумали те, кто вовремя подсуетился.

– Прямо цитата из брошюрки по созданию личной теории заговора.

– Разве ты не согласна?..

– Согласна, вот только я сужу о добре и зле исходя из своих личных побуждений, я слушаю то, что говорит моя душа.

– Ты слушаешь мораль, которую тебе вдолбили воспитанием, – упрямится юный анархист. – Если бы тебя с детства приучили к тому, что убивать – это во благо, то сейчас у меня в шее уже торчал бы ножик, а ты глядя на меня улыбалась.

Он показывает, как воображаемое лезвие вонзается ему в сонную артерию, и корчась, кладет голову на свое плечо, свесив язык. Я действительно улыбаюсь, вот только не от представления этой картины.

– И тогда бы исполнилось мое желание тебя убивать, а не твое жить, – вспоминаю я придуманную нами модель мира.

– Это я к тому, – не обращая внимания на мой комментарий, продолжает парень, – что у Вселенной может быть совсем другое понятие о справедливости. А мы сетуем на так называемую «судьбу», – Леша делает в воздухе кавычки, – и ничего не хотим с этим поделать.

– Да, но я бы не сказала, что причинять боль другим людям, пробивать себе дорогу чужими жизнями – это приемлемо и вообще допустимо. И дело не в моем воспитании или морали. Я так чувствую, вот и все.

Парень ничего не отвечает. Я поднимаюсь с его колен и просто сажусь рядом так, что наши ноги соприкасаются.

Вот нравится ему так делать. Возбудить мой ум, а потом перестать поддерживать разговор.

На слове «возбудить», пронесшемся в пьяной голове, я немного зависла. Вспомнилось то, как он снимал футболку в гримерной…

– Что у тебя на татуировке? – спрашиваю я, вспомнив его забитую спину.

– Там очень много составляющих.

– А что она значит, если не секрет?

Он вздыхает.

– Не секрет. Голова льва – это голова царя зверей. Это тот, кто по праву природы берет свое и не спрашивает ни у кого разрешения. Смысл в том, чтобы не обращать внимания на мелкое и добиваться цели. Огонь… Потому что я хочу полыхать на весь свет и в то же время согревать каждого человека на земле. А орган и ноты… Это дань смерти. Знак моего к ней уважения.

Его лицо с и без того уже твердыми скулами каменеет еще больше и мрачнеет, будто некие демоны прошлого терзают его.

– Мои родители умерли.

Его глаза устремлены куда-то поверх водительского сиденья, толи на дорогу, толи на небо – и мысли блуждают далеко-далеко. Точно так же, как это было на концерте.

Никогда не знала, что отвечать в таких случаях. И промолчать нельзя, и слова бессмысленны.

– Мои сожаления, – искренне говорю я. – Вы были близки?

– В последние годы мы с отцом очень отдалились, как это обычно и бывает, когда ребенок переезжает из родительского дома. Но я все равно… – он заминается, а меня охватывает желание его обнять, но сдерживаюсь, – скучаю. Он и мама – были теми, кто подарил мне этот мир. И этот подарок мне никогда не отплатить.

– Давно они?..

– Мама умерла во время родов. Мой младший брат не долго ее пережил – через пару недель я нашел его мертвое тело в кроватке. А отец почти семь лет назад от инфаркта.

Перед глазами ненамеренно возникает картинка маленького светловолосого мальчика, который только потерял мать, бегущего в детскую и находящего своего братика мертвым. Посиневшим, лежащем на боку. С танцующими погремушками-звездами над головой, которые должны были успокаивать своим звоном, но в тот момент он кажется мне самым ненавистным, что только могло быть создано человеком.

– Почему ты набил именно орган?.. – осторожно спрашиваю я. Мне хочется с ним говорить, но эта тема все же слишком личная. Поэтому стремлюсь немного уйти в сторону.

– Потому что именно на органе играется реквием Габриэля Форе. А это то, что исполняли на панихиде матери по просьбе отца. И ноты на моей спине из этого Реквиема.

У меня заканчиваются слова. Передо мной один из самых одиноких людей из всех, что я встречала. До сегодняшнего дня личного знакомства с людьми, потерявшими обоих родителей, да еще и брата, у меня не было. И сейчас я просто не знала, как реагировать, как вести себя.

В этот момент его душа оказалась настолько обнажена передо мной, что почти видно коршуна, клюющего его сердце. Почти как Прометей, дарящий огонь и энергию всему миру – и до сих пор расплачивающийся.

Помню, в детстве про смерть слышала только с экрана телевизора. Кто-то умирал, люди вокруг него плакали, и я, маленькая и впечатлительная, ощущала, как водные дорожки расплываются на моих щеках. Мама мягко посмеивалась над моей чувствительностью.

Потом у меня умирали рыбки, одна за другой, пока аквариум полностью не опустел, а папа не пообещал, что живности заводить больше не будет, коли уж я так переживаю каждый раз, когда вижу кого-то брюхом кверху.

Затем прокатилась волна самоубийств среди знакомых моих друзей. Весь город стоял на ушах из-за этого массового флешмоба. Большинство открытых доступных крыш позакрывали. Толи это было «эмо-влияние», толи просто множество разбитых подростковых сердец…

А сейчас я встречаю человека, непосредственно связанного со смертью.

Гибельное кольцо сжималось.

Меня захватывают слова песни, доносящиеся по радио. Mumford and Sons – I Gave You All. Я откидываюсь на спинку кресла и начинаю беззвучно шевелить губами, подпевая мелодии. Меня смущает присутствие Леши с его музыкальным слухом – не думаю, что он бы оценил песнопения человека, которому толстозадый медведь таки потанцевал на ушах.

– По движению твоих губ я понял, что ты знаешь эту песню, – говорит парень.

– Да, знаю. Ее поет исполнитель одной из моих самых любимых.

– Это хорошо, что ты ее знаешь, – шепчет парень, что я едва его слышу.

– Ты давно был в родном городе? – пытаюсь снова разрядить обстановку после «смертельных» тем.

– Года два уже там не был, – он то сжимает, то разжимает правую руку в кулаке, очевидно думая, что я не замечаю.

– Почему?

– Мне не за чем туда возвращаться. Все мои друзья переехали либо в Питер, либо в Москву, так что не вижу смысла.

Я вспоминаю о том, что моя мама всякий раз, когда бывала в родном городе, посещала могилу своего отца. Не знаю, что именно она там делала, но это с детства казалось мне правильным.

– Разве ты не хочешь навестить могилы родителей?

Леша молчит, глядя в окно.

Понимаю – хватила лишнего. Что с моим языком сегодня? Наверное, со стороны выгляжу, как самая бессердечная тварь. Мне не хочется, чтобы он так думал, но по его отрешенному виду очень на то похоже.

Пока я посылаю мысленные сигналы извинений, Леша внезапно признается:

– Я предпочитаю огонь земле.

Мысленно обещаю себе и ему больше эту тему не затрагивать.

– Вот этот поворот? – неожиданно раздается голос с переднего сиденья.

Леша слегка вытягивается вверх, словно ему не хватает роста посмотреть в окно. Я оглядываюсь вокруг и понимаю, что не имею ни малейшего понятия, где мы находимся.

– Да-да, вот сейчас поворачивайте, а потом направо, – указывает парень.

До тех пор, пока автомобиль не останавливается, мы едем молча, лишь Леша иногда указывает направление. Парень расплачивается с водителем, он открывает дверь и галантно протягивает мне руку.

Я касаюсь его ладони, и мой мозг не может не отметить маркером этот факт.