Джеймс Купер - Землемер

• Название: Землемер
• Автор: Джеймс Купер
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993

Джеймс Фенимор Купер (1789 — 1851) — знаменитый американский писатель XIX века, автор множества интереснейших романов Герои книг писателя — честные, благородные, мужественные, сильные и смелые люди. На их примерах воспитывалось не одно поколение.

---

Глава IX

О, если бы я захотел довести вас до ярости, я оскорбил бы Брутпа и Кассия, но я не сделаю этого. В тысячу раз лучше оскорбить память умерших, оскорбить вас и не пощадить самого себя, нежели обидеть людей столь почтенных.

Шекспир

— Так вот Равенснест! — вскричал я, рассматривая его в молчании. — Вот поместье, оставленное мне моим дедом, где происходили события, занимающие столь важное место в истории моего семейства, события, в которых ты сам, Сускезус, был действующим лицом.

Индеец испустил какой-то глухой звук, но, вероятно, он не совсем правильно меня понял. Что дикие напали на дом, убили несколько человек и содрали с них волосы, это было для него не так необыкновенно, чтобы он вспомнил об этом через четверть века.

— Я не вижу главного строения, Сускезус, — прибавил я, — того дома, где жил мой дед.

Онондаго не сказал ни слова; он только показал рукой на северо-восток. Я узнал место по сделанным мне общим описаниям, хотя разрушительная рука времени коснулась уже его. Простые бревна, сложенные в кучи при подобных условиях могут пролежать целыми от тридцати до сорока лет, смотря на качество дерева и то, как они были покрыты. Расстояние не позволяло мне трезво судить о настоящем состоянии строений, но из того, что я видел, я мог заключить, что найду жилище не в слишком хорошем состоянии. Там поселилась одна семья, и я видел несколько сыров, приготовленных на прекрасной ферме, примыкавшей дому, а также огород и поля, по-видимому, хорошо обработанные. Но дом имел вид печальный и мрачный и только формой своей и трубами отличался от простой кучи бревен.

Меня поразило торжественное молчание, которое царствовало всюду; исключая нескольких полунагих детей, бродивших около ближайших жилищ, я не видел ни одного человека. На полях не было никого, хотя паслось много рогатого скота.

— По-видимому, фермеры мои не нуждаются в скотине, — сказал я Сускезусу, — пастбища полны скота.

— Это все молодой скот, — ответил Онондаго, — причиной тому война. Старый скот перебили для солдат.

— В самом деле, так как это селение спаслось от грабежа, то жители его наверное остались в выгодном положении, делая поставки для войска. Я помню, как трудно было доставать в военное время всякие припасы и как они были тогда дороги.

— Без сомнения. Жители продавали продовольствие обеим сторонам; это было очень выгодно: кормить и янки и англичан.

— Я этому нимало не удивляюсь, потому что земледелец о том только и думает, как бы выгоднее сбыть продукты своих полей. Но куда же все делись? Я не вижу ни одного человека.

— Вы их не видите? Там! — отвечал индеец, показывая мне на селение. — Судья сегодня созвал всех на совет и, наверное, говорит теперь речь.

— В самом деле, они собрались у дома, в котором находилась школа. Но кого ты подразумеваешь под именем судьи и кто говорит речь?

— Старый школьный учитель, который пришел от соленого озера, он большой защитник вашего деда.

— А! Это Ньюкем, мой поверенный. Правда, а я едва не забыл, что он глава здешнего поселения. Ну, Сускезус, пора опять в путь, и когда придем в таверну, то, может быть, узнаем, чем занимается великий совет. Не говори ничего о цели моего путешествия: я хочу посмотреть, что там делается, прежде чем скажу о самом себе.

Индеец встал и пошел с возвышенности по знакомой ему тропинке. Через несколько минут мы вышли на большую дорогу и были уже недалеко от селения. Я ничего не сохранил из моей городской одежды, и трудно было бы узнать землевладельца в путешественнике, который шел пешком, в охотничьем платье, с ружьем в руках и в сопровождении индейца. Никто не был предупрежден о моем скором прибытии, и по дороге мне пришла мысль осмотреть все инкогнито. Чтобы хитрость моя удалась, не бесполезно было еще сказать несколько слов индейцу.

— Сускезус, — прибавил я, видя, что мы приближаемся к селению, — я надеюсь, что ты понял меня. Не нужно говорить кто я; если тебя спросят, ты можешь ответить, что я твой друг; ты не солжешь, потому что я всю жизнь буду им.

— Хорошо! У молодого начальника есть глаза, и он хочет употребить их. Хорошо! Сускезус понимает!

Через минуту мы были в толпе, перед входом в школу.

Индейца все так хорошо знали и так часто видели, что появление его не произвело никакого впечатления. Судя по одушевленным лицам разговаривавших и группам, которые собирались, можно было заключить, что разговор шел о чем-то важном. Все были в таком волнении, что почти не обратили на меня внимания; я стоял рядом с этой толпой, состоявшей из шестидесяти или семидесяти человек, кроме такого же числа молодых людей.

Однако я услышал, что спрашивают, кто я и имею ли право подавать голос. Любопытство мое сильно возросло, и я уже готов был спросить о причине собрания, как вдруг в дверях школы появился человек и начал излагать дело.

Это был человек небольшого роста, седой, худой, сморщенный, с довольно проницательным взглядом, и одет он был лучше, чем окружавшие его люди; ему было лет шестьдесят. Он говорил очень хладнокровно и медленно, как человек, давно привыкший присутствовать на подобных собраниях, но с сильным коннектикутским акцентом.

Когда в начале речи оратор открыл рот, чтобы вынуть табак, я услышал кругом ропот:

— Тише! Вот судья, мы услышим что-нибудь.

Это был Ньюкем, мой поверенный, главный обитатель поселения.

— Сограждане, — начал он, — вы собрались сегодня, чтобы обсудить дело самое важное, и необходимо вам употребить все ваши силы. Дело в том, чтобы дать название вновь строящейся вами церкви, и вы видите, что некоторым образом даже спасение душ ваших зависит от этого разрешения вопроса. Между вами существует разногласие. Все вы знаете, какая важная причина заставляет нас скорее закончить это дело. Нынешним летом ожидаем сюда владельца, все семейство которого привержено, по несчастью, к идолопоклонническому исповеданию, отвергаемому большей частью из нас; поэтому необходимо, чтобы церковь была уже выстроена и совершенно готова до его приезда и чтобы таким образом устранить его от вмешательства в это дело. До этих пор мы все были разного мнения, но теперь должны между собой найти согласие. В последний раз проголосовало двадцать шесть человек за конгрегационистов, двадцать пять за просвитериан, четырнадцать за методистов, девять за баптистов, три за универсалистов и один за принадлежащих к епископскому исповеданию; ясно, что большинство должно управлять, а меньшая часть повиноваться. Сначала, как умеренный, я был такого мнения, что на стороне конгрегационистов большинство в один голос, но некоторые выразили сомнение, и я готов согласиться, что в семи случаях число двадцать шесть составляет не большинство, а так сказать, только многочисленность. Однако так как двадцать шесть или двадцать пять суть большинство в отношении к девяти, к трем, и к одному, как ни брать эти числа, врозь или вместе, то ваше собрание решило, что баптисты, универсалисты и принадлежащие к епископской церкви должны быть исключены из голосования и что на следующем собрании могут голосовать за те только три исповедания, в пользу которых проголосовало уже раньше большее количество людей, а именно: конгрегационистов, пресвитериан и методистов. Каждый имеет право подать голос за какое ему угодно исповедание, только непременно за одно из этих трех. Я полагаю, что меня правильно поняли, и поэтому предлагаю начать голосование, если никто не хочет сделать каких-нибудь замечаний.

— Господин умеренный, — закричал из середины толпы толстый и видный поселенец, — можно ли теперь говорить?

— Без сомнения, сударь. Тише, господа, тише! Майор Госмер может встать и говорить.

Майор Госмер встал, что сделать ему было легче, так как мы все стояли, но выражение это было парламентское и поэтому все его поняли.

— Господин умеренный, я принадлежу к числу баптистов и нахожу настоящее решение несправедливым, потому что оно вынуждает нас или подавать голос за то, что нам не нравится, или вовсе не подавать голоса.

— Но вы согласны с тем, что большинство должно управлять? — прервал председатель.

— Без сомнения; это даже один из догматов моего вероисповедания, — отвечал старик с видом совершенного чистосердечия. — Но я все же не вижу, почему большинство на стороне конгрегационистов, а не баптистов.

— Мы снова соберем голоса, майор, чтобы доставить вам удовольствие, — отвечал Ньюкем самым умеренным тоном. — Господа, кто из вас согласен с тем, что баптисты не должны быть избираемы на следующем собрании, пусть потрудится поднять руку.

Все, не принадлежавшие к этому вероисповеданию, подняли руки, число которых оказалось шестьдесят девять. В пользу баптистов, как и в первый раз, было только девять голосов. Майор Госмер объявил, что он доволен, хотя, по-видимому, настоящее действие казалось ему не совсем правильным. Так как секта баптистов была самой многочисленной из трех исключенных сект, то две остальные поневоле промолчали. Они были малочисленные, а малочисленность, как часто случается в Америке, имеет мало прав.