Майя Матвеева - День одиннадцатый

• Название: День одиннадцатый
• Автор: Майя Матвеева
• Жанр: Современные любовные романы

Чарлиз – девушка без приданого, одна из многих, заполняющих ближние и дальние округи государств. Цель всей ее жизни – добиться признания в любимом увлечении. Но неожиданная встреча заставляет ее пересмотреть планы. У Чарли появляется шанс узнать свое истинное предназначение, получить ответы на первостепенные вопросы, над которыми задумывался каждый на земле. Сможет ли она ради этого отказаться от мечты и уехать на службу в столицу, изменив имя и судьбу?

---

Это определенно была Виктория. Это не могла быть не она. Величественная, точно рожденная для трона, подходящая для него даже больше его высочества (это было очевидно даже для Чарли), сверху вниз бросая снисходительные дружественные взгляды, она плыла по зале, в каждом присутствующем рождая ощущение неоспоримой силы и превосходства ее нечеловеческого божества. В первые секунды Чарлиз обомлела, впрочем, вскоре поняв, что уже влюблена в графиню, и никакие силы не смогут разрушить эту любовь к ее особе.

Да и как можно было не полюбить ее? Как тот, кому суждено было быть супругом ее светлости, с горячностью, пусть даже совсем не свойственной ему, еще не припал к ее ногам и с радостью во взгляде не предложил свою фамилию и какое-нибудь герцогство? Как он мог? Чарлиз, вмиг присоединившись к тете и подчиненным короля, живущим при дворе, в городах и провинциях, не могла этого понять.

Осмелясь подойти только к личной прислуге графини, что, проследовав за яркой процессией фрейлин, осталась в зале прислуживать своей госпоже, Чарли передала письмо тетушки, не зная, чем себя занять в ожидании ответа графини. Очевидно, кругом все знали друг друга или уже познакомились, находясь в привычных, милых сердцу дворцовых интерьерах и кружках по интересам, а она, стоя в одиночестве, сомневалась, имеет ли право к кому-нибудь подойти, не будучи никому представленной лично.

Да и сложно было, вот так, из леса и деревенской глуши, оказавшись во дворце, освоиться бедной загнанной девушке, знавшей более о природе и живности, нежели о людях и их словах. Притом Чарлиз не любила сплетен. Но часто становилась предметом их, лишь подтверждая негласный закон человеческих взаимоотношений: «Либо ты говоришь о ком-то, либо слушаешь про себя, иначе быть не может».

– А вы случайно не из рода Эддинов? Я прослушала ваше представление, – неожиданно появившись перед Чарли, поинтересовалась пожилая женщина в тяжелом и цветом и формой бархатном платье.

– Я… Да, по материнской линии, – растерявшись, Чарлиз опустилась в низком реверансе.

– Узнаю их черты в этом лице, – старушка с интересом вглядывалась в лучезарные глаза Чарли, не оставив без внимания ее небольшой тонкий нос, поднятый кверху, и светло-русые, с оттенком меди, вьющиеся легкой волной волосы, касающиеся широких, больше восточных, скул.

– Как давно их нет при дворе, – с неподдельным вздохом сказала она. – Когда они были, здесь царила честность и искренность, а теперь… – не договорив, словно в осуждении, она покачала головой.

«Мне показалось, или эта почтенная женщина осуждает главный дом в государстве? Нет, этого не может быть…» – подумала Чарлиз.

– Двор великолепен! Он сверкает всеми цветами радуги и камнями, – вслух заметила она, стараясь увести разговор от настроений осуждения.

– Да, но свет способен ослеплять, застилая собой реалии пространства, оставляя человека наедине только с обманом собственных иллюзий, – отпарировала ее собеседница.

«Наверное, при дворах всегда находятся те, кто критикует настоящее. Так было всегда и везде. Вот и эта дама не исключение», – объяснила себе Чарли.

Чарлиз слышала о таких людях. Они есть в каждом обществе, будь то дворец или хижина бездомных. Замечая новое лицо, они подходят к нему, как правило, с двумя целями – либо пожаловаться на жизнь, либо для провокации нового человека.

– С какой целью ты здесь? Почему решила вернуться? – она обратилась к Чарли, будто обращалась не к ней, а ко всем поколениям женщин ее рода, связавших когда-то свою жизнь с двором.

– Я… слышала, что графине Виктории требуются фрейлины и…

– Ах да… – перебила ее старушка. – Требуются. И часто. Особенно охотно она принимает на службу обездоленных и благовоспитанных, но не за их достойные качества, а напротив, за терпимость ее оскорбительного отношения к ним. Притом ни один кавалер при дворе не удостоит подобных сироток и взглядом, потому они никогда не составят конкуренцию Виктории в мужском внимании и комплиментах, адресованных ей одной. Слишком много золота тратится ею для поддержания своей внешности и напускной роскоши, чтобы она терпела ровню подле себя. Кичась сделанной красотой и своим богатством, она добивается, чтобы ни у кого не возникло и доли сомнения в соответствии именно ее положения положению супруги будущего короля, а, если этот брак сорвется, желает оставаться лакомым кусочком для других женихов, – заключила женщина.

– Можем ли мы переменить разговор? Прошу, давайте не будем говорить о графине? – взмолилась Чарлиз, защищая свою любовь и своего ангела от осквернений.

– А в услужение принцу, – спросила она, чтобы окончательно уйти от темы о Виктории, – кто-нибудь требуется?

– Нет, – отрезала почтенная старушка. – Принцу нужен друг. Настоящий, верный, душевный. Вот кто ему действительно нужен.

– А разве гармоничный брачный союз не сможет подарить ему друга, а народу счастье?

– Мне нравится глубина и невинность твоих суждений. Нет, определенно, мы должны с тобой поговорить в более спокойной остановке, – произнесла собеседница Чарлиз, увидев, что на ее новую знакомую обратила внимание Виктория, не отрывающая от нее взгляда. – В любом случае… – старушка посмотрела на принца, продолжающего восседать на троне с безучастным лицом, тогда как отец его с интересом и оживлением общался со своими подчиненными.

– …все мы живем только счастьем и благополучием нашего принца – ставленника Господа на земле… – произнесла она с нежным материнским чувством и патриотизмом, заставив Чарлиз вновь впасть в растерянность. Старушка не сквернословила про всех подряд, и была совсем даже не зла, как можно было подумать. По какой-то, ведомой только ей причине она невзлюбила обожаемую Чарлиз Викторию, но с такой же силой любви предана была и молилась за холодного чопорного принца.

Женщина заметила на себе изучающий взгляд Чарлиз, пытающийся понять причину ее слов, и, улыбнувшись, добавила:

– Я знаю, твоей семье многое пришлось пережить, но вижу, что ты смогла остаться милой Шарлоттой Эддин.

– Это моя матушка, не я…

– И что с того? Она была такая же, как ты. Такая же нежная, скромная и открытая душой. Настолько, что даже, как и ты, не быв представленной мне и даже не узнав моего имени, раскрыла свое и начала со мной самую искреннюю беседу – это дорого стоит.

– Деточка, – торопливо произнесла женщина, видя, что Виктория и ее свита уже пересекают зал, направляясь к уголку, где расположилась она и Чарлиз, понимая, что, будучи разведенными в этой зале, не мудрено, они могут больше не встретиться в ней, либо сети Виктории не дадут это сделать.

– Обещай мне, что навестишь бедную старушку. Приходи в гости, а я расскажу тебе все, что помню о матери… Твоей матери, – она ласково посмотрела на нее. Не теряйся, – она взяла Чарлиз за руку. – Дора Кристиан, дом, что напротив шоколатье, приходи, – повторила она.

– Обещаю, – ответила Чарлиз. Она даже не успела поблагодарить миссис Кристиан за приглашение, как услышала позади себя приятный, с резкими нотками, женский голос, полностью накрывающий собой и заставляющий Чарлиз непроизвольно на себя обернуться.

Повернувшись вполоборота, Чарли увидела перед собой высокую молодую женщину с широкими покатыми плечами и холеными белоснежными руками, ту самую, что пленила ее взор.

Ту самую Викторию.

Не любознательные, но хитрые блестящие глаза ее впивались в незащищенное маской кремов и пудры лицо перед собою, замерев на этом лице, словно считывая информацию по любому его движению. Ее темно-каштановые волосы, убранные в высокую прическу, были украшены небольшими, но сильно распушенными экзотическими перьями и нитями драгоценных камней, на переливы и блеск которых нельзя было не обратить внимание.

Но Чарли не могла оценить роскошь облика графини. Не отрываясь она смотрела в бездонные своим карим цветом глаза и не могла различить их склонностей. Они завораживали наивную девушку своей магической привлекательностью, и она с легкостью приписывала их обладательнице легкий нрав, умение радовать и радоваться жизни. Но даже если бы взгляд графини обнажал бесконечную хитрость и желание использовать людей в своих целях, разве могла неопытная душа различить то? Стоило Виктории взглянуть на нее, как Чарлиз, и без того влюбленная в ее, безусловно, сильное женское начало, терялась еще и в гордом, властном взгляде, вблизи еще больше светящемся уверенностью в своей силе.

Викторию невозможно было не уважать и не восхищаться, потому что графиня умела проникнуть в любую душу и, довлея над ней, по необходимости ее забрать. Тех, кому удавалось закрыться от этого влияния, можно было пересчитать по пальцам. Но именно в этой малочисленной остаточной армии находился принц и те, кто в какой-то момент, смея противиться ее решению, наталкивались на сильный волевой характер, тон и необходимые воздействия, в итоге склоняющие к подчинению.