Андрей Углицких - «От аза до ижицы…». Литературоведение, литературная критика, эссеистика, очеркистика, публицистика (1997—2017)

• Название: «От аза до ижицы…». Литературоведение, литературная критика, эссеистика, очеркистика, публицистика (1997—2017)
• Автор: Андрей Углицких
• Жанр: Критика

Сборник эссе, рецензий, литературных портретов и журнальных обзоров, статей – трактатов, публицистических очерков и критических отзывов, интервью и этюдов. Круг обозреваемых авторов включает в себя как классиков (Бунин, Фет, Есенин, Булгаков и др.), так и почти неизвестных широкой читательской аудитории современных литераторов новейших поколений. Издание подводит итог двадцатилетней работы (1997—2017) автора в области литературоведения и литературной критики. Авторский указатель – 195 имен.

---

Не хочу и не буду отнимать внимания читателей чепухой всяких дорожных трудностей, излишними транспортными и организационными подробностями дела, скажу лишь, что село Федорцово нашли мы. Случилось это погожим ранним утром 29 июня 2011 года!

Село отцово открылось нам за очередным поворотом трассы неожиданно. Мы попали в большой сельский населенный пункт. Со всеми вытекающими… Вьехать – то, вьехали, а что дальше: где, где дедов дом? Как его найти? Куда дальше? Домов – то до 150 в округе, никак не меньше! Догадались найти продуктовый магазин и там спросить, попытать счастья… В продуктовом магазинчике было немноголюдно: продавщица и несколько сельчан, ожидающих приезда хлебовозки. Появление наше вызвало у присутствующих оживление.

– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где тут дом Углицких Андрея Харитоновича? В нем еще потом школа, говорят, была? Мы издалека, из Москвы, внуки Андрея Харитоновича…

– Какого Углицких? У нас здесь полсела Углицких. Я, вот, Углицких, к примеру! – пожилая женщина подошла ко мне поближе, пристально всматриваясь в залетного молодца. – Чей ты сродственник, гришь?

– Андрея Харитоновича… Внук…

– Андрея Харитоныча? Погоди – ко, погоди – ко, это ли не Василия, что с третьей улицы, родственники, а?

Подоспел еще один очередник:

– Василиса, нет, это другие… Я, я знаю этот дом! Щас, покажу.

Мы отправились в путь. По дороге новый знакомый рассказывал о себе, о моем деде, о селе:

– У нас тут места хорошие. Вот, и церковь была. В мае сгорела. Зря мы плохих людей на постой пустили. Они ее и сожгли. А фамилия моя Мамербеков… Анатолий Буланович… Мы с вами родственники, у меня в роду также много Углицких. Я – здешний, коренной житель. Не обращайте внимания на мою казахскую внешность и фамилию. По матери – то я русский, просто мама вышла замуж за одного из заключенных – вольнопоселенцев (здесь раньше было много зон), так вот я и стал Мамербековым. По специальности, кстати, учитель истории… А дом деда вашего хорошо известен. Мы с вами – соседи, получается, дома наши рядышком стоят, через один, на одной улице. Я и в школу ходил в ваш дом. Лазили мы в нем, классе в третьем или четвертом, помню, на чердаке были, кстати, там у вас на одном из бревен вырублена была метка: «1912 год». Так что дому вашему скоро сто лет…

Так, за разговорами, рассказами мы вышли на просторную сельскую улицу, неподалеку от реки.

– Недалече осталось. Да его уже и отсюда видно. Вот, видите, третий дом отсюда, где березы, – Анатолий указал рукой вдаль. Сгорая от нетерпения, мы убыстрили шаги, почти рванули к указанной постройке. Дедов дом, таким, каким мы его увидели, не произвел впечатления большого, огромного – видели мы дома и побольше, но ведь он – ДЕДОВ! Сколько, сколько мы слышали о нем, а теперь, вот, и увидели!

А Анатолий Буланович все рассказывал и рассказывал:

– Вот, выборы здесь сейчас проводим… Участок избирательный теперь тут. Школу – то уже закрыли. Видите, вот, загляните в окна – там сейчас ремонт планируется… Этот дом не все владение – вот еще второй дом, тоже ваш, Углицких, в нем была аптека, а за самим имением – огромный земельный участок… Только, вы уж не обижайтесь, но теперь собственность поселка это, а вовсе не ваша…

Мы подошли к окнам, сделали несколько снимков. Здравствуй, родина отцова! Вот и свиделись, наконец!…

Дедов дом. Вотчина Углицких. Июнь, 2011

Странно и больно смотреть на дом, в котором ты никогда не был, который ты никогда не видел, но о котором знаешь, кажется, уже все… Все на свете… Странно ощущать и понимать, что когда – то, из – за таких, вот, «огромных» домов – людей, живых, безвинных, могли лишить всего, обьявить «кулацкими выродками», и выселить, увезти, как скот, лишая имущества, будущего, обрекая в жизни на выживание… Кажется, такого не могло быть, потому, что такого не должно быть, по определению, но это все было, и мы знаем о том, что было, было именно так…

Алмазные люди Красной Вишеры

Село Федорцово Красновишерского района Пермского края, июнь, 2011

В одном из недавних постов, посвященных Красной Вишере, Красновишерскому району Пермского края, в котором довелось побывать мне этим летом, сулился я написать о людях, живущих на севере. Какие они? Чем отличаются от остальных и отличаются ли вообще?

Отличаются. И ощущаешь ты это сразу же, как только попадаешь в края, где нужно выживать не только в психологическом (как это приходиться делать в мегаполисах, таких как Москва, к примеру), а больше – в физическом смысле. Вокруг Красновишерска намного десятков километров – тайга. Тайга со всеми вытекающими. С одной стороны – это замечательно, ибо чистый воздух, много ягоды, грибов и так далее. С другой – опасность большая уйти в тайгу и не вернуться. Ибо произойти может все, что угодно: ты можешь случайно подвернуть ногу и оказаться обездвиженным, можешь провалится в старую шахту или сорваться в расселину, можно стать добычей какого – нибудь зверя, которого стало за последние годы больше. Кроме того, в тайге всегда много кровососущих тварей: гнуса, мошки, слепней, оводов, пауртов. Не говоря уже о таких фирменных таежных жителях, как клещи. Человек, живущий в подобных условиях неизбежно становится самостоятельным, сугубо адаптированным к сложным условиям, в которых проживает.

С другой стороны, удаленность от цивилизации, от театров, трамваев, «Макдональдсов», дивайсов, «Кайенов Порше», аквапарков и коктейлей, невозможность иметь это все под рукой, в шаговой доступности – ведет к формированию у некоторых старожилов синдрома провинциализма, который иногда может проявлять себя в форме некой местечковой гордости: «Хрена ли вы из себя тут изображаете? Чем бахвалитесь без конца? А вы в тайге медведя живого когда – нибудь видели? Да лицезрели мы вас, задаваки городские!». В третьих, и это самое печальное, что может случиться с человеком, живущем далеко от Больших и Малых театров – это уход от всех этих сложностей, которые, по мнению красновишерцев придумывают там, в загазованных и обворовавшихся столицах своих такие никчемные и никому не нужные депутаты, уход в ирреальный мир: алкоголь (самое распространенное), наркота.

В Красновишерске советского периода было почти двадцать тысяч жителей, сейчас – около десяти. Люди спиваются, люди убиваются, люди уезжают, люди не видят перспектив. Особенно касается это молодежи. В городе всего лишь одно профтехучилище и один техникум. Хочешь получить высшее – уезжай. В Соликамск, Березники, Пермь, Москву – уезжай. Хочешь стать популярным, известным, хочешь прославиться, попасть в телевизор – уезжай! Это особенно обидно потому, что многовековое проживание в тайге, рядом с тайгой, в природе – выковало из обычного «гомо сапиенс» особый тип, подвид: «человека алмазного вишерского». Этот человек способен работать на морозе – 35°С по 12 часов ежедневно и не жаловаться, этот человек может добыть летом в тайге – лед, а зимой, в мороз, найти незамерзающий источник воды, этот человек, увидев, что вам понравилась какая – либо его вещь – рубашка, туфли, новый плеер, магнитофон тут же незамедлительно будет пытаться (совершенно естественно и искренне) ее вам подарить. От всего сердца! И обидится на вас, если не примете подарка. Или не сумеете обьяснить, почему вы отказываетесь от даримого. Этот человек не знает умных законов хитрованства, подсиживания, интриганства, выдуманных карьеристами в далеких от Вишеры городах. В городах, в которых он, человек вишерский алмазный, чувствует себя как Ихтиандр, лишенный спасительного кислорода океана – то есть, за – ды – ха – ет – ся…

Курсантиусы О Высших Литературных Курсах при Литературном институте им. А. М. Горького.

Опубликовано в кн. Воспоминания о литературном институте: Книга третья. – Москва, 2010. – С.202—221

…Все когда – то с чего – то начинается. В моем случае началось все с Сорокина Валентина Васильевича. У Валентина Васильевича большое сердце и душа русского поэта. Низкий поклон ему. За все. В том, числе и за то, что в сентябре, том, благословенном 1997, вошел я в уютный дворик в историческом сердце Москвы, во дворик, взятый в клещи, с одной стороны, несущимся, бесшабашным, как гоголевская птица – тройка, Тверским, и относительно тихой, не показушной, себе на уме, что называется, Большой Бронной – с другой… Во дворик, где пахло щами и уже неуловимо тянуло осенью – осенью, неслышно подкрадывающейся к зеленым еще деревьям и памятнику Герцену. Странно, но почему – то всегда, когда я начинаю писать о Доме Герцена, об «альма матер», и пытаюсь мысленно представить себе дворик этот, на Тверском бульваре, 25 – в моих воспоминаниях почти всегда солнечно. Солнце светит! Не южное, жаркое, «шашлычное», темпераментно накалывающее каждый квадратный сантиметр кожи на шампуры отпускных своих лучей, и не зимнее – редкое, блеклое, тусклое. Нет, же. Солнце Литинститута – особенное. Потому, что это солнце ранней осени, солнце – первых дней сентября. Оно, как бы, напоминает собиравшимся после каникул студиозусам и курсантиусам о необходимости приниматься за дело. Но самый важный день – 1 сентября, День Знаний в 1997 – пропустил я… Так вышло.