Ирина Пантюхина - Цвет полевой. Книга I. Табия

• Название: Цвет полевой. Книга I. Табия
• Автор: Ирина Пантюхина
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос

Книга I трилогии, написана на основе трудов по теософии, эзотерике, психологии, физике, истории, богословию, астрономии, содержащая подсказки-«ключи» к раскрытию тайны – смысла жизни человека. Действие книги разворачивается в XVIII веке на Урале и в Поволжье. Купец Гайдурицкий тяготится вмешательством матушки в его дела. И желает более разбогатеть. Герои оказываются впутанными в историю, связанную с поиском сокровищ, череды убийств; таинств подземного народа, оберегающего землю от зла.

---

Ачипа сообща вытащили из сугроба, отбив его еле живого, от озверевших волков. Левая нога его, без валенка, волочилась в сторону, оставляя на вспаханном снегу тягучий темный след. Голова болталась, что сломанная маковка. От пальцев на правой руке не было следа, вдоль рукава стекала липкая кровь. Тулуп изорван в клочья, шапка с рукавицами остались зарытыми в снегу.

Макаровна всю флягу вылила на калеку. Наспех перевязала исподним. Возницы бережно закутали старика в овечью накидку, укрыли с головой. Стали совет держать.

– Барин, до утра придется ждать. Не дадут с налета пройти окаянные!.. – сказал худосочный старичок.

– Никитка, что потупился? Али напугался? – барин тронул вьюношу за плечо.

– Не-а. Можа пронесет. – сказал неуверенно Никитка.

– «Можа и пронесет». – задумчиво передразнил барин.

– Что встали? Ружья ряди!

Никто не шелохнулся.

– Н-у-у! —нетерпеливо затянул барин.

Мужики нехотя взяли и перекрестясь, с опаской, побрели к побоищу. Поставив перед собой по факелу, прицелились: п-ф-шу-бы-ах! Жерла самопалов нестройно плюнули железом, давясь огненными искрами в едком дыму.

Макаровна, подвязав поводья лошадей к последующим санями, поспешала с обозом к мужикам. Они, на ходу повалились в сани. Волки, ненадолго отброшенные в лес, возвращались к своему дикому пиру. Никто из них не обращал внимание на изуродованные трупы сородичей, распростершихся теперь здесь же, у санной колеи. Лишь волчица провожала не пойманную добычу, пристальным взором.

Мужики притихли. Только однажды за всю дорогу, переглянулись меж собой:

– Макаровна – ни слезинки не проронила, будто Антипыч ей не батя родной, а так..! – прошептал Евсей вознице.

– Анчутка5, одно слово, дурная баба. – ответил Никитка и смачно плюнул в снег, дернув вожжи.

Анна Макаровна, сидя на последнем возке, бережно держала голову Антипыча. Закусив нижнюю губу крепилась, чтобы не завыть. Слезы катились и катились из закрытых глаз. Слезинки застывали на щеках, обжигая ледяным холодом. Потому глаза, теперь, заболели от мороза. Всхлипнула тихонько и осеклась. Подъезжали. Над лесом брезжила заря.

Максим Фёдорович был чернее тучи. Молчал угрюмо, думал: «Ах ты! Ах ты ж… Ну ничего! Вот поквитаемся ещё.» И стянув пришитую к тулупу соболью рукавичку, погрозил тяжелым кулаком оставшимся позади молчаливым, вековым елям.

Обоз подкатил к новёхоньким осиновым воротам. Собаки заливались частым лаем, слышно было, как в теплом сарае мычали коровы, шарахались овцы. Над кирпичной трубой хозяйского двухэтажного сруба, украшенного по карнизу витиеватой резьбой, поднимался ввысь серый дым. В воздухе пахло парным молоком, вчерашними щами и только что испеченным хлебом. Никита соскочил с саней и вприпрыжку добежав до ворот, затарабанил кулаком по струганным доскам, нетерпеливо вдыхая ароматный дух:

– Эй! Уснули что – ли, оглашенные! Отпирай, барин приехали!

За забором ожило. Сквозь щели досок виделось: мелькали темные тени, заскрипели засовы, в домиках многочисленной челяди вспыхивали огни. Заметались люди по двору. Ключница Мавра Лукинична, в белом овечьем тулупе с большим отложным воротом, тяжело спускалась с массивного крыльца. Осторожно несла дородное тело, держась за резные перила. Освещала предрассветную мглу фонарем.

На дворе, все происходило само собой. Подбежавшие мужики отвели лошадей распрягать. Бабы кинулись к саням. В десять рук, держа овчинку, бережно понесли Антипыча в баню. Грунька, вертлявая девка, по велению старшой, притащила образа – на всякий случай, бубня: «Тьфу, тьфу, тьфу – кыш, нечистая…» Макаровну из бани выпихнула старая повитуха. Взяв под локоток, шептала тихо, напирая:

– Ты Аннушка, касатушка иди к себе, милая. Свечку под образами зажги. Помолись Господу нашему, Пресвятой Богородице, Ангелу-хранителю да Архангелу Рафаилу. Иди деточка. Нечего тебе здесь смотреть. – промолвила и аккурат перед носом, затворила дверь предбанника.

Бобылиха6 пошла в свою комнатку. Зайдя в светелку, беспомощно села на сундук. Затем обессилев, медленно сползла на пол. На коленях задвигалась к образам, уставившись на них остекленевшими от слез и мороза взором, неистово крестясь: «Господи! Отче Наш…». В окне мелькнул вездесущий, цепной пес барина – Чекан.

Мужики пошли на черную кухню, отужинать. Барин выписал мужикам «по стаканчику». Лукинична вела барина к дому, тряся головой, причитала:

– Батюшки Святы, барин! Тулупчик запачкали, на плече вон дырка. Милай…

– Цыц! Пелагия где? – рыкнул барин.

– Почивает, батюшка. Вчерась из монастыря приехали с матушкой вашей и Аленушкой. Девушки в баньку сходили, чайку с пряничком откушали и почивать легли. – торопливо доложила Лукинична.

– Ладно. – ответил барин.

Добавил:

– Вели сейчас же сани за Ореховским и Бузенцовым отправить. Ох, грешные животы наши… Ну иди пока. – и взял у нее фонарь.

– Батюшка, ужин стынет, в горенке накрыто. Уважь старуху, хоть медку отведай. – тараторила ключница, хватая молчуна за локоток. Приняла в гостиной от барина тулуп.

Максим Фёдорович кивнул и закрыл за собой дверь в светелку. Лукинична понуро постояла минуту. Замешкалась чуток и побрела, шаркая валенками – отдавать распоряжения.

Шла по двору, доставая кисет красный с золотой кисточкой. Остановясь, заложила табак в ноздрю, задумалась. Никак она смекнуть не могла: «Чего это барину стряпчий понадобился? Ну дохтур то Антипычу нужен, понятное дело. А Ореховский ему на что? Уж не занемог ли? Завещание чё-ли писать будут?» Ключница звучно чихнула, зажмурившись. И… растянулась на полу конюшни. Видно молодая работница, с пристрастием отмыла его топором, обильно полила кипятком и посыпала известкой. Это в мороз – то!

– Грунька! Подь сюды, сучье отродье Я те все космы повыдергаю! Кто велел кипятку лить, дура! – орала, вставая с мясистого зада ключница. Безуспешно отряхивала необъятный подол от успевшей примерзнуть к нему, известки.

Заслышав крик, девки в птичнике закисли от смеха, прикрывая рты кулачками.

– Я тя найду! Вот я тя найду! Навечно в красильни отправлю! – охая и хромая побрела ключница к сараям, искать бедную Груньку.

II. Семья Гайдурицких

Максим Фёдорович был второй гильдии купцом. Силился, ловчил, но деньжат для большего размаху не хватало – то мор на скот найдет, то народец к раскольникам ватагами сбегает. Смутные времена – ни в ком нет веры и опоры.

Вот и сейчас, оставшись один думал: «Избежал неминуемой гибели да увечий, Господь миловал! А терять – то есть что. Пелагия вот, дочь единственная на выданье. Восемнадцать годков – бойкая, „кровь с молоком“, за словом в карман не полезет». Вздыхал, поминая прошлое. Мать Пелагии – Виринея, умерла, когда детёнку и года не исполнилось. По морозу мужа встречала, принарядилась без валенок-то, в сапожках – по случаю Рождества. Слегла. Быстро прибрала ее «косматая»7.

Дочь воспитывал сам. Грамоте была обучена, читала складно. Бог способностями не обидел, токмо неусидчива. Книги, страсть, как не любила. Все ей забавы подавай. То няне соли в кисель подмешает, то поросят за околицу выпустит, то козлят да цыплят в дом напустит. Все прощал ей отец. Но, обучение все – же строго – на первом месте было: цыфирь складывать, да отнимать. Еще множить – здесь потруднее, да книги амбарные вести.

Так и остался бобылем, не женился боле. Претила ему мысль одна: кровинушка его будет мамкой чужую тетку называть!? И опять же, ровню он себе не найдет: вдов богатых – на перечет, да и старые они. А наследство? Делить между дочкой и мачехой – он не даст! Теперь, Пелалея с ним на торги ездит, сама сделки совершает. Но капитала ей большого не доверяет – молодая, горячая. Рангу еще соблюдать не научена.

Прижавшись спиной к прогретой стенке, задумался: «Антипычу – деревеньку отписать и пять дворов, землицы еще… Ох времена дикие! Не дашь – выскочки из быдла8 застращают, в отместку на жадность в спину пальнуть – это смогут! Да и не жилец, лишеник, в скорости. Ино деревеньку то, обратно заберу. Не забыть: Макаровну, дочку евойную, серебряным рублем одарить нужно – прилюдно.» Думал так и хорошо было сидеть. Тепло, блаженно. Заботы ненадолго отступили, барин прикрыл глаза.

Гайдурицкий отпускал Пелагию по святым местам, с пожилой благочестивой своей матушкой – Марьей Ивановна, девкой чернавкой, пятью бабками-приживалками и двумя дворовыми мужиками. Тогда и брал по делам купеческим Макаровну. Было у нее чутье – кто рыбу тухлую торгует, кто на цене хочет нажиться нехорошо, где ливонцы9 собираются без чужих глаз (вот удача) – сговориться о цене за товар. За что и держал вольнонаемную бабу. Одно плохо – не крепостная была, с норовом.