Людмила Табакова - Житейские измерения. О жизни без вранья

• Название: Житейские измерения. О жизни без вранья
• Автор: Людмила Табакова
• Жанр: Русское современное

Вы когда-нибудь слушали дождь, стучащий по земле? Любовались полётом бабочки? Смотрели на солнце в исчезающей ночи? Вы торопитесь и пропускаете половину прелестей жизни на Земле. Попробуйте жить медленно и услышите музыку ветра, шелест листьев, а в книге рассказов «Житейские измерения» Людмилы Табаковой – музыку слов, из которых с удивительной простотой возникает художественно выточенная правда.

---

– Вы, конечно, понимаете, что русская деревня – не загадочная Венеция с гондольерами и мистическими маскарадами. Дом Егора – не вилла на берегу океана. А свадьба не должна напоминать грустную историю о любви Ромео и Джульетты… Но к европейским стандартам нужно стремиться… – убеждал нас Димка.

К началу свадьбы на столах во дворе дома, расставленных на зелёном ковре, пестревшем одуванчиками, стояли вазы с одуванчиками, салаты, запеканки, котлеты с одуванчиковым гарниром, в кувшинах янтарным блеском переливался одуванчиковый мёд. На моей голове красовалась солнечная корона из одуванчиков. Это был обморок, одуванчиковый обморок.

– Им лучше знать – городские… Мы старые, глупые… – доверившись молодым, успокаивали друг друга родители.

К назначенному времени никто из гостей не пришёл. Одуванчики в вазах завяли. Рыжие головы, потеряв опору, бились о стенки сосудов – жить не жили и умирать не хотели. Я рыдала до тех пор, пока в вечернем воздухе не запахло пылью, ветер не донёс запах парного молока, и по деревне не прошло мычащее и блеющее стадо.

Как по команде, к дому потянулись односельчане. Женщины, нарядные, красиво причёсанные, словно и не на их плечах лежит груз тяжёлой крестьянской работы. Мужчины, гладко выбритые, в праздничных рубашках, галстуками у ворота подхваченных, будто и не они только что до изнеможения махали косами…

Гости нарядные, мы счастливые. Расселись. Самое время первому тосту, но тут со стопкой в руках, нарушая сценарий, к нам пробралась принаряженная баба Варя.

– Егорушка, ты меня не обмани. Огород мой в одуванчиках тонет, спаси… Завтра с утра и приходи, подсоби старухе…

Последние слова потонули в крике «горько». Выпили, потянулись закусить, скривились и вилки в сторону отложили… Показалось, действительно горько. Так задумано, что ли? Женщины стали незаметно из-за стола исчезать, но возвращались быстро.

– Я пирог вчера испекла, пробуйте. Может, чего не хватает… – Ольга развернула огромный пакет.

Валентина принесла помидоры:

– Девать некуда…

А сама купила их на рынке. Сосед Мишка достал из кармана брюк неупакованный огромный, истекающий жиром лапоть-пирог с капустой и протянул мне.

Кто-то принёс творог, деревенскую сметану, с мясными прослойками сало. Тут и родители выставили на стол традиционные русские блюда.

Салат из одуванчиков ел только Дима, потому что только он был в Европе, а пела и плясала вся деревня. Огород бабе Варе «в промежутках между тостами» пропололи.

Свадьба Женьки и Катьки будет осенью. Ни к чему им эти одуванчики.

Боже! Верни мне Марию!

Я жму на кнопки пульта дистанционного управления. Хочется душой отдохнуть в морских глубинах, глазами – в зелёном мареве лесов, почувствовать на щеке ласковое прикосновение морского бриза, погрузиться в божественный транс.

Но на мерзком телевизионном экране – только пылающее небо и бесконечные пески. Я, вечный странник, на себя не похожий, здесь, в сожженной солнцем пустыне, где хозяева – ветер и солнце.

Песок, напоминающий ржаную муку, забивает уши, глаза, нос. Вот уже и волосы – песок, и руки – древесная кора. Но это не страшно. Страшнее, если душа – раскалённая, пустая и бесплодная пустыня.

Хочется пить. Кажется, глоток воды вернёт в потерянный рай. Туда, где она, Мария…

Она ушла от меня, не объясняя, не требуя, не надеясь. С тех пор я наедине с собой в кресле у телевизионного экрана. Мне плевать на работу, плевать на всё, что происходит вокруг – я забыл обо всём!

Моя душа ведёт меня в пустыню собственного «Я».

В лучах заходящего солнца по барханам змеёй скользнула женская тень… Вечернее платье – ночное небо, светлые волосы – ручьём, глаза – звёздами. Мария! Сейчас или никогда! Пять лет вместе. Я имею право просить её руки.

– Поздно… – шелест губ, скрытый шумом песка.

Я вижу, как сморщилось её лицо. Исчезло видение, превратившись в тень, отползло в сторону и растворилось в песках.

Саксаул… Корявый стан, иссушённый зноем, чёрные ветви, как сломанные руки. Немолодая женщина с глубокими ранами на обнажённом теле и синяками на лице пытается разжечь возле него костёр. Но, как только робкой свечой загораются подожжённые искоркой веточки, ветер гасит последнюю надежду согреться.

Эту женщину я где-то видел. Ах, как подводит память! Ещё немного напряжения, ещё чуть-чуть… Женщин было не мало. Успех невозможен без них. Они могли быть и старше меня, и моложе – не в этом суть. Вместо моей самоуверенности, холода и мрака я получал жар сердец и неистощимый запас человеческого тепла. Так было не раз.

– Совесть! Это моя Совесть! – узнал я женщину.

Она не подала мне руки.

– Не рада встрече с тобой. Помнишь, как ты готовил для телевидения сюжет об экологическом неблагополучии окружающей среды? Приехал, посмотрел – неблагополучия нет. Купил в магазине банку мойвы. Разбросал по поверхности озера. Есть неблагополучие! Есть сюжет! Кто виноват в бессовестном обмане? Я – твоя Совесть! – заплакала она. – А помнишь?

– Устал тебя слушать! Уйди!

Были и другие женщины… Помню их имена: Правда, Совесть, Справедливость, Честность, Любовь. С ними я давно распрощался.

Оглушительная тишина. Лишь шум песка под ногами караванщиков и верблюдов. Люди? Я никого не хочу видеть. Попросят пищи, воды, заберут тепло моего костра. Я не собираюсь думать о людях. Пусть каждый заботится только о себе, обо всех пусть думает Бог.

Что за дети играют в дюнах? Мои не рождённые дети? Пусть играют. Не надо о них беспокоиться. Они воспримут это как возросшее к ним доверие. Вырастут – поймут.

Невыносимая жара. И нет возможности укрыться от смертоносных лучей. Любовь, честность, совесть, вера в Бога уже горят. Что ещё бросить в огненную топку моей души? Идеалы? Я выбросил из головы Энгельса, смахнул с одного плеча Маркса, с другого – Ленина, приготовился пнуть ногой третьего, четвёртого… В моей душе их нет, и не может быть.

– В Австрии новый президент? Он имеет русские корни? Не завидую этой стране.

Моя душа стала пустыней. Я умер? Или должен жить, чтобы превратить пустыню в цветущий сад? Но чем теперь заполнять душу? Ложью, Завистью, Злобой, Враждой?

Воздух какое-то мгновение напоминает морской. Но вскоре я осознаю, что это не так. Аромат здесь особенный. Вот бы пустыне ещё и платье необыкновенное, а душе моей, раскрывшейся в одиночестве, – прекрасную мечту.

Боже, верни мне Марию! Вместе с ней мы придём к пониманию жизни.

Может, молитвы мои не доходят до неба, потому что оно от меня закрыто грязно-серым потолком? Может, слишком слабо и не уверенно звучит мой одинокий голос?

Боже!!! Верни мне Марию!!!

Не дайте женщине заплакать

– Дорогие мои, Иван, Настя! Счастья вам, дети! Для вас ничего не жалко… – торжественно изрекла тёща, доставая из складок просторного хитона надёжно запечатанный конверт.

Музыка затихла. Осознавая важность очередного свадебного этапа, гости перестали жевать, невеста протянула руку за подарком, но ловкий жених конверт заполучил первым и, долго не раздумывая, вскрыл. Пуст конверт…

Последствия могли быть непредсказуемыми, но зарыдала невеста, а Иван не переносил женских слёз. Он знал, что Бог женские слезинки тщательно считает. Глубоко вздохнув, изобразив милую улыбку, подчеркнув, что невеста плачет от счастья, жених поблагодарил «маму», чмокнул в зардевшуюся щеку и объявил вслух невиданную сумму подарка.

Кто-то ахнул, кто-то ойкнул, кто-то зааплодировал, не жалея собственных ладоней… Мама выпрямилась и торжествующим взглядом обвела гостей:

– Горько!

– Горько! Горько! – подхватили гости, и молодые закусили горечь сладким поцелуем.

Как настоящий мужчина, Иван Фролов планировал отмечать в мае три важные даты: День рождения жены, День пограничника и дату приобретения нового автомобиля. Конечно, чтобы получить признание, надо бы присовокупить к ним и День рождения тёщи. Но этот праздник, как видите, изжил себя в самом начале родственных отношений.

Многое в семейной жизни Ивана устраивало. В глазах жены – безмятежная ясность, в уголках губ, как у Джоконды, улыбка прячется, походка царственная. В доме чисто – ангелы летают. Дети не пищат – накормлены. Мужа Настя и словом не обидит…

– Человек живёт для удовольствия, – шутил Иван, – поэтому мне, в дополнение к прочему, необходимо спать с женой и в жару покупать себе мороженое.

Отметить День рождения жены для Ивана – святое дело. Цветы, Шампанское, конфеты, поцелуи – всё, как полагается.

– Угощайся, Настя… Бери конфеты, бери, сколько хочешь. Хоть две…

Но плачет Настя – печаль выжала слёзы. Крохотные слезинки одну за другой она на праздничное платье роняет и трогательно так шепчет:

– Ребёночка хочу…

– Соображаешь? Зачем нам третий? Для себя надо пожить… Машину поменять… Ребёнку многое нужно. Большие расходы. Где денег взять? Кашу маслом каждый день мазать надо… – пытается урезонить её Иван.