Ирина Ляля Нисина - Мы обречены верить

• Название: Мы обречены верить
• Автор: Ирина Ляля Нисина
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-1545328972

Жизнь наша полна тревог, взлётов и падений. Но мы верим! Мы верим в судьбу, в счастливый случай, в удачу. Мы верим, что в один прекрасный день счастье обязательно придёт к нам. Иногда мы ждём так долго, что уже забываем, чего мы ждём, во что верим. А порой, когда настаёт этот долгожданный день, мы не понимаем, что вот оно – счастье, не узнаём его. И только счастье, которое мы создали сами, всегда узнаваемо, органично и останется с нами до конца времён.

---

В понедельник вечером Фёдор Михалыч принёс мамину зарплату и деньги за неиспользованный отпуск. В школе сделали вид, что не знают о Машином «одиноком» положении, иначе могла Маша оказаться в профтехучилище с общежитием, спецодеждой, трёхразовым питанием и под присмотром воспитателей. Няня Аля всё так же ждала Машу из школы, варила щи и жарила картошку на обед. В целом в жизни Маши мало что изменилось, ну, может, с деньгами стало труднее. Месяца через два няне Але показалось подозрительным Машино состояние. Она устроила девочке допрос, подозревая зачастившего к ним в последнее время Машиного одноклассника. Маша краснела, бледнела, но няня Аля всё же выдавила из неё правду о том, что случилось после маминой свадьбы.

– Будь ты проклят, шайтан паршивый! – затрясла Альфия в окно сухоньким кулачком, и, как всегда в минуты сильного волнения перейдя на родной язык, она долго проклинала Машиного отчима.

– Не бойся, кызым, няня тебя не оставит, – она дрожащими руками обняла сидевшую на табуретке заплаканную Машу и прижала её растрёпанные русые косички к своему пахнущему жареной картошкой переднику. – Мы с Фёдором всё устроим. Я сама ему скажу, я уговорю его. А выродка этого пусть Аллах покарает!

В следующую субботу в закрытую на выходные амбулаторию приехал врач из военного госпиталя в Одинцово. Он обнялся с Фёдором Михалычем, глянул на бледную, испуганную Машу, пошептался с Альфиёй и стал мыть руки. Последнее, что видела Маша, – знакомый до последней трещинки, давно не беленный потолок процедурной, изученный ею за годы ожидания у мамы на работе. Няня Аля потом секретно нашептала Маше, что деток-то было двое и что они всё правильно сделали, потому как с двумя младенцами ей, Маше, пришлось бы деньги зарабатывать и семью кормить, а не в университет бегать. А Маше потом приснились маленькие дети и мама Надя. И во сне брала мама Машиных детей на руки, улыбалась им и поднимала до самого неба.

До получения паспорта оставался месяц, когда в амбулатории, где раньше работала Машина мама, освободилась ставка санитарки, и Фёдор Михалыч уговорил заведующую отдать её Маше. Работу эту желали многие, потому что работы в их посёлке почти не было, и по утрам всё работоспособное население, кроме тех, кому посчастливилось устроиться в коттеджах, гурьбой отправлялось на остановку московского автобуса. Женщины немного пообижались на фельдшера, но потом пожалели сироту «при живой-то матери!» и смирились. Маша не собиралась учиться дальше: жить не на что, какая тут учёба! Но Фёдор Михалыч и Альфия даже слышать не хотели о том, что девочка останется без профессии. Машу буквально вытолкали на экзамены, и она, к удивлению своему, прошла по конкурсу и стала студенткой. Училась Маша без особого напряжения, успевала иной день и в амбулатории убраться. В те дни, когда Маша с утра до вечера пропадала в Москве, на работу выходила Альфия. Завхоз, зная Машино сиротское положение, закрывал на нарушения глаза, и скудную зарплату Маше платили.

Мама дважды в год писала Маше из Саратова. В июле она присылала поздравительную открытку на Машин день рождения и всегда писала на обратной стороне маленькое письмо, сообщала новости. И на Новый год тоже пару строчек на открытке приписывала. Жизнь в Саратове была полна забот: родился мальчик Саша, а ещё через два года девочки-близнецы Валя и Катя. В гости Машу не звали, но мама всякий раз обещала приехать повидаться, привезти детей, чтобы Маша познакомилась с братом и сёстрами.

На последнем курсе Маша ездила в Москву каждый день, просыпаясь с петухами, чтобы успеть на первый автобус, и возвращалась домой в полной темноте. Альфия и Фёдор Иваныч ждали её с ужином, и было это для Маши привычно, потому что они давно стали одной семьёй: мама – няня Аля, папа – Фёдор Михалыч, и ребёнок Маша. Только иногда, глядя на родителей, идущих по улице с ребятёнком, восторженно подпрыгивающим и повисающим у них на руках, Маша чувствовала неудобство, как будто подсматривала за чужим счастьем.

После окончания университета Маше очень повезло, потому что работа ей подвернулась, считай, совсем рядом. По утрам Маша пробегала по новому мосту над объездной дорогой, садилась на автобус и уже через десять минут стояла перед своей аптекой. За несколько лет название аптеки менялось четыре раза, а владельцев было то ли шесть, то ли восемь. Все они приходили с новыми идеями и вначале всегда желали избавиться от старых работников и нанять молодых и прекрасных девушек с призывно блестящими губами и длинными ухоженными волосами. Вскоре новые владельцы понимали, что в аптеку люди заходят за помощью, а не поглядеть на пышущих здоровьем красавиц, да и контингент не тот, чтобы держать высокооплачиваемых моделей, умеющих красиво улыбаться и продавать косметику. Всё возвращалось на круги своя, и Маша спокойно работала до прихода следующего владельца.

В четвёртой квартире их дома давно никто не жил. Поселковый совет распустили, амбулаторию закрыли, а на её месте построили современный медицинский центр, который, конечно же, был не по карману старожилам. Поселковые старушки теперь ездили лечиться в соседнее Одинцово. Фёдор Михалыч остался без работы: для нового центра он не подходил, а ездить зимой автобусом в Одинцово ему было не под силу. Старый «Запорожец» с ручным управлением, полученный от военкомата ещё в советское время, давно развалился. Фёдор Михалыч помрачнел и начал, по словам Альфии, «употреблять». Выпив водки, он кричал во сне, а лохматый Патрон, внук первого Патрона, выл всю ночь, не давая спать Маше и няне Але. Маша забеспокоилась и стала звонить во все комитеты и советы ветеранов, хлопотала, собирала справки и за полгода добилась ему новой машины с ручным управлением. Фёдор Михалыч устроился в военный госпиталь в Одинцово, повеселел, снова стал шутить и звать Машу дочкой.

За два года работы Маша подкопила денег и сделала ремонт, объединив свою двухкомнатную с такой же двушкой няни Али. Зимой к ним перебирался с первого этажа Фёдор Михалыч. Топили они углём, а на три печки угля не напасёшься. Ещё через пару лет, когда высотные дома уже шагнули за лесок в конце улицы, у Маши набралось денег на водопровод. Подводили ещё и природный газ всем желающим, но на газ у Маши денег не хватало. Альфия помочь деньгами при всём желании не могла. Фёдор Михалыч повздыхал, поехал в Москву, в которой не был уже лет десять, и вернулся с деньгами. На вопросы нехотя отвечал, что сдал в скупку «афганские штучки», и больше на эту тему не распространялся. Денег хватило и на газ, и на паровое отопление, и на ванную, переделанную из бывшей Машиной кухни. Жить в такой обустроенной квартире со старой мебелью казалось невозможным, и Маша, расхрабрившись, взяла в банке кредит и купила в ИКЕА новую мебель. Патрон долго не мог освоиться и подозрительно нюхал светлые шкафчики и полки. Фёдор Михалыч поначалу запрещал собаке валяться на паласе, но, как только хозяин засыпал перед телевизором, Патрон перебирался поближе и устраивался у его ног.

На работе у Маши наконец дела стали налаживаться: их аптеку купила большая компания, одним из директоров которой был брат Зины Линьковой, институтской подружки. Зина перешла на работу к ним в аптеку, став вполне компетентным директором. К маленькой аптеке присоединили пустующее соседнее помещение, сделали хороший ремонт, построили стеклянные колонны-витрины по всему торговому залу, устроили место для консультанта и отдельный прилавок для косметики и сопутствующих товаров. Неожиданно Машу сделали менеджером, повысив зарплату и даже дав свободу действий в организации работы аптеки. Зина взяла на себя снабжение и финансовые вопросы, и они с Машей прекрасно дополняли друг друга. В хлопотах и освоении новой должности прошёл ещё год.

Мама Наденька неожиданно умерла, о чём сообщил отчим, впервые написав Маше письмо. Он писал, что уже снова женился, потому как дети нуждаются в присмотре, а он неделями дома не бывает, что новая жена – их соседка по площадке и женщина хорошая, а потому дети в обиде не будут. Писал ещё, что переезжают они все в Крым и, как устроятся, адрес он ей вышлет. Больше писем не было, и Маша вскоре перестала их ждать. У неё была семья – Аля и Фёдор Михалыч, хорошая работа – не тяжёлая и не скучная, свой дом, где всё устроено по её собственному желанию. О чём же ещё мечтать?

– А ребёночка бы тебе! – ежевечерне причитала Альфия, с тех пор как Маша окончила университет. – Я бы вынянчила! И двух бы вынянчила, я ещё в силе! Мужик – тьфу! – не надо его, только ходи за ним, а он ещё и бить тебя станет, мою жаным! – обнимала она Машу. – Ребёночка роди, ай?

– Замуж тебе надо! – гудел басом Фёдор Михалыч. – Мужа надо, человека близкого, опору, защиту. Бабе одной прожить тяжело, ей мужчина нужен, детки, семья. Мы с Альфиёй хоть и старые, а поможем.

Маша, всегда доверявшая няне Але и Фёдору Михалычу, не могла понять, кто же из них прав в таком важном вопросе. В институте, где почти не было мальчиков, и на работе, где девицы просто сатанели от недостатка мужского внимания, она никогда не поддерживала разговоры об отношениях полов, справедливо рассудив, что сказать по этому вопросу ей нечего. Слушала Маша рассказы подружек-студенток о том, что Васька или Виталя делал прошлой ночью, смеялась вместе со всеми, удивлялась и сочувствовала. Но рассказы не затрагивали душу и чувства. Маша хорошо помнила, что жизнь её мама Наденька себе сломала, когда «шестнадцати лет в любовь, как в омут, бросилась». И влюбляться Маша вовсе не собиралась. Замуж она бы вышла, но муж представлялся ей человеком в годах, солидным и уважаемым, ну, как Фёдор Михалыч. А вот как там будет с постельными делами, Маша не представляла. С няней Алей она не решалась говорить на такую щекотливую тему, а Фёдор Михалыч, по мнению Маши, и вовсе об этом не знал.