Филимон Грач - Рукопись

• Название: Рукопись
• Автор: Филимон Грач
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2017

Писатель Филимон Грач хорошо известен нашим читателям. Но на этот раз он предлагает совершенно новую и довольно необычную книгу. «Рукопись» – это своего рода писательская исповедь и одновременно – хроника написания самой книги с подробным и увлекательным изложением событий, происходящих и с главными героями и с самим писателем, автором книги. Подобная «многослойность» – весьма увлекательное чтение для всех любителей необычного и загадочного.

---

Его мягкая атласная пижама в бело-синюю полоску скользит по группам мышц, с неё остатки недавнего забытья Писатель рукою стряхивает вниз, ряд маленьких перламутровых пуговок на пиджачке он быстро обегает пальцами, те легко выскакивают из прорамок, левый рукав, правый, затем штаны – и вся пижама летит на пол, где старый дубовый паркет с облупившимся лаком на поверхности опять отправляет его в прошлое, не давая ему ни единого шанса зацепиться за новый день.

Тяжело вздохнув, по привычке Писатель опять бросает свой взгляд на рукопись, стопка листов на столе лежит нетронутой. Только оба листка, но не съехавшие вниз, а будто отложенные в сторону специально, сейчас намекали Писателю на новый тип общения, где открытая форточка, ворвавшийся с улицы ветерок и это прохладное утро вновь наступившего дня с листьями, кружащими за стеклом, отныне будут гарантом его стремительной прогрессии в делах.

Телефон зазвонил снова, едва он успел переодеться и выпить чашечку кофе… Сигара лежала рядом, тоже как напоминание о том, что здоровье в нашей жизни это далеко не главное. Писатель часто баловал себя сигарой. Особенно в последнее время…. А вечером к ней он позволял себе немного «Хереса» или коньяку…

Подняв трубку, улыбаясь, Писатель слушает сбивчивую английскую речь…, эти звуковые символы, обычные сигналы к действию или…? Дэвид и Маргарет Ретчелл уже давно проснулись и теперь хотят, чтобы он, их новый сосед в этом элитном районе, немедленно бы устраивал мангал у себя во дворе, нёс мясо, замоченное с вечера в винегаре, растапливал угли, а они, его добрые, его милые и беспардонные англичане, зажав у себя под мышкой джин и расточая сладкие междометия в его адрес, лавировали бы по его узким мощёным дорожкам в саду, приговаривая, – It’s fantastic, David! Yes, it’s fantastic, Maggy!.. Он сам виноват, что приучил их к традиционному русскому хлебосольству…

Но рукопись трогать нельзя, он даже не накрывает её ничем, когда у него дома собираются гости. Слава богу, его немногочисленные друзья – люди в массе своей воспитанные, все до единого, включая супругов Рэтчелл, являются его преданными читателями и поклонниками.

С годами научаешься жить, не предавая… Можно, скажем, уехать во Францию, не покидая собственной страны, потому что всё дело в Бьянке. Неспроста, лучшим творениям рук человеческих мужчины часто присваивали женские имена! Были и исключения, конечно, но, разве, может что сравнится с Бьянкой?

… Прошла ещё одна неделя сентября…

– Бьянка, ты отпустишь меня? Мне нужно срочно куда-нибудь поехать…. Куда поехать? Знаешь… я по-прежнему тебя люблю! Знаю, знаю… Тебе не нравилось никогда, когда я начинал заводить эту старую пластинку! Теперь я могу признаться тебе, что и мне тоже не нравилось никогда использовать «это» слово… Наверное, я поеду в Сэн-Луи, там прекрасные лебяжьи пруды и чудные кленовые аллеи!

Прихватив с собою трость, держа её двумя руками у себя на пояснице, я буду корчить из себя буржуа, бродя по тропинкам, засыпанным листвой и пиная их без конца носком своей лаковой туфли… Почему я хочу обуть свои смешные лаковые туфли? Просто… Просто я не молод уже, а там, я надеюсь, мне не встретится заносчивый сноб, кто возьмётся критиковать меня за столь дикую выходку… Мне нужно уехать, Бьянка! Дня на два, хотя бы!

Что? Нет, я тоже возьму тебя с собой! И ты как прежде, едва касаясь меня своим плечом и смешно поглядывая на меня каждый раз, боясь не поспеть со мною в ногу, будешь рассказывать мне о том, какую чудную ночь ты пережила накануне и какое замечательное утро встретило тебя, когда ты, чуть открыв глаза, долго щурилась от солнца, лёжа в постели и пытаясь своею ручкой отыскать на мне то, что ночью выдавало себя с головой!

Ах, Бьянка! Двести тридцать пять страниц машинописного текста, это, увы, не то, что так ценят мои брятья-графоманы! Да, да! Увы! Хотя, ты знаешь… мне всё равно! Нет, правда! Мне абсолютно наплевать, что обо мне подумают в парижском издательстве! Месье Кришон смешон! Он возомнил себя чёрт знает кем! Помню, помню… ты советовала мне не спешить… Я и не спешу! Видишь, я собираюсь поехать в Сэн-Луи!»…

Бесцельно побродив по комнатам, неспешно обойдя их одну за другой, Писатель опять преткнулся взглядом о свой письменный стол, безупречный порядок в доме в последнне время стал его слишком раздражать.

Тогда он прошёл в дальний угол комнаты, сел в своё любимое кресло между столиком в стиле барокко и тяжёлым напольным канделябром о шести свечах, зажёг одну из них, ту, что давала всегда наиболее приглушённый свет и не мешала ему из своего укрытия наблюдать за обстановкой в доме и устало закрыл глаза.

Глава 2 Иезуиты

Чтобы хоть как-то занять себя на этом скучнейшем в моей жизни мероприятии, я опять долил себе вина в бокал и стал искать к кому бы придраться со светским, на их манер, разговорчиком… «Так месье Сираншон говорит, что его сыр самый лучший в округе? Может быть, может быть… Чем не тема для безобидной пикировки словами!»… Обойдя несколько высоких столиков на ажурных ножках, окружённых пьющими, жующими и курящими людьми, я сразу обратил внимание на одного своего старого знакомого, немолодого уже француза Вивьена Трюльи, тот всегда, как только выпивал немножечко сверх меры, так сразу начинал кичиться своей, якобы, принадлежностью к роду великого Иоахима Мюрата, известного наполеоновского маршала! Вот его-то я и намеревался погрызть немного за столь фривольную самоидентификацию…

– Послушайте, старина Вивьен! – Незаметно подойдя к его столику, благо, что кроме него самого, за ним больше не было никого из гостей… – я повернулся лицом к пожилому французу, тот, всецело погружённый в своё занятие, вытаскиванием застрявшего моллюска из раковины, сначала отреагировал на моё обращение крайне рассеянно, вскоре спохватившись, вдруг воскликнул, – А! Это вы, мистер русский!

… «Ничего себе, «мистер русский»! Я, конечно, в душе оскорбился на его эскападу, но вида не подал… Сам виноват, что послушав своих соседей по сектору, английскую чету Рэтчелл, припёрся на их чрезвычайно «отпевательный» фуршет»…

Рэтчелл старший, таскавшийся со мной повсюду, мгновенно прийдя мне на выручку, начал было;

– Э-э… месье Вивьен! Вот месье Базиль Сираншон утверждает….

– Да, он утверждает, месье Вивьен! – продолжил я, перехватывая эстафету от Дэвида Рэтчелла, – что его сыр Аббеи – де-Сито самый лучший в нашей коммуне … это так? …Как вы думаете?

Фразу «как вы думаете» я специально приклеил с конца со значительным отставанием по времени, чтобы этот пожилой балбес не мнил себя уж слишком большим умником по части исторических инъекций…

* * *

… Да, в общем, дело не в этом… Как я пережил вчерашний фуршет, не помню… Дэвид, старый суссекский пьяница, с самого начала увязавшийся за мной, был несносен, после окончания вечеринки мне пришлось выслушивать его высокопробную ахинению про американскую ПРО, про их почти пиратский подводный английский флот с «Чёрным Роджерсом» на флагштоке, и «про прочее», говоря тавтологически…

Кажется, он сам уже не верит в разрекламированное могущество США и Англии… «А ты почему во Францию поехал?» – Однажды спросил его я и, пожалуй, впервые старина Дэвид не лукавил, не пытался из кожи лезть вон, с пеной у рта отстаивая передо мной свою англо-саксонскую исключительность, а ответил просто, как подобает нормальному мужику: – «Марго настояла!» Про Марго я уточнять не стал, ситуации жизненные разными бывают, а тут, что называется, классическое «шерше ля фам», но с английским подтекстом!

… Проснулся я, как обычно, в полном одиночестве… За эту прошедшую ночь ветер на улице стал крепче, а мой любимый вековой дуб, беспрестанно стучащий веткой в окно, с заметно поредевшей шевелюрой… Кажется, он стал ещё более сердит и скрипуч, будто это я был повинен в том, что на смену лету обычно приходят осени, а не вёсны… Младший из сыновей Рэтчеллов, Фил, пятнадцати лет мальчишка, долговязый, с худым веснушчатым лицом, уже вовсю гонял мяч у себя на площадке…

Мяч часто залетал на мою территорию и тогда он, с опаской косясь на мои окна, быстро перемахивал через невысокий забор, хватал мяч с земли и тутже бежал обратно… Эта история повторялась несколько раз кряду. В отличие от местных, я снобом не был никогда, а потому всякий раз старался укрыться за оконной рамой либо за шторой, когда мне вдруг казалось, что Фил конкретно смотрит на меня, когда опять хочет тайком перелезть через забор на мою территорию за мячом…

… «Бьянка» с Филом сговорились, наверное, если в одно мгновение я оказался там, где сейчас дует холодный ветер, а вид обветшавших строений и могильные холмы без указания имён и дат, наводят ужас на моё осиротевшее сознание… Ведь это и есть моё одинокое детство? Я оглядываюсь кругом – никого… Только какой-то лысый дядька, моих лет примерно, согнувшись над грядкой, копается у себя в огороде…