Джесси Бёртон - Муза

• Название: Муза
• Автор: Джесси Бёртон
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-95565-7

1967 год. Оделль Бастьен поступает на работу в Скелтоновский институт, и одновременно начинается ее роман с Лори Скоттом.

1936 год. Олив, дочь арт-дилера Гарольда Шлосса, тайком пишет картины. В Малаге, куда ее семья приехала из Англии, она встречает художника Исаака Роблеса – это ее первый роман.

Сестра Исаака, Тереза, искренне желая помочь Олив поверить в свой талант, решает выдать ее работы за картины своего брата, а Гарольд Шлосс берется их продать. Так в одночасье к Исааку приходит слава.

Спустя 30 лет его картины пользуются популярностью и стоят бешеных денег. Одну из них Лори Скотт приносит на экспертизу в Скелтоновский институт – это единственное, что ему оставила покойная мать.

Но почему Марджори Квик, начальница Оделль, изменилась в лице при виде этой картины? Кто была мать Скотта? Что знает и скрывает Марджори? Оделль чувствует, что она близка к разгадке, и достаточно потянуть за нитку, чтобы размотать клубок. Вот только как эту нитку отыскать?

---

Он подошел ко мне примерно через полчаса, когда я расставляла пустые формочки из фольги аккуратными башнями, стараясь навести мало-мальский порядок среди холостяцкого хаоса, царившего на крошечной кухне Сэма с Патриком.

– Привет, – обратился он ко мне. – Значит, ты поэт. А меня зовут Лори Скотт.

Я первым делом подумала, что надо бы проверить, не осталось ли у меня на пальцах кусочков сэндвича с яйцом.

– Я не поэт, я просто пишу стихи, – ответила я, поглядывая на руки.

– А есть разница?

– По-моему, есть.

Лори облокотился о столешницу, вытянув длинные ноги и скрестив руки, словно детектив.

– А Делли – твое настоящее имя?

– Вообще-то меня зовут Оделль.

На мое счастье, под рукой оказалась бутылочка «Фейри» и губка для мытья посуды, так что я рьяно принялась за работу.

– Оделль.

Лори обернулся и сквозь арочный проем окинул взглядом комнату, где вечеринка шла уже без руля и без ветрил, погружаясь в круговорот окурков и криков, ключей от консервных банок, потерянных заколок и чьего-то мятого пиджака, валяющегося на полу. Сэм и Синт должны были вскоре уйти – причем не куда-нибудь, а в нашу квартиру, которую я пообещала освободить на один вечер. Сегодня я должна была заночевать в этом логове. Этот Лори, похоже, заблудился в своих мыслях, был, возможно, слегка обкурен – я заметила лиловые круги усталости у него под глазами.

– Как ты познакомился со счастливой четой? – спросила я.

– А я с ними не знаком. Я дружу с Барбарой, а она мне сказала, что здесь вечеринка. Я и не знал, что это свадьба. Как-то неловко получилось, но сама знаешь, как бывает.

Я не знала, поэтому промолчала.

– А ты? – поинтересовался Лори.

– Я училась с Синтией в школе. Мы вместе снимаем… снимали квартиру.

– Значит, давно знакомы.

– Давно.

– Твои стихи и вправду хороши, – заметил он.

– Спасибо.

– Не представляю себе, каково это – быть женатым.

– Вряд ли это такая уж большая перемена, – ответила я, надевая желтые резиновые перчатки.

Он повернулся ко мне.

– Ты действительно так думаешь? И поэтому твои стихи о любви, а не о браке?

Пена вздымалась в раковине все выше, поскольку я не выключила кран. По-видимому, Лори и вправду мною заинтересовался, что доставило мне удовольствие.

– Да, – ответила я. – Только не говори Синт.

Он засмеялся, и мне понравилось, как звучит его смех.

– Моя мать утверждала, что с опытом брак становится лучше, – сообщил он. – Впрочем, для нее это была уже вторая попытка.

– Бог ты мой, – хохотнув, сказала я.

Наверное, в моем голосе прозвучала нотка осуждения. В те дни развод все еще ассоциировался с каким-то непотребством.

– Она умерла две недели назад, – проговорил он.

Я умолкла, застыв над раковиной с губкой в руке. Потом посмотрела на него, чтобы удостовериться, что правильно расслышала.

– Отчим посоветовал мне выйти проветриться, – продолжал Лори, уставившись в пол. – Он сказал, что я путаюсь у него под ногами. И вот, представляешь, меня занесло на свадьбу.

Лори снова засмеялся, а потом опять затих и обхватил себя руками. Я заметила его модную кожаную куртку. В Англии у меня еще никогда не было такого откровенного разговора с чужим человеком. Я не могла ему ничего посоветовать, но, кажется, он этого и не ждал. Похоже, плакать он не собирался. У меня мелькнула мысль, что ему должно быть жарко в этой куртке, но вроде бы он вовсе не планировал ее снимать. Наверное, он не задержится здесь надолго. Я поймала себя на том, что мне будет жаль, если дело в этом.

– Я не видела свою маму вот уже пять лет, – сказала я, сунув липкий поднос с остатками крема в горячую воду.

– Но она хоть не умерла.

– Нет, она не умерла.

– Я все время думаю, что снова ее увижу. Что она будет дома, когда я вернусь. Но там никого, кроме гребаного Джерри.

– А Джерри – это и есть твой отчим?

Лицо Лори помрачнело:

– Да, увы. И моя мать завещала ему все.

Я попыталась определить возраст Лори. Казалось, ему около тридцати, но готовность, с которой он мне открылся, свидетельствовала о том, что он моложе.

– Да, нелегко тебе. А почему она так поступила?

– Долгая история. На самом деле она оставила мне одну вещь. Джерри всегда ее ненавидел, что в очередной раз подтверждает, какой он придурок.

– Вот видишь, и ты что-то получил. А что это?

Лори снова вздохнул, разомкнул руки и свесил их по бокам.

– Картина. Она только для того, чтобы напоминать мне о матери.

Он горько и как-то криво улыбнулся.

– Любовь слепа, любовь скупа. Видишь, я тоже мог бы стать поэтом. – Он кивнул в сторону холодильника. – Молоко есть?

– Должно быть. Знаешь, я думаю, тебе лучше запомнить свою маму, чем пытаться забыть ее. Мой отец умер. И у меня совсем ничего от него не осталось. Кроме фамилии.

Лори замер, держа руку на дверце холодильника.

– Ничего себе. Извини. А я тут распинаюсь…

– Все в порядке. Нет, правда.

Теперь я почувствовала себя не в своей тарелке, и мне уже хотелось, чтобы он скорее достал молоко и занялся им. Вообще-то я не имела привычки говорить о своих родителях, но тут меня словно что-то подначивало продолжать.

– Он погиб на войне. Его самолет сбили.

Лори оживился.

– Мой тоже погиб на войне. Но не в самолете. – Он умолк, и мне показалось, что он собирается что-то сказать, но потом передумал и только добавил: – Я его не знал.

Мне стало неловко от этой синхронности наших обстоятельств, как будто я намеренно пыталась ее добиться.

– Мне было два года, – поспешила сказать я. – Я его почти не помню. Его звали почти как меня, только без мягкого знака – Оделл. Когда он умер, мама изменила мое имя.

– Что сделала? А как тебя звали до того?

– Понятия не имею.

Этот факт из моей собственной жизни прозвучал нелепо и смешно – по крайней мере, в то мгновение мне так показалось (а может, виной всему дым от травки, клубившийся повсюду), – так или иначе, мы оба расхохотались. По сути дела, мы просто хохотали целую минуту, так хохотали, что животы заболели. Как тут не рассмеяться, если меня «переименовала» мать, у него мать внезапно умерла, а я в желтых резиновых перчатках стою на кухне в доме по соседству с Британским музеем.

Лори повернулся ко мне лицом, бутылка молока угрожающе накренилась у него в руке. Протрезвев, я уставилась на его руку, обеспокоенная, что молоко начнет капать сквозь крышку бутылки, наклоненной под таким опасным углом.

– Слушай, – сказал он, – Делли.

– Оделль.

– Ты хочешь выйти?

– Откуда?

– Отсюда, ненормальная ты девица.

– Это еще кто ненормальный?

– Можно пойти в Сохо. У меня есть друг, он мог бы провести нас во «Фламинго». Только, чур, сними эти резиновые перчатки. Это не такой клуб.

В ту минуту я даже не знала, что и думать о Лори. Может, он был поражен горем, а в то же время казалось, что горе еще не вступило в свои права. Возможно, он еще не пришел в себя после потрясения, ведь прошло всего лишь две недели. Но о Лори можно было сказать наверняка, что он на кого-то злится и немного растерян, одновременно уверен в себе и все же избегает самого себя – да, все это можно было сказать о Лори. Язык у него был хорошо подвешен, он болтал о Джерри, и о своем доме, и о разведенной, умершей матери с такой привычной усталостью от жизни, что я не могла определить наверняка, пытается ли он уйти из этого мира или, напротив, остаться в живых.

– Я… я устала, – промолвила я. – Не могу уйти с вечеринки.

С этими словами я выдернула затычку из сливного отверстия раковины. Вода начала с шумом утекать, а я задумалась о том, почему его мать умерла.

– «Фламинго», Оделль.

В жизни не слышала о таком месте, но не стала ему об этом сообщать.

– Но не могу ведь я оставить Синт.

Лори недоверчиво приподнял бровь.

– Вряд ли ты ей сегодня понадобишься.

Я залилась краской и стала рассматривать исчезающие мыльные пузыри в раковине.

– Слушай, – продолжал он, – моя машина около дома. Как насчет того, чтобы завезти картину к моему другу, а потом пойти танцевать? Не обязательно во «Фламинго». Ты любишь танцевать?

– А картина у тебя с собой? – спросила я.

– Все ясно. – Он провел рукой по волосам. – Ты, наверное, из тех девушек, что больше интересуются искусством, чем ночными клубами?

– Думаю, что не принадлежу ни к тем, ни к другим. Но я работаю в художественной галерее, – добавила я.

Мне хотелось произвести на Лори впечатление, показать ему, что я не просто какая-то невинная зануда, предпочитающая мытье посуды валянью на ковре.

Глаза Лори засияли.

– Хочешь взглянуть на картину? – спросил он. – Она в багажнике моей машины.

Тогда, на той кухне, он не пытался ко мне прикоснуться. Я почувствовала одновременно облегчение от того, что он этого не сделал, и желание, ведь он это сделать мог… Думаю, именно по этой причине я и согласилась взглянуть на картину. Так и оставив гору тарелок в раковине, я последовала за ним.