Илья Уверский - Гроссмейстер и Жемчужина. Фауст XXI века. Перед Апокалипсисом

• Название: Гроссмейстер и Жемчужина. Фауст XXI века. Перед Апокалипсисом
• Автор: Илья Уверский
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-00071-872-8

В книге дано расшифрованное послание о судьбе России и мира, а также ряд ключей к пониманию Апокалипсиса, ранее сокрытые в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Главные герои романа также являются главными героями Апокалипсиса. Воланд – красный дракон. Кот-бегемот – Зверь из моря. Коровьев – лжепророк. Азазелло, выходящий из зеркала, – Саранча, технологии «матрицы», виртуальной реальности. Абадонна – Авадон, атомный губитель. Гелла – Вавилонская блудница, Пилат – антихрист или зверь из бездны. Они не только никуда не исчезали, но и с каждым днем набирают силу. И Вы с ними знакомы. Кстати, Пилат уже ждет своего часа, чтобы спалить ресторан «Грибоедов». Нет, такого ресторана в Москве нет.

Но все они Вас, уважаемый Читатель, конечно же, не интересуют. Вас интересует, через что прошла Маргарита Николаевна, то есть Россия, чтобы вернуть своего Мастера, которого она потеряла, опоздав всего на один день почти сто лет назад. Нет? Ах, Вас интересует, кто же этот Мастер, которого Воланд вернет Маргарите? И это Вы тоже сможете узнать.

А может быть Вы хотите узнать секрет технологий, которые дадут Маргарите неслыханное могущество? Или рецепт эликсира бессмертия? Время пришло. Но не будем спешить.

---

Мы едем в черном джипе-гелике с мигалками. Я в наручниках, на заднем сиденье, зажат между двумя верзилами в черных костюмах. На переднем месте Марченко – или Марчелло, их главный. Контуженный, правда. В ушах гудит и давит от сирены. Мы несемся по ночной Москве, огни проносятся мимо окон. Мы мчимся мимо московского планетария. Да, да, того самого, где какой-то мужик, которого я плохо помню, постоянно смотрел на Луну, а потом почему-то на турникет. Был ли это некий господин Понырев? Сильно сомневаюсь.

Марчелло оборачивается ко мне:

– Конфету будешь?

– Что за конфета?

– «Мимка» какая-то, попробуй. – Я ловлю конфету. Слишком сладко. Хотя, когда проглотил, через минуту по горлу поднялась ужасная горечь. Что там было внутри? Издевается, значит, нехороший человек…

– Там, случайно, внутри морфия не было?

– Какого еще морфия?

– Того, что выдает Морфеус, бог сновидений, – решил я сострить.

– А может быть, тебе еще булочку с маком, или батон? Это просто конфета.

– А почему на фантике книжка нарисована?

– Послушай, если бы я дал тебе конфету «красная шапочка», ты бы так же меня мучил? Набери номер завода и спроси у них сам.

– А маслин у вас случайно нет?

– Только отравленные, специально для тебя.

Дальше мы ехали молча.

Было около 10 часов вечера.

Потом мы почему-то делаем крюк, на две минуты подъезжаем к нехорошему дому, «Дому на набережной», или, официально, к ЖК «Дом Правительства», дому, где жило все советское руководство, любовалось красивейшим видом на Кремль. Что мы там делали, я не знаю, Марчелло вышел из машины, что-то с кем-то перетер, потом вернулся. Я там, конечно, не жил, но так совпало, что я, подыскивая будущее жилье, здесь уже побывал ровно неделю назад. Как вы вскоре узнаете, не сказать, что очень удачно.

В голову ударил импульс темной энергетики. Дом небожителей, живших рядом со своими палачами. Дом сотен разбитых судеб и разрушенных семей. Дом со множеством потаенных ходов и квартир, где, как ходили слухи, к вам в квартиру могли попасть, не вскрывая замка или, что значительно хуже, печати.

Когда-то чуть ли не каждую ночь сюда подъезжали маруськи и даже аннушки, прошу прощения, а-шки. Когда-то их использовали для скорой помощи, правда, потом заменили. Говорили, что был даже подземный ход, ведущий от этого дома то ли к Кремлю, то ли на Лубянку, а может, и еще в несколько мест. Представляете: приходите устало домой, открываете дверь, а там Воланд в одних труселях, огромный кот и Коровьев вокруг бегает с графинчиком – обхохочешься! Хрусть!

«А ведь здесь и могла быть та самая нехорошая квартира № 50 из «Мастера и Маргариты», – подумал я. К счастью, я себя успокоил. Номер дома точно не 302-бис, на теплоход дом не похож, да и булгаковеды, вроде, здесь не активничают, хотя часто косятся на здание.

Далее мчимся мимо Кремля. Туда мы не заезжаем, а проезжаем мимо. Ведь это же не дворец Ирода Великого. Ну, если только не считать таковым Ивана Грозного. Да и Антониевой башни здесь нет, только Спасская и еще несколько неподалеку. Вдали проносится мимо невиданный храм с двумя странными пятисвечиями, ой, прошу прощения, Государственный исторический музей. Где-то рядом со Спасской башней должен быть помост, прошу прощения, Мавзолей. Чуть дальше – Лобное место вместо Голгофы. Сразу за музеем – Манежная площадь. Ну не ипподром же. Мы несемся дальше. Вот и приехали, заезжаем внутрь.

Нет, это, конечно, не клиника Стравинского. Ведь он был известным композитором. Если бы мы сильно хотели попасть на улицу Композиторов, мы могли бы поехать во всем известный Спасо-Хауз. Но нас там точно не ждали.

Марчелло, огромный верзила, на выходе предлагает мне закурить. Выйдя из джипа, полной грудью вдыхаю свежий ночной воздух. «Какое ужасное место», – должен был подумать я, но ничего особенного не почувствовал.

Я спрашиваю:

– А что, есть?

– Конечно, какие предпочитаете?

– Мне, пожалуйста, «Нашу марку» из листьев табака Берли, если, конечно у вас есть.

Марчелло не заценил шутку, вытащил сигареты «Мальборо» и закурил. При этом не поделился. Я вопросительно уставился на него. В данном случае Ричард Докинз был прав, онтологический аргумент Расслела не сработал.

– Ба, извините, пожалуйста, возможно, мне это показалось, но на дверце царапина, – вдруг воскликнул он, отвлекая меня от темы с сигаретами.

– Где?

– Вот же!

Я очень внимательно разглядел дверцу джипа и по пути увидел разбитые очки, которые валялись рядом. «Странно», – подумал я, – только что здесь ничего не было».

Попытался их поднять. Но Марченко, вероятно, хотел сделать то же самое и по своей неуклюжести случайно на них наступил, при этом поскользнулся, вскинул ногу и попал мне прямо в живот.

Я начал складываться и неожиданно рукой зацепил пластиковый стаканчик с вином. Один из сопровождающих почему-то пил вино и поставил стаканчик прямо на крышу джипа, прямо передо мной.

Вино вылилось мне на лицо и на воротник. Марчелло был в шоке от произошедшего и не знал, как извиниться.

– Ах, какое недоразумение, какой ужас, возьмите, пожалуйста, платочек.

Марчелло передал мне платочек, я вытерся.

К сожалению, часть вина попала в глаз, и то ли от аллергии, или от чего-то еще, он распух. Вероятно, я еще и губу прикусил, так как на ней образовался кровоподтек.

– Еще раз тысячу извинений. Это моя вина, поверьте, я сделаю все, чтобы ее загладить.

Марчелло был исключительно вежлив, при этом бил себя ладонью по голове.

– Ах, сущий пустяк, забудьте. – Я все понимал, с кем не бывает.

Я решил не задерживать уважаемую публику и резко ускорился, так как у всех дети, жены ждут, вечереет, однако. Так ускорился, что споткнулся об первую ступеньку крыльца и чуть не растянулся перед дверью.

Мы прошли по длинным коридорам, подошли к огромному кабинету, на двери которого было написано «Доктор Пилсудский». «Прямо как польский маршал Пилсудский из книги Вольфа Мессинга «Я – телепат Сталина»», – подумал я. Хотя при чем тут Мессинг?

– Разрешите. – Марчелло толкнул меня внутрь кабинета.

Пилсудский сидел с недовольным лицом в огромном кресле, что-то внимательно изучал. С усами, с какими-то грузинскими чертами лица, в погонах, лет 50, хотя, может, и старше. Мы появились не вовремя.

Он искоса посмотрел на меня и продолжил читать.

– Марченко, на хрена ты ему фейс разбил? Ты же пачкаешь мой кабинет, неужели нельзя это сделать после того, как он выйдет отсюда? – спросил он спокойно, не отрываясь от бумаги.

– Прошу прощения, он хотел у меня сигарету выхватить.

– В наручниках, чем? Расстегни, кстати, на черта ему наручники-то надели, твою дивизию…

– Извините.

Марчелло расстегнул мне наручники и дал пульт от телевизора, который громко орал рядом со мной. Потом все вышли из кабинета, закрыли за собой дверь и начали перешептываться в коридоре.

Пилсудский не обращал на меня внимания, поэтому я стал смотреть телевизор.

Заканчивался фильм «Обычные подозреваемые» с Кевином Спейси. Это был тот самый знаменитый момент, концовка, где мафиози Кайзар Созе, полдня паривший мозги бедному следователю, хромая, выходит из полицейского участка, заворачивает за угол, распрямляется, закуривает, спокойно садится в подъехавшую машину и уезжает. Следак, до которого дошло, что вся история была выдумана и составлена из окружающих предметов в кабинете, выбегает на улицу, но уже поздно.

– «Самая большая шутка дьявола – убедить мир, что его не существует. И вот так, он исчезает».

3. Судилище

– Надежда, – Пилсудский неожиданно поднял трубку, – дай ему бумаги, пусть ознакомится.

Секретарша с очень смешной фамилией Почесайкина забежала в кабинет, порылась на столе у Пилсудского, нашла какую-то распечатку из Интернета и отдала ее мне.

– Читай.

Я взял распечатку. Она была озаглавлена «Судилище», автор – Фрида Вигдорова, год – 1964. Вот здесь-то и началась какая-то мистика. Во-первых, я не понял, зачем меня было тащить в этот кабинет через всю Москву, чтобы дать почитать мне непонятно что.

Во-вторых, в распечатке описывался суд над молодым поэтом Иосифом Бродским; нет, конечно же, не Иешуа Га-Ноцри. Хотя Бродский тоже был молодой, года 24, выглядел, правда, на 3 года старше, тоже рыжий. Его обвинили в тунеядстве и антисоветских стихах. Стенограмма включала диалог между судьей Тягловой, Бродским, кучей другого народа, который битком набился в Дом культуры, где проходил суд.

Запись принадлежала Фриде Вигдоровой, которая впоследствии ее и опубликовала, чем вызвала скандал. Дело все равно было проиграно, а потом она от переживаний тяжело заболела и скончалась. Не дождавшись освобождения Иосифа Бродского.

Проблема в том, что из прочитанного мною следовало, что все участники процесса сильно увлекались «Мастером и Маргаритой», активно ее читали и решили сделать массовый «флешмоб», так как весь процесс в точности отражал структуру главы «Понтий Пилат». А некоторые товарищи еще и повторяли фразы из романа Булгакова! Причем так вели себя порядка 10 человек, упомянутых в «Судилище».