Елена Колина - Двойная жизнь Алисы

• Название: Двойная жизнь Алисы
• Автор: Елена Колина
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-105547-9

Это роман о девочках. Загадка утраченного холста, исповедь о любви и одиночестве, современный психологический роман, погружение в историю ленинградского авангарда, острый взгляд на отношения отцов и дочерей, но прежде всего – это роман о девочках. Сможет ли Рахиль, чувствующая себя отверженной дома и в элитной школе, быть главным человеком для самой себя? Что делать со своей разрушенной жизнью питерской художнице Алисе, даме в красном «мерседесе», так и не ставшей взрослой? Как обеим помогает выжить и сохранить достоинство третья девочка, девочка из другого времени, звезда ленинградской богемы 30-х Алиса Порет, ученица Филонова, подруга Хармса? Автор показывает художественную жизнь Ленинграда 30-х и дарит читателю пропуск в этот безумно интересный и сложный мир.

---

А если «нервы», надо лечиться! Она классический невротик, из учебника: эгоистичная, неуравновешенная, стремится вызвать мое восхищение и одновременно подавить меня, проявляет завышенные требования (ко мне и к папе), зависит от мнения окружающих, склонна к манипулированию, никого не любит, кроме Матвея, и, понятное дело, у нее агрессивность от перманентной фрустрации и близкого климакса.

В нашем доме идет гражданская война: белые против красных, аристократия против пролетариата. Может быть, вам трудно представить, что происхождение для кого-то имеет значение? Многим само слово «происхождение» кажется из Дарвина или из романов. Но многим вообще трудно представить, что другие люди – другие. У нас – так.

Мои родители из разных социальных слоев.

Мама родилась здесь, в нашем доме на Мойке. Прогулки с няней. Няня нянчила ее маму. Старая ленинградская семья: один мой прадед – кинорежиссер (вы знаете его фильмы), его родной брат – композитор (вы поете его песни), другой мой прадед – архитектор. В его квартире мы и живем. Я-то всю жизнь ему благодарна за то, что он когда-то перестроил свою огромную, в целый этаж, квартиру: отдал государству левую половину, а себе взял правую, зато прибавил к своим владениям чердак и купол. Я живу в куполе, как птица… Из купола виден весь город. Государство, кстати, не нашло ничего лучше, чем превратить отданную ему левую половину в коммуналку.

Я живу в куполе, как птица… Там я рисую, там же стоит моя кровать и огромные старые сундуки. В сундуках еще сундуки поменьше, в тех сундуках коробки, коробки, в тех коробках золотое яйцо, а в яйце сила Кощея Бессмертного… Так мне папа говорил, когда я была маленькая. В сундуках у нас архив. Три поколения большой семьи, представляете, сколько там писем, фотографий? Есть даже дореволюционные. Моя прабабка, жена прадеда-архитектора, была из аристократической семьи, дочь царского генерала. Одна только прабабка была аристократка, но маме хватило и одной, чтобы гордиться.

Мама ругает меня за то, что я роюсь в сундуках, рассматриваю старые фотографии, перебираю кружевные платочки и атласные лоскутки, читаю письма. Как будто я могу найти компромат на семью или порнографические открытки, ха-ха. Обнаженная натура среди рисунков есть, и письма эротические мои предки писали. Наш семейный архив такой большой (три сундука), что историку до конца жизни хватит изучать!

Из-за архива все и случилось… в том смысле, что все случается из-за чего-то. Каждое событие в цепочке имеет смысл.

Мама подкралась к лестнице так, что я не слышала, резко крикнула мне снизу, прямо взревела, как медведь: «Спускайся сию минуту, мы опоздаем! Я тебя отвезу! Что ты там застряла, опять роешься в чужих вещах?!» А у меня как раз в руках целая стопка «чужих вещей»: старые открытки, записочки, письма, небольшого размера письмишки, все это пахнет так, что у меня от счастья кружится голова, – другой жизнью… Письма – это не вещи, и они не чужие, а моей прабабки. Прежде это была чья-то жизнь, а теперь это моя тайна от всех, моя тайная жизнь.

Если мама хотела сделать мне что-то приятное, отвезти меня в мою художку, то нечего было так орать… Во-первых, я не роюсь, а изучаю, как если бы я была историком. Вот, например, нашла в одном из сундуков стопку детских книжек, тонких, каких теперь не выпускают: «Как победила революция», «Мачты и крылья», «Чьи это игрушки?», «Гражданская война» – рисунки хорошие. Нашла школьную тетрадь, на первой странице написано: «Задание: составить рассказ из слов: империалисты, оппортунисты, энтузиасты, ударники, пятидневка». На обложке тетради напечатано: «Поучение: не плюй на пол!»

Во-первых, я не роюсь, а изучаю, а во-вторых, я уже закончила рыться и начала готовиться к магическому ритуалу. Меня научили магическому ритуалу, как наколдовать желание: пишешь на листке тонкой бумаги свое желание. Желание должно быть сформулировано кратко, в настоящем времени, в утвердительной форме (не «Хочу, чтобы меня пригласили…», а «Меня приглашают…»). Листок оборачиваешь вокруг свечки и прочно привязываешь ниткой. Ровно в полночь зажигаешь свечу и ждешь, когда она прогорит. Вот и все. Свечу я взяла небольшую и не слишком толстую, чтобы мама не унюхала, что я тут жгу свечи. Не то чтобы я верю, что желание у меня в кармане, но вдруг поможет? Я заранее написала желание, чтобы ровно в полночь не терять времени, и собралась привязать листок ниткой к свечке. Но мама внизу кричала: «Мы опоздаем! Я сейчас поднимусь к тебе и…»

Я вскочила, засуетилась, как бурундук при приближении опасности (мне бы попало, если бы она застукала меня с книжками и письмами из сундука, а если бы она прочитала мое желание, я бы сама умерла на месте!), и быстро, на бегу, сунула все под матрац – и книжки, и свечу, и открытки-письма-письмишки, и главное – листок с желанием, – и полетела вниз по лестнице. На нижней ступеньке споткнулась и подвернула правую ногу. Нога мгновенно распухла… Бурундук, почуяв опасность, встает на задние лапки и свистит, затем убегает, продолжая свистеть, и прячется в кустах или залезает на дерево. Что бы сказала мама, если бы я со свистом промчалась мимо нее, выбежала на улицу и залезла на дерево?

На Фонтанке, у Цирка, мама неудачно затормозила и въехала в поребрик. Всего лишь поребрик! И вот скажите, кто виноват, что теперь я калека? Я, потому что полулежала на заднем сиденье и держала распухшую ногу на спинке переднего кресла? Или мама? Я ведь подвернула ногу из-за мамы! Если бы я не боялась, что она застукает меня с моим желанием, и не торопилась спрятать листок под матрац…

В общем, оказалось, что человек – очень хрупкое, ненадежное существо: на «рейнджровере» всего лишь царапина, на поребрике ничего, а я – калека, лежу недвижимо… Вот ни фига себе, подвезли в художку…

С трудом отвоевала себе право лежать в куполе… Все, что мне доступно из радостей жизни, это рисовать лежа. Лежа можно рисовать только карандашом (ну, не маслом же! и тушью нельзя – расплывается). Я ставлю на живот подставку с закрепленным листом и рисую лежа. Нашей домработнице платят вдвойне за то, что она бегает в купол: меняет листы на подставке, приносит еду, помогает мне справиться с унизительными подробностями моего существования. Я рисую на животе, ну, и конечно, у меня есть ноутбук и айфон.

До листка с желанием и остального, что я спрятала под матрацем, мне не добраться. Это так близко от меня: нужно всего-то сесть, протянуть руку… Но я не могу сесть! Я лежу! До архива тем более не добраться.

Кроме меня семейный архив никому не интересен, я единственный потомок своих знаменитых предков (маленький Матвей пока не в счет). Так уж получилось, что из всего великолепия «мастеров культуры» вышел один лишь ручеек, я. Кстати, в поколении, следующем за этими китами (кинорежиссер – композитор – архитектор), в его побочных ветвях, все искусствоведы: сами уже не производили искусство, только ведали, кто в Эрмитаже, кто в Пушкинском доме, кто где.

Все такие фамилии как-то роднились (если вы назовете какого-нибудь знаменитого «ленинградского деятеля культуры», то у нас в роду найдутся его дети-внуки), были знакомы с детства, настоящее светское общество, старые деньги. «Старые деньги» можно сказать про семью, в которой может и не быть денег, но есть дух, история, несколько поколений «хорошей семьи», выращенных няней… и няня тоже была из «хорошей семьи».

А вот «новые деньги» – это именно про деньги. «Новые деньги» – это люди, у которых много денег, но первое поколение умеет есть ножом и вилкой, едят ножом и вилкой в ресторане, а у себя дома хряпают так. Я-то не сноб, я нормальная, просто повторяю мамины слова.

Мама из Семьи, а папу взяли в Семью. Папа – никто. Из какого-то города. Из какой-то семьи. Да, вот еще одно семейное табу: папина мама – крановщица. В других семьях не говорят о сифилитиках или сумасшедших в роду, а у нас не говорят о крановщице. Но зачем мама выходила замуж, если считала этот брак неприличным мезальянсом? Может быть, папа обманул принцессу, притворившись кем-то другим? Может быть, у папы был Кот в сапогах, который бежал перед маминой каретой с криком «Это поля маркиза Карабаса!»?

Принцесса хренова. Вышла замуж, чтобы потом твердить мужу: «Ты никто, тебя взяли в Семью, ты всем обязан нам, мы дали тебе все». Конечно, я уже давно знаю, какой у папы бизнес: это не бизнес.

Это магазины. У папы сеть продуктовых магазинов. Магазины самые дешевые, если честно, это круглосуточные продуктовые лавки, расположены обычно в подвальчиках. Их много, только вокруг нашего дома их пять, и два из них на Мойке.

Мама говорит: «К тебе ходит весь Петербург Достоевского». Ну и что? Папа делает хорошее дело для людей. Бедные люди тоже должны покупать свежие продукты, а в папиных магазинах всегда все свежее, потому что дешевое быстро раскупается и привозят новое. Товарооборот.

Мама говорит: «Моя семья дала тебе первоначальный капитал, чтобы ты занял место в обществе, а ты вместо этого открыл сеть сельпо». Как будто мамина семья – мафия, и моего папу взяли из деревни у оливковой рощи в Нью-Йорк торговать алкоголем… или как будто мама дала ему первоначальный капитал в виде семейных связей, чтобы он стал президентом, а он открыл сельпо. В любом случае, это какой-то голливудский сериал!