Андрей Бехтерев - Райские сады

• Название: Райские сады
• Автор: Андрей Бехтерев
• Жанр: Самиздат

Провинциальная девушка случайно становится принцессой. К ней в королевский замок приезжает родной брат. Простодушный и отважный молодой человек знакомится с королевским двором, попадает в забавные истории, находит любовь в лице юной фрейлины. Но жизнь в замке не так безмятежна, как кажется на первый взгляд. Вокруг трона ведется жестокая война за власть, а среди вечно цветущих садов скрываются инфернальные чудовища.... Содержит нецензурную брань.

---

– Все равно глупо. Вам не было страшно?

– Конечно, нет. Это же, как бы не я. На самом деле это какой-то персонаж, какой-нибудь карапуз из античного мифа. Я точно не знаю какого.

Граф посмотрел на подпись под картиной. Было написано «Георг Лейбниц. Райский сад».

– Ерунда какая-то, – повторил Иванко.

– Жаль, что вам не понравилось, – вздохнула Аленка.

– Жаль, – согласился граф и улыбнулся. Фрейлина улыбнулась в ответ. Она ничуть не расстроилась.

Принц Артур сидел в своем рабочем кабинете и просматривал утреннюю печать. Вошел слуга.

– Извините, – сказал слуга, – господин обер-прокурор уже полчаса ждет.

– Ах да, – вспомнил принц о назначенной на полвторого встрече и посмотрел на часы. На часах было без пяти три.

– Просите, – сказал принц и отложил газету. Слуга вышел и почти сразу вошел обер-прокурор.

– Здравствуйте, Афанасий Никитич, – сказал пристав в кресле принц. – Простите, что заставил вас ждать. Садитесь, пожалуйста.

Обер-прокурор сел на указанный ему стул.

– Какое у вас дело? – сказал принц, попытавшись улыбнуться.

– Ваше Высочество, – сказал обер-прокурор предельно серьезно, – я пришел вас просить об одном законе, который на днях будет представлен в Совет Министров на утверждение.

– «За» или «против?» – уточнил принц.

– Против. Очень, – еще больше нахмурился обер-прокурор.

– И что же это за закон? Хотя дайте угадаю. Закон об обязательном образовании?

– Конечно. Абсолютно бредовый закон. Такое чувство, что вы не ведаете, что творите.

– Ну-ну, давайте поспокойней, – сказал принц и достал из ящика ножнички для ногтей. – Не надо эмоций. Поконкретней можно? Хотя дайте угадаю еще раз, вы против перевода Закона Божьего на факультатив?

– Да. Вы все сами знаете. Но это не самое ужасное, самое ужасное это ваши новые учебники. Что еще за равенство всех религий? Что еще за единый Бог для всех?

– Нет, вы неправильно поняли, – принц положил ножнички на стол. – Никто не говорит про равенство. Просто у каждого человека должна быть свобода выбора. Пускай каждый человек сам решает для себя, во что ему верить. По-моему это называется свободой совести.

– Мне все равно как это называется, – стал горячиться обер-прокурор. – Церковь категорически против такой позиции.

– Боитесь конкуренции? – усмехнулся принц.

– Нет. Хотя, если хотите, да. Поверьте, свобода совести – это не добродетель. С помощью этого закона и с помощью всех этих модных словесов вы хотите в открытую, на государственном уровне, сеять ложь в незащищенных детских умах. А знаете ли вы, что нет больше греха, чем соблазнить ребенка? Так почему же строго наказывая за развращение детей, государство собирается само заниматься этим.

– Стоп. Вы не правы.

– Нет, Ваше Высочество, я абсолютно прав. Кто дал нам право сеять плевелы на Божьем поле? Кто дал нам право ставить сети и петли детским сердцам на пути к истине? Разве их мало и без нашей помощи? Кто дал право нам, призванным охранять истинное учение Христово, самим искушать? Или мы не боимся суда Божьего?

– Еще раз стоп, Афанасий Никитич, – принц стал раздражаться, – вы передергиваете. Если ваше, точнее, наше вероисповедание – истинно, в чем я и сам убежден, то чего нам бояться? Те, кто от истины, как написано, найдут истину сами, но свободно, без принуждения. По-моему с помощью этого закона мы как раз избавляем поле от плевел. Разве не так?

– Не так. Давайте тогда во имя вашей, так называемой, свободы начнем учить разврату, извращениям, садизму и всё компетентно, без навязывания. Пускай дети сами выбирают, чем заняться после уроков. Бойтесь язычества. Падать всегда легче, чем подниматься. Посеяв свободу совести, вы пожнете бунт, агонию и смерть, ибо всякий Вавилон будет разрушен. Таков закон.

– Перестаньте разговаривать со мной в таком тоне, – принц зло стукнул кулаком по столу.

– Я вас понимаю. Как пойдешь против всемогущего шута, – сказал обер-прокурор, оскалив редкие зубы.

– Причем здесь господин Вольдемар? – спросил принц, барабаня пальцами по столу.

– Так это же он протежирует этот закон.

Принц сжал руки в кулаки, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и расслабил ладони.

– Принятие закона зависит целиком от решения Совета Министров, так что я ни чем не могу вам помочь, – сказал принц и, взяв ножнички, стал осматривать свои ногти. Обер-прокурор резко встал и, не прощаясь, вышел.

Аленка и Иванко вернулись в покои Ее Высочества к обеду. У принцессы кончились занятия, они все вместе пообедали, после чего должен был прийти «великий» Готье. Готье пришел и Катя с Аленкой занялись платьем для бала. Бал был на носу, а платье никак не заканчивалось.

Иванко вернулся к себе. Он был очень возбужден. Причиной возбуждения была фрейлина Аленка. Иванко влюбился в нее. Влюбился с первого взгляда, но догадался об этом он только сейчас, когда остался один. В комнате было тесно, надо было куда-то выйти. Иванко вышел в коридор. В коридоре никого не было. Чуть потоптавшись, Иванко пошел в Зимний сад.

На столике стояли шахматы. Доктор Шапито и художник Лейбниц играли уже с полчаса. Художник думал над ходом, а доктор говорил:

– Слушай, Георг, глубоких мыслей вообще, не существует в природе. То, что кажется нам глубоким, также плоско, как и то, что кажется нам плоским. Просто плоскости у всех разные, и так получается что некоторые мысли плоски в глубину. А так, наш ум – это лист бумаги, два измерения, поэтому он так убого разбирается с объемным миром. Так что поменьше думай и ходи уже. Следующий раз принесу часы.

Художник оторвался от доски и развел руками.

– Я проиграл, – сказал он.

– Я знаю.

– А в дебюте у меня было преимущество.

– Это была иллюзия преимущества.

– Нет, я отлично начал, просто ошибся потом. Ты меня заболтал. Не надо было есть твою лошадь.

– Правильно. Есть лошадь вредно. Диета – основа всех побед. О, граф, как вы во время, – доктор увидел Иванко, пришедшего к фонтану. – Теперь я могу сбежать от этого паучка.

Доктор кивнул на художника и стал складывать шахматы в коробку.

– Как у вас здоровье-то? Ничего не болит? – поинтересовался доктор у графа.

– Ничего, – ответил граф.

– Жаль, – засмеялся доктор, – придется дружить на расстоянии. Ладно, я побежал. Некогда. Время, деньги, все дела.

Доктор пожал руку графу и художнику, после чего ушел.

– Шапито, конечно, остроумный человек, но всем этим остроумным людям невозможно ничего объяснить. Там где кончается их остроумие, они становятся непроницаемо тупыми, – сказал дядя Георг и постучал своим костлявым кулаком по столу.

Иванко засмеялся. Он вспомнил, как Аленка споткнулась об ступеньку и чуть не упала, вспомнил ее выражение лица. Это было очень смешно.

– Обживаетесь? – спросил художник, решив, что граф смеется над его умозаключением.

– Да. Мне нравится тут, – сказал Иванко.

– Что делали? Чем занимались?

– Да так. Театр смотрели, с Аленкой гуляли. Кстати, у меня один вопрос к вам. Мы сейчас видели вашу картину, где маленькая Аленка лежит в гробу. Она сказала, что вы какой-то древний миф так иллюстрировали. Что за миф такой?

– Я помню эту картину. Понравилась?

– Нет. Совсем не понравилась. Ерунда какая-то.

– Да? – художник на секунду растерялся. – Это не миф. Это иллюстрация к моему стихотворению.

– Стихотворению? – переспросил Иванко. – А где его можно прочитать? Мне надо знать.

– Я могу его прочитать прямо сейчас. Я его помню наизусть. Оно мне приснилось однажды. Я проснулся и просто записал слова. Прочитать?

– Конечно, – сказал Иванко.

Художник на секунду закрыл глаза, почесал затылок и стал нараспев декламировать:

Маленький гроб. Хрупкие розы.

Девочка в белом. Лет двенадцать.

Тихое утро вечного лета.

Сказочный сад. Цветы да деревья.

Ни ветерка. О чем здесь ветер?

Что-то чужое мне нашептало:

«Жизнь не должна касаться смерти.

Жизнь не должна нарушать покой.

Твое дыхание неуместно.

Твое дыхание нарушает»…

Но что мне делать с моим дыханием?

Я не умею, что б не дышать.

Пока не умею. Всему свое время

Всему своя радость. А пока:

Стол. Гроб.

Девочка в белом. Лет двенадцать.

Белые розы. Очень красиво.

Очень тихо. Недоступно…

Мне объяснили, что это рай.

Я не поверил, но кто его знает?

– Как вам? – спросил художник, после паузы. – Тоже ерунда?

– Нет, не такая ерунда, только я не понял. Что это значит?

– Я не знаю, Ваше Сиятельство. Мир – не школьная тетрадь. Нельзя выучить от сих до сих и всё понять. Я увидел образ. В нем была мысль. Я написал стихотворение, написал картину, если бы умел, написал бы симфонию, балет, пирамиду бы построил, только что бы выразить этот образ. Но от этого он не стал бы доступней.