Георгий Кочетков - Беседы по христианской этике. Выпуск 5: Что такое справедливость. Несвятая ложь. Усилие и насилие

• Название: Беседы по христианской этике. Выпуск 5: Что такое справедливость. Несвятая ложь. Усилие и насилие
• Автор: Георгий Кочетков
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-89100-097-1

Беседы, которые автор проводил в 1990–1992 гг. в качестве добавления к огласительным беседам, представляют собой благовествовательный жанр, любимый святыми отцами и учителями Церкви в «классические» святоотеческие столетия (III–IX вв.). Он был почти забыт в новое время. Жанр беседы отличается от проповедей или писем духовным чадам тем, что это прежде всего устный жанр: речь беседы течет в стилистике живого диалога со слушателями. В беседах воспроизведены вопросы слушателей и ответы, так что и читатель может представить себе эту аудиторию, узнать о проблемах, волновавших ее в тот момент. В настоящий сборник вошли беседы «Что такое справедливость», «Несвятая “святая ложь”», «Усилие и насилие».

Серия состоит из 8 выпусков. Она рассчитана, кроме взрослых оглашаемых, на студентов и преподавателей христианских учебных заведений, а также всех, интересующихся современными аспектами осмысления и воплощения в жизнь принципов христианской этики.

---

Бесспорно, это так. Вне Церкви можно говорить только об элементах справедливости и правды. Своя доля правды есть в любой этической философии, религии, но только доля. Причем в них обычно еще и сложно перемешаны правда и неправда, справедливость и несправедливость.

Не бесполезно ли в таком случае бороться с несправедливостью? Ведь она неискоренима.

Для чего же люди идут в Церковь? Несправедливость искоренима, хотя в этом мире и не до конца. Мы еще только должны будем прийти к той «земле, на которой правда живет». Это очень серьезное для нас движение – в эту сторону. «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». А человек, не знающий, что все законы восходят к Небесам, при всей своей искренности и при всех своих каких-то достижениях, связанных с голосом совести в нем, никогда твердого основания для правды в себе иметь не будет. И хотя мы очень высоко должны ценить и ценим все достижения мирского человека – ведь ему намного труднее, чем нам, – тем не менее это не означает, что ему не нужен Бог.

Не могли бы Вы рассказать о Вашем участии и об участии других духовных лиц в августовских событиях? [2]

Мое личное участие было непосредственным: я был в это время у себя в храме и ходил крестным ходом по Большой Лубянке, несмотря на все запрещения и странную реакцию людей, которые подходили и спрашивали: «Что это?» Что же касается участия других духовных лиц, то всем известно, как реагировал патриарх. Удивительным образом: сразу, очень однозначно, прямо с утра 19 августа он отменил в Успенском соборе в духовных прошениях – ектеньях – прошение о властях. Он изменил текст традиционной молитвы, как только обо всем узнал, и распорядился молиться лишь о стране и о народе. В прессе были попытки жесткого противопоставления патриарха синоду и всему остальному епископату, может быть и небезосновательные, но нетактичные и непродуманные, потому что они поставили патриарха в очень неудобное положение. Не мог же он после победы над ГКЧП заставить весь синод пойти в отставку. Церковь ставила задачу: пусть путем компромиссов, но все-таки удержать на плаву церковный корабль. Она от компромиссов не отвыкла. Церковные иерархи не знали, победят ли путчисты; и если бы, допустим, они победили, а они бы все уже высказались против, что тогда? Поэтому тогда патриарх лишь один высказался против путчистов, хотя путчисты почти победили, и ни из чего нельзя было внешне увидеть, что они будут вскоре свергнуты. И это означало, что если бы они все-таки победили окончательно, патриарха бы сняли или он сам должен был бы уйти в отставку. Но церковная структура сохранилась бы. Это было очень смело, ибо исход можно было предвидеть и предчувствовать только через откровение. Но увы, церковь часто в истории попадала и попадает в ситуацию выбора из двух зол меньшего. Тут нам уже нужно ставить вопрос: почему она попала в такую ситуацию? Не вся церковь, впрочем, а известного качества церковное руководство…

Должна ли быть смертная казнь?

В нашем обществе – ни в коем случае. Это то же самое, что воззвать к Богу: «Господи, покарай грешников!» Мы должны трезво понимать, что в таком случае никто из нас не имеет права жить. Нет сейчас людей, которые могли бы определить, кого лишать жизни, а кого не лишать. Слишком велико зло, совершенное на нашей земле, и оно коснулось всех.

Не противоречит ли понятию высшей справедливости избрание Богом одного народа?

Вы имеете в виду Ветхий Завет. Да, там высшая справедливость была открыта только одному народу. Но из одного этого ясно, что Ветхий Завет оказался ветхим. Если бы он был совершенным, то не нужно было бы Нового Завета. Странно слышать сейчас этот вопрос, потому что мы уже две тысячи лет живем в совершенно иной жизненной ситуации. Сейчас же не просто еврейский народ является богоизбранным, а Новый Израиль – Христова Церковь.

В народе Божьем после семи лет человека отпускали из рабства, но если он хотел, то мог остаться рабом навсегда. Как в этом случае складывались отношения? Значит, было рабство и внутри народа Божьего?

Главное было в том, чтобы была возможность такого освобождения, чтобы было сознание того, что народ Божий – народ свободный. Конечно, жизнь всегда противоречива. Когда римляне захватили Иудею, это, в конце концов, тоже было рабство. Свободное самосознание было отражено и в Евангелии, что выражено в словах иудеев: «Мы не рабы никому!» Важно, какова была норма жизни. Жизнь всегда отличается от нормы, но важно, что мы признаем за норму. Когда исключения начинают восприниматься как правило – тогда беда.

Во главу угла революция ставила справедливость и равенство.

Вы сказали только о справедливости. Каково соотношение этих двух категорий?

Считалось, что справедливость, в частности, выражается в равенстве. Мы сейчас пожинаем и эти плоды. Ф.М. Достоевский предупреждал, что такое стремление к равенству тут же превращается в стремление к уравниловке. Произошло страшное. Везде слышится: «Не высовывайся! Тебе что, больше всех надо?» Это целая философия, иногда очень активно воплощаемая в жизнь. Революция в основном выступала под христианскими лозунгами, а основание-то для себя она имела не христианское. Наши социализм и коммунизм были рождены на христианской почве, хотя они по сути враждебны христианству.

Что делается с душой человека, который поступает несправедливо? Например, когда судья наказывает невиновного, зная, что он невиновен?

Я бы сюда добавил и дух. Человек повреждается духовно и душевно. Он начинает путать реальность со своей иллюзией. У него начинают расплываться понятия: кто виновен, а кто нет. Я напомню историю, когда митрополит Филарет Московский в присутствии доктора Гааза сказал, что нет несправедливо осужденных и непонятно, за кого тогда хочет ходатайствовать доктор Гааз. Доктор возразил: «Владыка, Вы о Христе забыли!» И Филарет признал его правоту, сказав, что тут Христос забыл его.

В чем гарантия истинности человеческих поступков?

Только в истинности духа, приведшего к этим поступкам, – ведь даже Писание не дает исчерпывающих ответов на все вопросы. Иначе кто-то начинает слышать голоса, требующие, например, принести в жертву своего сына или многих людей. Известны и другие случаи из судебной практики. Есть такие «верующие» маньяки.

Бывают ситуации, когда, чтобы спасти многих, нужно устранить убийц. Будет ли это нарушением заповеди?

Смотря какой. Ветхозаветная заповедь как раз говорит: если ты убил, пусть тебя убьют. Поэтому устранять убийц – дело государства, а не Церкви.

Всегда ли нужно поступать по совести? Совесть часто обманывает людей, даже искренне верующих доводит до смертельных схваток.

Это не сама совесть, а ее внутренний голос. Кто-то его хорошо слышит, а кто-то плохо, кто-то вовсе не слышит, а слышит голоса. Нужно различать духи, для этого существуют и Писание, и каноны, и традиции, и друг через друга люди проверяют свои решения. Есть некая ответственность. Бывают, конечно, люди и психически больные, но общество должно уметь каким-то образом это тоже определять. Психически больному может казаться, что он предназначен быть Богом, Наполеоном, чайником, юристом – мало ли кем. На это же надо уметь реагировать, что довольно сложно и духовно, а иногда и внешне.

Ветхозаветный иудей мог находиться в рабстве только семь лет, иноплеменники оставались в рабстве всю жизнь. Не означает ли это, что справедливость должна проявляться только среди единоверцев? Как это применимо сейчас?

Мы говорили: народ свободный – это народ Божий. Почему у иудеев было сознание, что они не рабы никому? Именно потому, что они считали себя рабами Божьими. Когда люди перестают считать себя рабами Божьими, они становятся рабами греха, или рабами друг друга, или рабами социальных отношений, или классовых интересов и т. д. Так что вполне понятно: если народ Божий был один, то эти отношения отрицания рабства были только в этом народе. А согласно Библии, в Ветхом Завете был лишь один народ Божий.

Является ли христианская семья основным мерилом, единицей, олицетворением социальной справедливости, правды Божьей в обществе?

Нет, мерилом правды и справедливости всегда является откровение Правды, которое всегда – в Церкви. Другое дело, что границы Церкви не объективны и не объективируемы, поэтому где они – всегда сказать довольно трудно. Церковь – не организация, поэтому эти границы могут проявляться и в семье, и в отдельном человеке, и в общине, а иногда и не в семье, и не в отдельном человеке. Всегда высшее мерило определяется и по плодам, и по духу Правды Божьей.

В экуменизме как духовном процессе, движении к сближению церквей и церковных иерархов не подменяется ли справедливость человеческим коварством или другими такими же качествами, потому что важна фигура иерарха церкви?