Фиона Макинтош - Храню тебя в сердце моем

• Название: Храню тебя в сердце моем
• Автор: Фиона Макинтош
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-81440-4

Молодой солдат просыпается в военном госпитале. Он не помнит ни своего прошлого, ни родных и близких. Сестры называют его Джонсом, но настоящее ли это имя? Когда он был ранен и сколько ему лет? В памяти остались лишь чудовищные моменты боя, а еще – ощущение парализующего страха и опасности. Джонс понимает: в его прошлом есть тайны, и он не найдет покоя и счастья, пока не вспомнит и не отыщет ту единственную, которая была его воплощенной мечтой, любовь которой его хранила и без которой он не мыслит своей жизни.

---

– Тем больше у меня оснований оставаться здесь. – Он попытался подбодрить ее.

К его удивлению, Нэн согласилась:

– В этом крыле госпиталя почти никого нет. Наверное, тут вы в безопасности, к тому же я не работала в палатах Бетти – там, где умерли Томми и второй парень. – Она снова улыбнулась. – Хорошо, оставайтесь здесь. Я скоро принесу поесть. Но не забудьте, завтра – вечеринка в честь мира. Я отнесла вашу запасную рубашку в стирку: все собираются принарядиться. Я оставлю вам бритву. – Она еще раз подмигнула и ушла.

Он не понимал, как можно устраивать вечеринку, когда в стране бушует смертельная эпидемия. Только на прошлой неделе, сидя в саду, он сквозь кусты услышал проходящую мимо семью. Одна из девочек что-то напевала, и ему подумалось, что она вряд ли понимает ужасные слова:

У меня была птичка
По имени Энца.
Я открыла окошко –
И вот ин-флу-Энца[1].

«Испанка», как называли этот грипп, разошлась не на шутку, и ей было наплевать, что Европа только что потеряла целое поколение молодых мужчин. Теперь она собиралась уничтожить всех: бабушек и дедушек, сестер и братьев, тетушек и дядюшек, кузин и кузенов… друзей.

Некоторые говорили, что испанка страшнее чумы и убивает быстрее, чем любая война. Он читал, что она началась в окопах. Солдаты, выжившие в бою, принесли болезнь на родину – кто-то считал, что она началась в Шотландии и оттуда распространилась на юг, кося людей тысячами на своем смертоносном пути. Писали, что к октябрю более четверти миллиона британцев, большинство из которых до этого были здоровы, скончались от испанского гриппа.

Теперь начали умирать и здесь, в госпитале.

Он снова посмотрел на дорожку, по которой прошла одинокая молодая женщина. Стук ее каблуков по брусчатке тихим эхом отдавался у него в голове, и он позавидовал тому, что она может беспрепятственно уйти отсюда.

* * *

Кошмары становились все ужаснее. Ему снился желто-зеленый ядовитый туман и испуганные люди, слепо мечущиеся в агонии, гибнущие от удушья. Их мертвые, перепачканные предсмертными испражнениями тела падали в грязевое месиво по колено глубиной. Он не знал их имен, их военная форма ни о чем не говорила, и лиц их он тоже не видел: они были либо до неузнаваемости обезображены, либо просто неразличимы.

Сегодня он проснулся злым и раздраженным из-за того, что его так никто и не узнал. Ну хоть кому-нибудь в этом мире он должен быть нужен!

Джонс быстро принял душ, все еще испытывая восторг от возможности помыться в одиночестве. Сначала намочил кусок мыла, который оставила Нэн вместе с бритвой, в нее было вставлено новое лезвие – это подсказал ему большой палец. И можно было лишь догадываться, где он научился это определять. Мыло оказалось сухим и потрескавшимся из-за того, что им долго не пользовались. Однако эти недостатки устранились после контакта с водой, и, когда он намылил бороду, небольшую ванную комнату наполнил резкий лекарственный запах дегтя. На миг острый запах перенес его в прошлое, и он стал ребенком, сидящим в ванной, которому одобрительно улыбалась пожилая женщина в форменном платье, заворачивая его в большое белое полотенце. Потом видение пропало, в памяти не сохранилось даже ее лица – только большие, до боли знакомые руки с толстыми, как сосиски, пальцами без колец и далекий родной голос. Затем воспоминания испарились, и, сколько бы он ни вдыхал резкий маслянистый запах, снова услышать ее нежное бормотание не удавалось.

Джонс схватил тряпку, чтобы протереть запотевшее зеркало. Старое стекло было покрыто пятнами, амальгама стерлась по краям, особенно там, где были отверстия для креплений. Мелкие темные точки покрывали одну сторону отражения, которое угрюмо смотрело на него. Почти половина его лица была скрыта в тени, и отражение, казалось, издевательски ухмыляется ему. Он был человеком только наполовину, вторая часть – та, которая знала, кто он такой и откуда, – была призраком, бродившим по полям сражений Ипра… если его и в самом деле привезли оттуда.

Почему он не узнает человека с мрачным взглядом и шапкой блестящих, почти черных волос, который смотрит на него из зеркала? «У тебя школьный пиджак под цвет глаз», – в голове крутились слова, но кто их произнес? В какую школу, где ученики носили темно-синюю форму, он ходил? Трубы в ванной громко зашумели, и он швырнул бритву в раковину, где металл звонко ударился об эмаль, отколов несколько кусочков. Именно так он себя чувствовал. Сломленным. Разбитым.

Он не стал бриться, только умылся и небрежно вытер лицо, стараясь побороть раздражение. Борода по-прежнему пахла дегтярным мылом. Нэнси будет недовольна. Он послушно надел постиранную и выглаженную рубашку, которую она принесла. Единственный костюм, поношенный и неизвестно откуда взятый, был старый, с вытертыми коленями, вылинявшими локтями и двумя обтрепанными петлями для пуговиц. В каком-то смысле этот костюм казался ему оскорбительным, но, по правде говоря, он выполнял свою функцию и неплохо на нем сидел. У него не было серьезных поводов жаловаться, особенно с учетом того, что большинство раненых получали сразу узнаваемый ярко-синий костюм со странными белыми лацканами и ярко-красным галстуком. Нэн, которую он чем-то заинтересовал, принесла ему этот костюм из дома. Он был уже не нужен другу ее кузины. Джонс не стал задавать очевидный вопрос, но поморщился от едва уловимого запаха нафталина.

– Носи его почаще и вешай проветриться, – предложила Нэнси, легко пихнув его в бок. Он знал, что ей нравится игриво прикасаться к нему. – Тогда запах улетучится.

«Возможно, нафталин отпугнет вирус испанки», – невесело подумал он, поправляя пиджак.

После ванны Джонс сразу же направился в небольшой сад рядом с его палатой. Он надеялся, что свежий воздух поднимет настроение и развеет запах дегтя. Сегодня на улице было теплее, возможно, дело шло к дождю. Хмурые тучи заволокли небо, но он все равно решил выйти, оставив теплое пальто висеть на крючке у двери. Он ненавидел это пальто. Его почистили, но от него все равно несло смертью. Вместо этого он надел под пиджак шерстяной свитер, который связала для него одна из сестер милосердия. Ему нравился его болотный цвет, и он надеялся, что женщина наконец увидит, что он его надел.

Он помахал одной из медсестер, проходившей неподалеку. Она была старше его, но ему нравилась ее серьезность.

– Как вы себя сегодня чувствуете, мистер Джонс?

– О, хорошо, хорошо, – дежурно ответил он. – Похоже, собирается дождь, – добавил он, переходя к следующей стандартной теме разговора.

Она посмотрела вверх.

– Вам не стоит задерживаться на улице.

– Не буду. Все, похоже, заняты, – заметил он, радуясь, что удалось повернуть беседу в нужное русло.

– Это вечеринка в честь мира – наконец-то мы ее дождались. Можно готовиться к самому счастливому Рождеству.

– В этом году много поводов для праздника, – согласился он и тут же пожалел об этом, поняв, что многие будут горевать по погибшим родственникам.

– Да, это правда, – ответила сестра Болтон, жизнерадостно махнув на прощание рукой. – Увидимся на вечеринке. Пришла новая посылка с «Таксидо» от наших американских друзей. Кстати, вам не мешает побриться.

Он кивнул и помахал ей в ответ. Ему бы пригодился новый запас табака. «Воспоминания могут покинуть тебя, – подумалось ему, – а вот вредные привычки почему-то останутся». Ему срочно нужно было ощутить вкус сигареты, потому что от одного лишь упоминания «Таксидо» захотелось курить. Он раскурил одну из последних самокруток, глубоко затянулся и почувствовал, как никотин достиг горла. Землистый вкус напомнил ему – всего на мгновение – о могиле. Но пытаться распутывать эту цепочку ассоциаций было бесполезно. Он знал, что бессмысленно зацикливаться на кусочке воспоминания, и заставил себя последовать совету врача, который считал, что разум сам восстановит воспоминания, когда полностью исцелится.

– Это как с твоей раненой ногой, Джонс. Просто нужно время.

Какой-то остряк – ему помнилось, что это как будто была Нэнси, – предположил, что вернуть ему память поможет еще один удар по голове. Он вздохнул, представив, как легко это было бы, и задумался, не попросить ли Нэнси принести ему хоккейную клюшку, чтобы проверить ее теорию на практике.

Свежий воздух потихоньку улучшал его состояние. По крайней мере, у него поднялось настроение. Врачи уверяли, что раненые, испытавшие то, что называется «контузия», нередко страдают потерей памяти. Частью его восстановительной терапии было общение с психиатром, и доктор Вон сказал, что такие провалы в памяти, как у него, хотя вообще встречаются редко, в последнее время участились, и это неудивительно, если учесть рассказы о том, что приходилось переживать на фронте солдатам союзных войск.

Так почему же он чувствует себя каким-то симулянтом? Он бы вспомнил, если бы мог, черт побери! Ему не нужно сочувствие. Он не сомневался, что не стал бы прикрываться потерей памяти, чтобы выбраться из ада, откуда его предположительно привезли. Что ж, больше он ни дня не проведет в этом месте, где на него смотрят с жалостью и общаются как со слабоумным, в ожидании того, что кто-нибудь его узнает – найдет и заберет, как потерянный багаж. Пришло время принять решение.