Сергей Богачев - Век испытаний

• Название: Век испытаний
• Автор: Сергей Богачев
• Жанр: О войне
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906947-75-8

В книгу известного автора Сергея Богачева «Век испытаний» вошли четыре произведения о событиях, происходящих в Донбассе на протяжении последних ста лет. В жанре политического детектива автор пишет о начале постсоветского периода, дает яркое и убедительное представление о характерах и судьбах как простых людей, так и политической элиты. Драматические события революционного прошлого, создание Донецко-Криворожской республики и гражданская война последних лет стали естественной частью этой книги.Объединяет повествование главный герой – тележурналист из города Лугань Иван Черепанов. В финале, пройдя через ряд тяжелейших испытаний, Черепанов должен принять самое сложное решение в своей жизни: как жить дальше?Книга написана на основе реальных событий.

---

Карапузы, издавая постоянно булькающие, рычащие и просто громкие звуки, завязали опять свою возню и вдвоём свалились на пол.

– Эх, борцы! Кто ж так борется? – Коба подобрал их с пола и посадил к себе на колени. – Вот так нужно! – и стал показывать, как следует проводить захват. – Настоящие циркачи так делают, я видел!

Детвора подумала, что он учит их правильно обниматься, отчего Иосиф пришёл в восторг:

– Смотри, Надюша! Они не хотят бороться, у них уже опять дружба!

– Ты попробуй их разлучить – крика будет на весь дом. Ты знаешь, Иосиф, они вместе делают всё. Дерутся, спят, едят, мастерят, сидят вместе на занятиях – настоящие товарищи. Куда один, туда и другой… Ну-ка, сорванцы, ужинать!

Надя усадила их на маленькие стульчики (таковые в доме уже имелись) за маленький детский стол, надела на каждого передничек и вручила ложки. Тёплая молочная каша для них была блюдом универсальным – малыши могли её есть в любое время суток.

– Ты говоришь, дерутся? – Отец Василия нахмурил брови, глядя на сына, но Надежда тут же вступилась:

– Дерутся друг за друга. Бывает, конечно, и между собой ссорятся, но если кого-то из них обидят – так второй тут же сразу в драку лезет. Вера Фёдоровна отметила их необычайное чувство взаимопомощи и ставит в пример. Она считает, что тому есть даже какое-то научное пояснение и собирается исследовать это в дальнейшем.

– Наши Васька и Томик станут предметом для диссертации? – с усмешкой спросил Иосиф.

– Она считает, что с самого раннего возраста проявляются те или иные черты характера, которые в будущем позволят определённо сказать, кем станет человек. И ещё она считает, что при коллективном воспитании можно гораздо быстрее развить положительные стороны, а значит – повлиять на скорейшее положительное формирование личности. Вот так. – Надя вернула скатерть на место и уже подала ужин.

– Я бы хотел, чтобы они и дальше вот так, вдвоём были. Шли по жизни вместе, помогали друг другу. Нам, их отцам, это не удалось.

– Судьба, видишь, какая оказалась злодейка…

– Что там Елизавета? Всё никого себе не нашла? – Сталин присел к столу.

– Ты же знаешь, Иосиф, как больно это по ней ударило. Она Фёдора всё любит. Считает, что лучшего найти невозможно, а на худшего она не согласна. Они с Полиной одного поля ягоды.

– Кто такая Полина? Ты не рассказывала.

– Жена ординарца Фёдора. Такая же история почти, за исключением того, что он вроде жив, но в тюрьме.

– Я помню, мне рассказывали. Его, кажется, Павел зовут, да? Всё время рядом с Томом крутился, точно.

– Да, Павел. Кстати, я пожаловаться тебе хотела. Крёстный повёл себя совсем не как мужчина.

– Авель?

– Вот эта Полина обратилась к нему за помощью, а он так по-хамски себя повёл… Заманил к себе, домогаться стал. Она прибежала вся в слезах, шляпку Лизы у него оставила, впопыхах забыла, так бежала. То, что рассказала, – так это просто недопустимо! Стал руки распускать, требовать интима.

Коба даже не стал отвлекаться от ужина:

– Послушай, Надежда! Авель не из тех людей, которые вот так будут себя вести. Значит, повод дала, значит, он подумал, что она не против. Девушки с приличными намерениями в такое время в дом к одинокому грузину не приходят!

– Так ты знаешь?

– Не делай из меня идиота! Ты только что сказала – он заманил её к себе!

– Но я же не сказала, что именно домой…

– Сомневаться в порядочности Авеля Енукидзе не приходится! Она сама виновата, и мы это больше не обсуждаем! Шляпку вашу он вернёт.

Последнее было сказано тоном, не терпящим возражений, и Надя поняла, что субботний вечер – один из немногих вместе, безнадёжно испорчен.

Рывок

Ключ провернул обильно смазанный замок камеры почти неслышно, и в створе двери показались фигуры вертухая и ещё двух дежурных.

– Черепанов, Щепнин, на выход с вещами!

– Ух ты, какой резвый! Жди пока соберу, у меня пожитков как у куркуля, а сидор-то[8] маловат!

Севан стал не спеша собирать пожитки:

– А я новую хату, кстати, не заказывал! Куда это ты собрался нас вести?

Павел уже сложил свой мешок – там был свитер, носки и две рубахи – и напряжённо вслушивался в диалог Севана и конвоира. До выхода на волю ему оставалось немногим более двух месяцев. Уже всё плохое, что могло, случилось, и уже не должны бы его трогать, обычно сидельцы в его положении спокойно досиживают свой срок – и всё, привет, я никому ничего не должен!

– По этапу пойдёте.

– Какой этап, начальник? – Севан от злости выпучил глаза и бросил в конвоира свой мешок. Тот ударил его по коленям, и оттуда с грохотом выкатилась миска.

– Ну, теперь не обижайся! – Конвоир кивнул двум стоявшим позади него красноармейцам, которые выволокли Севана в коридор.

– А мы там, что, тоже очкуем? – этот окрик был в сторону Черепанова. – На выход, я сказал! Лицом к стене!

Пока Павел подпирал в тюремном коридоре лбом стену, позади него раздавались гулкие удары. Это конвойная смена воспитывала Севана, но Пашка судорожно перебирал варианты: какой этап, куда, зачем и как его теперь найдёт Полина? И будет ли вообще искать?

– Встать, скотина! – Севан, принявший в воспитательных целях порцию побоев, поднял свой мешок и встал на ноги.

В тюремном дворе собралось с десяток таких же потенциальных путешественников, некоторые из них имели довольно помятый после допросов вид. Апрельский воздух был настолько свежим и тёплым, что у Пашки от него закружилась голова. Это был запах распускающейся зелени, города и весны.

– По одному, в карету, ваши высочества! – Конвоиры заржали и стали прикладами подгонять последних.

Когда конка набилась заключёнными, дверь закрылась и стало темно, только небольшая ленточка света проникала внутрь через маленькое зарешеченное окошко под потолком. Севан и Пашка оказались рядом.

– Череп, я не догоняю… Ты чё-нибудь понимаешь? – просипел Щепнин почти на ухо Пашке.

– Не… Не понимаю. Не должно быть такого.

– Чё делать будем? Мне вышак-то светит. Пугают уж полгода, что впаяют, если не расколюсь. Хорошо, если спровадить[9] хотят.

– Так ты ж своё тянешь, не чужое. Чё тебе бояться?

– Так а я ж не скамьёвщик[10] какой… Медведя[11] взять на лапу – это талант нужон! А они ж ищут таланты, мне вон чужой подвиг навешивают.

– Ну так если навешивают, так уж точно не на расстрел везут. И что бы они с тобой цацкались? Там бы в подвале и клацнули из револьвера, даже гильзы подбирать не надо – только тёплый трупик.

– Типун тебе! Хорошо если из одного мешка[12] в другой тянут, а если гнилое задумали? Не… пора менять судьбу[13]…

Севану особо терять нечего, подумал Павел. О том, что его огэпэушники «колят» ещё на один сейф, Севан как-то хвалился. Это было не очень по-воровски, но тогда Павел отнёс эту браваду на хитрость характера медвежатника. Скорее всего, поразмыслил Пашка, это говорится для того, чтобы наседка[14] услышала. А вот куда его самого этапируют – и зачем?

Конвой прибыл на вокзал – это было понятно по звукам паровозных гудков и шипению пара.

– О-па, о-па, далёкая дорога… – шёпотом запел Севан, вслушиваясь в звуки железной дороги.

Засов снаружи грюкнул, и дверь открылась, ослепив арестантов светом вокзального прожектора.

– Вытрухайся по одному!

Арестантов выстроили в ряд вдоль вагона и под лай собак старший конвоя начал перекличку.

– Бадоян! Ванинский! Дятлов! Иволга! Ох и фамилия у тебя… Мартынов! Песх! Да что за набор у нас сегодня… Перетятько! Сытник! Скоморохов! Черепанов! Щепнин! Яблоневич…

Севан пнул Пашку ногой и прошипел:

– Сидор роняй!

– Зачем? – Не успел Пашка сообразить, что от него хочет медвежатник, как тот схватил его за шинель и потянул в падении вниз. Они закатились под вагон, и Севан, перекатываясь через Пашку, вытянул его на другую сторону пути.

– Стоять! Стой, стрелять буду! – орал начальник караула с той стороны вагона, вглядываясь сквозь колёсные пары в темноту.

– Бросай! Бросай сидора! Не уйдём! – уже орал Севан во весь голос, а с той стороны на этот звук начали палить.

Севан толкал впереди себя Пашку, отчаянно крича:

– Давай, давай!

Первые несколько метров Пашка проделал быстро, инстинктивно спасаясь от прицельного огня, но потом остановился и заорал в ответ:

– Иди сам! Я не собирался! – И тут же ногу ошпарило так, словно шило прошло насквозь. Боли почти не было. Был удар выше колена, и нога уже не слушалась мозга. Пашка упал, прикрыв лицо рукой на случай, если конвоиры спустят собак. Ещё три выстрела, и позади себя он услышал громкий возглас:

– Всё! Всё! Не прошёл рывок! Я закончил выступление! – Севана уже волокли двое конвоиров, прикармливая его по пути следования увесистыми пинками.

14 лет

– О! А вас-то мы и не ждали! – пробормотал Терентий Иваныч, завидевши чёрную машину Енукидзе, затормозившую возле калитки детского дома.