Эндрю Нагорски - Охотники за нацистами

• Название: Охотники за нацистами
• Автор: Эндрю Нагорски
• Жанр: История
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-98452-7

Нюрнбергский процесс 1945–1946 гг. над руководством Третьего рейха должен был показать всему человечеству, что главные виновники «чумы XX века» понесли справедливое наказание. Но так ли это на самом деле? Как возможно, чтобы убийца сотен людей стал агентом американской контрразведки, а затем – консультантом президента Боливии? Почему бывший солдат вермахта смог занять пост генерального секретаря ООН, а гитлеровский пропагандист – стать канцлером ФРГ?

Эта увлекательная книга в духе добротного детектива рассказывает подлинную историю энтузиастов, поставивших целью своей жизни поиск и разоблачение нацистских преступников, избежавших наказания, – от организатора сети нацистских концлагерей Эйхмана и «Ангела смерти» доктора Менгеле до надсмотрщицы по кличке Кобыла.

Имея разные мотивы, используя различные методы и ресурсы, «охотники за нацистами» преследовали одну цель: показать, что преступления против человечества не имеют срока давности и наказание настигнет виновного даже через десятки лет.

---

После первых допросов Хёсса решили переправить на юг, в Нюрнберг, где четыре месяца шел главный процесс. Леон Голденсон, психиатр из армии США, которому разрешили поговорить с новоприбывшим заключенным, был поражен их первой встречей: «Хёсс сидел, сунув ноги в ледяную воду, а руки все время тер друг о друга. Он сказал, что уже две недели у него обморожение и холодная вода помогает немного унять боль».[172]

Этот в чем-то жалкий сорокашестилетний мужчина внезапно оказался весьма востребован в ходе Нюрнбергского процесса. Даже в месте, где находились величайшие преступники всех времен, бывший комендант Освенцима привлекал большое внимание, особенно со стороны специалистов, которые изучали психическое состояние палачей Гитлера.

* * *

Уитни Харрис, член американской юридической команды, с легкостью добился признательных показаний: по его словам, Хёсс был «тихим, невзрачным и готовым к сотрудничеству».[173] В самом начале он поверг слушателей в шок, сообщив, что «по крайней мере 2 500 000 жертв было истреблено путем отравления в газовых камерах и сожжения и еще как минимум 500 000 человек погибло от голода и болезней, общее число смертей, таким образом, достигает трех миллионов».[174]

Позже Хёсс сообщил Голденсону, что эти цифры Эйхман сообщал Гиммлеру и, возможно, они «несколько завышены».[175] Они и в самом деле кажутся преувеличенными, хотя реальные итоги деятельности Освенцима, которые, по нынешним подсчетам, оцениваются примерно в 1,1–1,3 миллиона жертв,[176] тоже потрясают воображение. В любом случае, когда Хёсс давал показания перед Международным военным трибуналом, он назвал именно эти цифры, поразив всех, включая верхушку нацистов на скамье подсудимых. Ганс Франк сказал потом американскому психиатру Г. М. Гилберту: «Это был худший момент процесса – слышать, как кто-то хладнокровно заявляет о том, что отправил на тот свет два с половиной миллиона людей. Об этом люди будут говорить и через тысячу лет».[177]

То, как Хёсс рассказывал о методичном выполнении приказов по превращению Освенцима в высокоэффективную фабрику смерти, тоже приводило слушателей в ужас. Несомненно, он понимал, к чему ведут приказы командования. В своем признании он заявил: «Окончательное решение еврейского вопроса подразумевало полное уничтожение евреев по всей Европе».[178]

Он рассказывал, как проверял работу новых газовых камер: «Требовалось от 3 до 15 минут, в зависимости от климатических условий, чтобы убить людей. Когда прекращались крики, это означало, что они мертвы». С очевидной гордостью он рассказывал о четырех «улучшенных» газовых камерах в Освенциме, которые могли вместить две тысячи человек зараз, в отличие от старых в Треблинке, куда помещалось не более двух сотен.

Другое «улучшение» по сравнению с Треблинкой заключалось в том, что жертвы в Освенциме не знали о скорой смерти. «Мы пытались дурачить их, уверяя, что предстоит процесс дезинсекции». Однако он признавал, что не всегда удавалось препятствовать слухам, поскольку «грязное смрадное зловоние от горящих тел окутывало весь регион, и жители понимали, что в Освенциме опять идут казни».

Сам Хёсс в Нюрнберге был только свидетелем, поскольку американцы посчитали, что он сумеет предоставить доказательства против главных нацистов. В качестве «экстраординарного решения»,[179] по выражению генерала Тейлора, адвокат Эрнста Кальтенбруннера, начальника Главного управления имперской безопасности СС, решил заявить Хёсса как свидетеля защиты. Адвокат хотел, чтобы Хёсс подтвердил: Кальтенбруннер, хоть и отвечал в целом за деятельность машины террора и массовых убийств, в Освенциме никогда не бывал. Хёсс поручился за это, заодно сообщил ряд других незначительных сведений. Однако в целом его показания лишь усугубили положение Кальтенбруннера и прочих подсудимых.

Уитни Харрис считал, что благодаря своей деятельности в Освенциме Хёсс стал «величайшим убийцей в истории». Казалось, он не испытывает никаких эмоций. «Лишенный всяческих моральных принципов, он не видел разницы между приказом убивать людей и распоряжением валить деревья»,[180] – добавлял Харрис.

Два психиатра от армии США, по отдельности беседовавшие с Хёссом в Нюрнберге, чтобы составить описание его личности, пришли к тому же заключению. Во время первой встречи Г. М. Гилберта поразил «спокойный, апатичный и будничный тон»[181] Хёсса. Когда психиатр попытался вывести его из себя вопросом, как можно было убить столько людей, бывший комендант ответил в чисто технической плоскости: «А в этом ничего сложного нет – вполне можно умертвить еще больше», и принялся объяснять математику убийства до десяти тысяч человек ежедневно: «Само уничтожение много времени не занимало. Две тысячи человек вполне можно убить за каких-то полчаса, но вот сжигание трупов занимало все остальное время».

Гилберт попытался зайти с другой стороны и поинтересовался, не высказывал ли он каких-то возражений или не испытывал угрызений совести, когда Гиммлер сообщил ему приказ Гитлера об «окончательном решении еврейского вопроса». Тот ответил: «Нет, что я мог сказать? Я мог сказать лишь: “Яволь!”». Мог ли он отказаться выполнять приказ? «Нет, исходя из всего, чему нас учили, подобная мысль просто не приходила в голову». Хёсс утверждал, что любого ослушавшегося ждала виселица. Кроме того, он и подумать не мог, что ему придется отвечать за свои действия: «Понимаете, у нас в Германии так принято, что если где-то что-то пошло не так, то отвечает за это тот, кто отдал приказ». Когда Гилберт снова попытался заговорить о гуманности, Хёсс его оборвал: «Одно не имеет отношения к другому».

Голденсону он сказал то же самое, хоть и облек в более разительную форму: «Я думал, что поступаю правильно. Я подчинялся приказам и теперь, конечно же, вижу, что это было ненужно и неправильно. Но я не понимаю, что вы имеете в виду под “угрызениями совести”, ведь лично я никого не убивал. Я лишь руководил программой по уничтожению в Освенциме. Виноват Гитлер, который поручил это Гиммлеру, и Эйхман, который отдал мне приказ».[182]

Хёсс заявил, что понимает, чего добиваются от него психиатры. «Предположим, вы хотите таким образом узнать, нормальны ли мои мысли и склад характера», – сказал он Гилберту в другой раз. И тут же сам ответил: «Я вполне нормален. Даже когда я делал свою работу по уничтожению людей, это никак не отражалось на моей семейной жизни и на всем остальном».

Их разговоры становились все более сюрреалистичными. Когда Гилберт спросил о сексуальной жизни с женой, Хёсс ответил: «Все было нормально – правда, когда жена выяснила, в чем состоит моя работа, мы стали редко заниматься этим». Понимание ошибочности происходящего пришло к нему лишь после поражения Германии: «Однако прежде никто ничего подобного не говорил, я, во всяком случае, такого не слышал».

Затем американцы отправили Хёсса в Польшу для суда. Бывший комендант понимал, что это дорога в один конец, однако его сонное летаргическое поведение не изменилось.

По итогам бесед с заключенным Гилберт вынес следующий вердикт: «Хёсс слишком апатичен, так что вряд ли можно ожидать раскаяния, и даже перспектива оказаться на виселице, похоже, не слишком его волнует. Общее впечатление об этом человеке таково: он психически вменяем, однако обнаруживает апатию шизоидного типа, бесчувственность и явный недостаток эмпатии, почти такой же, как при выраженных психозах».

* * *

Ян Зейн собрал множество свидетельств, которые были использованы на Нюрнбергском процессе, а также приготовил доказательную базу для польского суда над Хёссом[183] и другими сотрудниками Освенцима. Допрашивая в Кракове бывшего коменданта концлагеря, он собрал огромное количество изобличающих показаний. Но он пытался выжать из главного обвиняемого страны как можно больше.

Зейн по натуре был весьма суров, что быстро выяснили и его племянники, и подчиненные. Позднее, когда он возглавлял Институт судебной экспертизы,[184] расположенный в здании элегантной виллы XIX века, он показал себя весьма придирчивым руководителем. Он лично контролировал, чтобы все сотрудники прибывали ровно в восемь утра, и делал выговор опоздавшим. Однако Зейн всегда протягивал руку помощи любому нуждающемуся. Зофия Хлобовска вспоминает, как однажды опоздала на работу, потому что ее сын попал в больницу. Узнав об этом, Зейн велел ей каждый день брать институтскую машину с водителем и навещать сына, пока он находится на лечении.

Этого всегда с иголочки одетого и внешне привлекательного юриста, преподававшего заодно право в Ягеллонском университете, его подчиненные называли «профессором». И хотя это говорило об уважении с оттенком почтительности, он легко находил общий язык и с высшими кругами Кракова, и с персоналом. Его, заядлого курильщика, редко видели без дымящейся сигареты в нефритовом или деревянном мундштуке, а своим посетителям он всегда предлагал пропустить по рюмке водки. Если кто-то из сотрудников, как, например, фармаколог Мария Пашковска, притаскивал бутыль самогона, Зейн охотно присоединялся к дегустации. Частенько самогон делали прямо в институте – на вишне, клубнике, сливе и прочих ягодах, в зависимости от сезона.