Петр Дмитриев - Гид по «тюряжке легкого режима». Или руководство для тех, кто «сел» по ошибке

• Название: Гид по «тюряжке легкого режима». Или руководство для тех, кто «сел» по ошибке
• Автор: Петр Дмитриев
• Жанр: Русское современное

Книга описывает личный опыт пребывания автора в местах отдаленных, со всеми «прелестями», сложностями, чувством неотвратимости и особенностями «контингента». Тем не менее книга написана в легкой манере слога, с оптимизмом и юмором, которые помогли автору преодолеть все круги ада и выйти сухим из воды. Ну или почти сухим.

---

Сидельцы, которые служили в армии, довольно часто в разговорах отмечали сходство армии и КП. И там и там суровый режим: подъем, отбой, построения, переклички, и там и там нельзя иметь сотовый телефон, нельзя пить, нельзя нарушать субординацию. За каждое нарушение в армии наряды вне очереди и «губа», в колонии – объяснительные и ШИЗО. По сути – одно и то же. И там и там могут наказать физически. Пробить в душу, например, или отмолотить полотенцами с мылом, завернутым в них. И там и там, есть стукачи, подлецы, выслуживающиеся перед руководством. Но, удивительное дело, все отмечали, что в нашей КП прав у ЗЭКов больше, чем у солдат в армии, беспредела меньше, никакой дедовщины (ну, вернее, почти никакой). Даже наоборот, ЗЭКи частенько защищают и выгораживают друг друга перед лицом общего врага арестантов в лице администрации колонии.

После карантина меня с Саней поселили во второй отряд. Длиннющий желтый одноэтажный корпус (Рис. 1). Вход в него располагался с торца, ближайшего к СИЗО, так что мы регулярно слышали лай сторожевых собак через стену. Слева от входа была раздевалка: 4 ряда вешалок, под которыми располагались полки для обуви. За ней слева была «баульная» – небольшое узкое помещение со стеллажами для баулов. Напротив баульной был душ/туалет, состоящий из трех помещений. В основном помещении было 8 раковин для умывания (одна гашéная, для обиженных), напольная раковина для помывки ног и четыре стиральные машины, по одной на каждый кубрик отряда. Умывалка сообщалась с двумя комнатками поменьше: вечно прокуренным туалетом, в котором изредка улавливались ароматы травки, и душем. Туалет был оборудован четырьмя писсуарами и четырьмя кабинками с унитазами с деревянными двустворчатыми дверками, как в салунах на диком западе. Одна такая кабинка тоже была гашéная. Душевая представляла собой облицованную дешевым кафелем комнатенку с пластмассовой вытяжкой и шестью «лейками*», одна из которых также предназначалась для обиженных.

Следующей по коридору комнатой слева был кабинет отрядника. Потом коридор сужался в небольшую арку, пройдя через которую можно было наконец добраться до кубарей. Всего их было четыре: два слева и два справа. Мы жили в кубаре номер один. Этот кубарь не носил специального названия. В нем проживало около 30—35 человек. Место обиженного было отгорожено от остальных шконок проходняком*. Два ряда двухэтажных шконарей занимали почти все пространство. У стен между шконарями стояли двухэтажные тумбочки. И на шконках и на тумбочках висели бирки с именами занимающих их сидельцев. Все шконари были заправлены «по-белому». «Заправка по-белому» – особый вид скручивания постельного белья, принятый в колонии, внешне напоминающий пилотку. Второй кубарь почти ничем не отличался от первого. Третий кубарь носил имя «Титаник» из-за своего размера. В него помещалось около 55 человек. И четвертый кубарь был меньше всех, всего на 20 человек. Он назывался «Красный уголок», потому что когда то в него селили хозбанду и «козликов*».

В продоле между кубарями стояли общие складные сушилки для белья, с обоих концов висело по матюгальнику громкой связи и по камере.

Второй отряд был в три раза больше первого. В нем всегда было людно, громко, суетно. Кто-то стирался, кто-то мылся, кто-то галдел, кто-то курил. И в таком вечно живом неусыпном улье мне предстояло просуществовать два года.

Наш первый кубарь был почти целиком ДТПшный. И, по ходу, самый безобидный и неконфликтный из всех. В него селили только адекватных людей, и если кто-то из его обитателей проявлял себя не с лучшей стороны, его сразу же переселяли в Титаник. У нас не было бомжей, не было наркоманов. Помещение периодически проветривалось, поэтому не было неприятного спертого запаха мужского общежития в отличие от других кубарей второго отряда. В дальнем от входа углу висели две иконы. Около двери было большое зеркало. На окнах висели занавески. На подоконниках стояли комнатные растения. На одной стене даже одно время висел автоматический освежитель воздуха (пока мусора его не разбили вдребезги во время шмона). Вы уже поняли, к чему я? Наш кубарь был самым элитным кубарем для не блатных осужденных. (Для блатных самым элитным считался третий кубарь первого отряда, в котором мне довелось пожить чуть позже).

Мы трое (я, Саня и Макс) плотно осели в этом кубаре, задружились почти со всеми его обитателями и начали потихоньку привыкать к местному быту.

Через некоторое время к нам в кубарь подселили чела по кличке Тырж, с которым мы успели пересечься в карантине. Он заехал за пару дней до того, как нас «подняли» в жилку*.

Это был молодой парнишка лет двадцати двух. Сидел по статье 158 (кража), за то, что спер телевизор. Так как он был молодой, его определили к нам в кубарь, чтобы «оградить его от пагубного влияния бывалых ЗЭКов». Забегая вперед, скажу, что это не помогло, и после нескольких залетов с синькой и пары дебошей его отправили досиживать на общий режим.

И с появлением Тыржа у нас в кубаре появился личный будильник. Дело в том, что Тырж регулярно говорил во сне. На протяжении всей ночи он мог тихонько бурчать какую-нибудь неразборчивую чушь, но ровно в 5:30 (за пол часа до подъема) он коротко, но во весь голос орал различные ругательства и оскорбления: «Отъе… тесь от меня, пид… сы» или «идите на хрен, твари», или «ты че, охренел?». И весь кубарь сквозь чуткий утренний сон понимал, что спать осталось ровно полчаса, скоро по громкой связи объявят подъем и придет дежурный всех будить.

Много раз мы пробовали различные методы предотвращения его воплей. Пробовали трясти его, говорить с ним, накрывать его подушкой, поливать его водой, ничего не помогало, и ровно за полчаса до побудки он неизменно кричал на весь кубарь.

В нашем кубаре на некотором отдалении от остальных шконок стояла одна особая. На ней обитал один из «обиженных*» – дневальный нашего кубаря – Миня. Большую часть времени он вел себя совершенно незаметно. Как и большинство дневальных, он тихо выполнял свою работу, которая заключалась в уборке кубаря, «продолов*» и санузлов. Периодически стоял на «фишке*», когда было нужно. Лишний раз не отсвечивал и особого внимания к себе не привлекал. Как и у всех обиженных*, у него был отдельный душ, туалет, стол в столовой, посуда, раковина (подробнее об обиженных читайте в пятой части этой книги в главе «Обиженка»), так что его быт практически не пересекался с бытом остальных сидельцев. Постороннему наблюдателю могло показаться, что он вполне нормальный и адекватный человек.

Если бы не один маленький нюанс. Дело в том, что примерно раз в пол года Миня уезжал на пару недель в «дурку*». Его спонтанные приступы случались всегда по разным причинам, но всегда выражалось примерно одинаково. Он начинал что-то делать и не мог остановиться. Один раз он начал стирать в тазике свои вещи и не мог закончить в течение 24 часов, постоянно перестирывая уже постиранное белье. На все вопросы он говорил, что не контролировал свое тело, и странно при этом улыбался. В другой раз его кто-то по доброте душевной угостил кусочком спайса. Накурившись, Миня посреди ночи стал горланить никому не известные песни и пел до вечера следующего дня, когда за ним приехал наряд санитаров. Параллельно он рисовал карандашом в блокноте какие-то схемы, и громко напевая, комментировал, что это чертеж бомбы. Во времена приступов он не мог ни есть, ни спать, ни заниматься чем-либо еще, и, естественно, это неизменно заканчивалось скорой помощью и дуркой*. После пары недель он возвращался вполне нормальный, без следа помешательства, и так до следующего приступа. Наступление очередного приступа и конкретное его проявление никак нельзя было предсказать, так что можно сказать, что у нас в кубаре жила «бомба замедленного действия». Сидельцы даже периодически шутили, что однажды ночью ему причудится, что он Джек Потрошитель, и тогда он возьмет ложку или вилку и начнет пырять спящих ЗЭКов. Шутки шутками, но доля истины в этих словах присутствовала. Мало ли, что может прийти в голову человеку в момент измененного сознания. И история его посадки вовсе не добавляла нам оптимизма. Его посадили за поджог имущества, как Дока. И он также, как Док, заявлял, что его подставили враги, и он не имеет отношения к поджогу продуктового ларька, которым он владел пополам с другом. Но после всего увиденного и пережитого, многие сидельцы уже не были столь уверенны в невиновности Мини.

Но Миня был не единственным психом в нашем лагере. Был еще один персонаж по прозвищу НТВ.

Погремуху* такую он получил за то, что у него были огромные оттопыренные уши, похожие на спутниковые тарелки, поэтому, когда он крутил головой, все говорили, что он настраивается на спутник и ловит сигнал.

Он заехал на карантин немногим позже меня. Был он совсем молодым и глупым. Посадили его за то, что он в совершенно пьяном состоянии сел за руль, и они с друзьями поехали кататься. Очнулся он уже в кювете в перевернутой тачке. Неподалеку от них валялся снесенный фонарный столб. Из четырех человек выжил только он. Кроме всего этого НТВ был еще и наркоманом с трехлетним стажем употребления героина. И в результате этого у него еще был гепатит С и ВИЧ.