Мария Фомальгаут - Дрезд из Дроздена

• Название: Дрезд из Дроздена
• Автор: Мария Фомальгаут
• Жанр: Научная Фантастика

В Дрездене жил дрозд. Каждый день он летал над Дрезденом и смотрел на город. Но однажды ему сказали: – Если вы дрозд, вы должны жить в Дроздене, а если вы живете в Дрездене, вы должны быть дрезд. Вы кто – дрозд или дрезд?

---

На Марсе… Это дальше всякого Марса, сюда еще не каждый полетит, на дорогу уходят века – но никакой другой земли ближе к Солнцу я не нашел…

Города…

Здесь будут города…

Я прямо вижу, как мы дробим шахты, вытягиваем из чрева чужой земли топливо, как загораются в домах первые огни, как планету сковывают рельсы, туннели пневматических путей, как носятся скорые поезда, как небо рассекают флаеры. Вон там, на плато будет космодром, сюда будут день и ночь опускаться крылатые машины, везти людей, вещи, я представляю, как на какой-нибудь машине сюда привезут сокровища Лувра и Эрмитажа, спасенные с погибающей земли…

Это все будет…

Очень скоро…

Редкий воздух жжет мне легкие, но я верю, что когда-то здесь можно будет дышать полной грудью…

Я помню, что здесь были города, я еще представляю на этой пустоши кварталы и площади.

Никто не помнит, как все пришло в упадок, с чего началось начало конца – я спохватился, когда дело зашло слишком далеко. Человеческая колония рассеялась по всей планете, разбилась на области, автономии, федерации, империи, откуда ни возьмись появлялись новоявленные князья, президенты, императоры, властелины, потом были какие-то экономические блокады, эмбарго, потом кто-то обещал построить новый прекрасный мир, а кто-то обещал конец света.

Это было давно…

Кажется – в прошлой жизни…

Потом была война кого-то с кем-то, я не знаю, кого и с кем, я не мог разобраться, я не думал о политике, я строил города. Потом три величайшие империи перестали существовать, а остальные лежали в руинах. Тогда-то я и спохватился, но спохватываться было уже поздно. Я ходил по городам, я собирал наполовину одичавших людей, я выстраивал новые дома из руин, строил стены, чтобы ветер пустыни не высушил пашни.

Тогда еще по планете ходили какие-то поезда, и я помню, как рельсы и пневмолинии останавливались одна за другой, и небо опустело без крылатых машин. Я помню, как набирал номера, по которым уже никто не отвечал, как заходил на чьи-то сайты и читал, что последнее обновление было полгода назад.

Уже тогда под ликом городов виднелись руины.

Здесь были города.

Кажется, бесконечно давно – здесь были города.

Редкий воздух жжет мне легкие, и не верится, что когда-то здесь можно было дышать полной грудью…

Я остановился на широкой равнине – здесь будет храм. или дворец. Что-то фундаментальное, величественное, огромное, что переживет века. Какие-нибудь колонны, купола, арки, золото, много золота, или нет, лучше серебра, оно будет сверкать под синим солнцем.

Сегодня я и начну строить. Нет, не храм, сначала дома, много домов, потом выложу в Интернете объявления, квартиры на Астарте. Недорого. Через каких-то двести лет можно будет встречать первых поселенцев, у меня уже будет готов город для них.

Двести лет – срок немалый.

Но я доживу…

Я должен дожить, у меня нет другого выбора.

Я остановился на широкой равнине, посмотрел на руины храма. Странно, что этот храм держался до последнего, когда уже все рухнуло, погубленное сдвигами каких-то плит, про которые никто ничего не знал.

Тогда уже никто не сомневался, что это конец, конец всему, конец нашему миру, который мы так долго строили, конец городов, конец цивилизации. Тогда уже по планете катилась волна эпидемий, я даже не знал, что это было, чума, туберкулез и проказа вместе взятые, что-то жуткое, сжигающее человека изнутри. Это было лет пятьдесят назад, и все-таки как в прошлой жизни, когда мы собрались на окраине когда-то величайшего из городов, еще надеялись выжить, начать все сначала. Нас было около двухсот, и я по очереди закрывал глаза им всем, и по очереди зарывал их всех в землю и ставил кресты.

Кажется, вечность прошла…

Это было лет пятьдесят назад…

Я покинул развалины храма, поднялся на холм.

Я встретил его на вершине холма.

Даже испугался, никак не ожидал, что увижу здесь человека, просто не могло здесь быть человека. Но он шел мне навстречу, невысокий, изможденный какой-то, глаза ввалились, горят огнем, как будто человек тяжело болен.

Он тоже увидел меня. Остановился в двух шагах. Мы стояли и смотрели друг на друга, кого-то он мне напоминал, очень сильно, я не мог вспомнить, кого.

А потом меня как будто по лицу хлестнули.

Я узнал…

На вид ему было несколько тысяч лет, не меньше, он был худой как палка, без единого волоска на лысом черепе – и все-таки я узнал самого себя.

Тысячи лет разделяли нас…

А может – больше.

На его лице были следы веков, следы каких-то войн, побоищ, катастроф, эпидемий, следы разочарований, поражений, бессонных ночей. Мы не сказали друг другу ни слова, да, наверное, не могли сказать, – но все и так было понятно.

За его плечами темнели руины, обломки стен, мертвые города, развалины, в которых трудно было что-то узнать, и там, где я задумал храм, теперь белела груда камней. Он сокрушенно кивнул в сторону обломков – видишь, что случилось – и побрел куда-то на север

Я так и не понял, надо ли идти за ним – он исчез так же быстро, как появился, только легкая дымка всколыхнулась на горизонте.

Холмы…

Холмы, на которых будут лежать руины….

И нужно было возвращаться домой – пока еще не поздно вернуться – и я шел вперед.

Шел – сам не знаю, зачем. Он, тот, другой, предупреждал меня, и все предупреждали, я и сам чувствовал, что не так просто будет построить город…

И все-таки я шел вперед.

Сегодня я буду рыть котлован, а потом положу первый камень, а потом построю первый дом…

Пилигрим

– А как вам удалось спастись?

Нет, слишком банально.

Вертится на языке фраза, одна-единственная:

– А как вам удалось спастись?

Снова стучу в дверь, уже чувствую – не откроют.

– Входите.

Вхожу. Оглядываюсь в поисках хозяина, не сразу вижу высохшего старика в углу.

– Вы… хозяин?

– Будет сейчас хозяин… чего хотели-то?

Вздрагиваю от его голоса.

– Я это… из газеты…

– Да чего это газета-то нами заинтересовалась, дел других у газеты, что ли, нет?

– Так вот шестьдесят лет назад…

– И-и-ишь, куда загнули…

Говорю как есть:

– Пилигрим.

– Ишь, ты чего вспомнили… ну, и дался вам Пилигрим этот?

Откашливаюсь:

– Сейчас мы ищем тех, кому удалось выжить во время аварии…

Айзек Валентайн, банкир.

Гуанг Вук, торговец пряностями…

И так далее.

Большой список.

Полторы тысячи человек.

Валентайн недоверчиво смотрит на список, недовольно фыркает, вычеркивает самого себя.

Снова смотрит на список.

Кто-то из них должен быть тем самым…

Кто-то…

Валентайн хмурится, а с чего он взял, что этот кто-то может быть только один, может, их там двое, трое, а то и все десять…

Корнелиус Мартин, капитан корабля…

Валентайн снова хмурится, а почему, собственно, – один, может, одна…

Начинает дописывать:

Агнес Ивенджелин, балерина.

Виртувия Винсенте, актриса.

Снова хмурится.

…Трагическое событие потрясло мир…

– Вечер добрый.

Вхожу в гостиную, вежливо кланяюсь барышне у окна, она смотрит не на меня, куда-то мимо, оборачиваюсь, тут же понимаю, что кланялся горничной, а настоящая хозяйка – вон она, дама в годах…

– Добрый, – кивает дама.

Откашливаюсь:

– Я… имел честь говорить с вашей сестрой по поводу аварии Пилигрима…

Хозяйка вздрагивает, будто от удара:

– Смеетесь?

– Ни в коей мере. Я говорил с вашей сестрой, она очень переживала, что потеряла вас… она…

Дама откашливается:

– Молодой человек, Эльза погибла.

– Но…

– Она погибла. Я могу показать вам её могилу… здесь… на фамильном кладбище…

Эльза.

Фотография миловидной девушки.

Годы жизни.

Год падения «Пилигрима».

Корабль.

Океан.

Я на палубе.

Нет, я не пассажир.

И не матрос.

Но я на палубе.

Айсберг.

Там.

В темноте ночи.

Люди его еще не видят, они увидят его слишком поздно.

Я знаю.

Я это знаю.

Невидимый луч из моей руки рассекает темноту, разрезает ледяную глыбу.

Люди не узнают об этом.

В изнеможении падаю на палубу, кто-то подхватывает меня, да что ж вы так неосторожно…

Хочу поблагодарить – замечаю что-то…

Нет, померещилось…

Нет, так и есть, темные пятна на шее человека, пятна смерти.

В отчаянии смотрю на ледяную глыбу бесконечно далеко впереди.

Отступаю вперед, – понедельник, вторник, среда, четверг, сентябрь, октябрь, ноябрь…

…притормаживаю, чуть не пролетаю нужный понедельник.

…стучу в нужную дверь.

Открывают.

Спрашиваю:

– Это вы пустили айсберг?

Не сразу понимаю, что вижу за дверью самого себя. Вспоминаю какие-то поговорки, что встреча с самим собой не к добру…

…а если конкретного человека не пустить, или крысу там какую убить… – говорю я.