Вильям Шекспир - Ромео и Джульетта. Перевод Юрия Лифшица

• Название: Ромео и Джульетта. Перевод Юрия Лифшица
• Автор: Вильям Шекспир
• Жанр: Поэзия

«Ромео и Джульетта» В. Шекспира – одна из величайших и трагических историй о любви во всей мировой литературе. Эта драма неоднократно переводилась на русский язык. Данный перевод поэта и переводчика Юрия Лифшица отличается новизной и свежестью трактовки, изящным слогом и глубоким проникновением в оригинал. Для читателей, интересующихся современным прочтением классики. В оформлении обложки использована картина английского художника Джеймса Норткота (1746—1831) «Ромео и Джульетта».

---

(Уходят.)

Акт первый. Сцена третья

Комната в доме Капулетти.

Входят ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ и КОРМИЛИЦА.

ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Зови Джульетту, няня. Где она?
КОРМИЛИЦА. Клянусь былой невинностью своей,
Утраченной в двенадцать с небольшим, —
Давно звала. Джульетта! Стрекоза!
Голубка, где ты? Детка, отзовись!

Входит ДЖУЛЬЕТТА.

ДЖУЛЬЕТТА. Да здесь я, здесь! Чего тебе?
КОРМИЛИЦА. Не мне,
А матушке.
ДЖУЛЬЕТТА. Мадам, что вам угодно?
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Вот дело в чем… Ты, нянюшка, поди.
Я с дочкой посекретничать хочу.
Хотя… останься, ты ведь не чужая:
Мою Джульетту вынянчила ты.
КОРМИЛИЦА. За годом годик, за часочком час.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Но ей же нет четырнадцати лет?
КОРМИЛИЦА. Четырнадцать зубов своих отдам —
Хоть у беззубой нет и четырех, —
Что ей еще четырнадцати нет.
До дня Петрова сколько?
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Две недели.
Да к ним еще дней несколько прибавь.
КОРМИЛИЦА. Да нет, тут ни убавить ни прибавить:
Четырнадцать ей будет в день Петров.
Моей Сюзанне было бы не меньше,
Когда б за тяжкие мои грехи
Господь не отнял дочку у меня —
Дай, Боже, ей небесного блаженства!
Так вот, как раз четырнадцать Джульетте
И минет, верьте слову, в день Петров.
Когда землетрясенье было? То-то.
Одиннадцать годов тому назад.
В тот самый день – ох, помню как сейчас! —
Я от груди глупышку отучала.
Нашла полыни возле голубятни,
Соски себе натерла и – кормить.
А вы гостили в Мантуе с милордом.
Поди ж ты, помню, даром что стара!
Джульетта хвать полыни с молоком
Да в рев: уж так ей горько показалось.
Тут голубятня вся и затрясись.
Я мигом ноги в руки и – бежать.
Одиннадцать исполнилось тому.
Она тогда ходить еще училась.
Да что ж я вру! Вовсю уже ходила —
Клянусь распятьем! – бегала вовсю!
Еще, я помню, лоб себе разбила.
А муж-то мой – веселый был такой! —
Мой муж-то – упокой его Господь! —
Малышку поднял да и говорит:
«Не падай вниз лицом. Вот подрастешь,
На спинку падать будешь. Хорошо?».
А деточка – спасением клянусь! —
Вмиг унялась и говорит: «Угу!».
Животики от смеха надорвешь.
И через сотню лет не позабуду.
Он говорит: «На спинку падать будешь?» —
А дурочка «Угу» ему в ответ.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Ну, полно, няня, полно, помолчи.
КОРМИЛИЦА. Да, госпожа. Нет, со смеху помру.
Отерла нос и нате вам: «Угу!».
А шишка-то вскочила – ого-го-го! —
С яичко петушиное, пожалуй!
Об землю лбом, ревет, а муж-покойник:
«Не падай вниз лицом. Вот подрастешь,
На спинку падать будешь. Хорошо?».
А та ему «Угу» и унялась.
ДЖУЛЬЕТТА. А ты уймешься, няня, или нет?
КОРМИЛИЦА. Молчу, молчу. Господь тебя храни!
Вскормила стольких я, но ты была
На зависть всем. Молюсь я об одном:
Дожить бы мне до свадьбы до твоей.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Ну, вот вам и до свадьбы добрались.
Скажи, Джульетта, доченька моя,
Ты думаешь ли замуж выходить?
ДЖУЛЬЕТТА. Такая честь мне и во сне не снилась.
КОРМИЛИЦА. Каков ответ! Нет, я бы так сказала —
Будь матерью тебе я, а не мамкой, —
Что ты свой ум всосала с молоком.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. А думать надо. В возрасте твоем
Уж я была не девушкой, как ты,
А матерью твоею. А в Вероне
Есть леди и моложе, и с детьми.
Короче говоря, твоей руки
И сердца просит доблестный Парис.
КОРМИЛИЦА. Что за красавчик, деточка моя!
Картиночка! Фигурка восковая!
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. В саду веронском лучший из цветов.
КОРМИЛИЦА. Цветочек! Гладиолус! Гиацинт!
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Ну, что молчишь? Тебе он по душе?
Он к нам на пир сегодня приглашен.
Его лицо – раскрытый фолиант,
Начертанный рукою красоты.
Заметь, как гармоничны очертанья
У этого роскошного изданья;
Как лист прекрасен титульный его
И авторов известных мастерство.
А что таится в этом сочиненье,
Прочти в его глазах, как в оглавленье.
Любовный том, с любовью сверстан он,
Одна беда, что не переплетен.
Но рыба, что пойдет на переплет,
Еще живет, не ведая хлопот.
Не всякая, к тому ж еще, годится
Облечь собой столь дивные страницы.
Но золотая повесть в книге той
Должна сверкать застежкой золотой.
И в том, что ты войдешь в его владенья,
Ни униженья нет, ни умаленья.
КОРМИЛИЦА. Ну, а всего скорее – утолщенье:
Мужчине – радость, женщине – мученье.
ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. На первый взгляд, не очень-то ты рада
Его любви. Тобою он любим?
ДЖУЛЬЕТТА. Приглянется, так с первого же взгляда
Влюблюсь в него. А впрочем, поглядим.
Но глазки строить вашему Парису
Я буду лишь по вашему капризу.

Входит СЛУГА.

СЛУГА. Госпожа, гости в сборе, столы накрыты, вас зовут, юную леди поминутно спрашивают, кормилицу на кухне бранят почем зря, короче говоря, дым коромыслом. А мне пора прислуживать за столом. Покорнейше прошу вас пожаловать туда.

ЛЕДИ КАПУЛЕТТИ. Парис явился. Дочка, поспешим.

КОРМИЛИЦА. Благих тебе ночей ко дням благим.

(Уходят.)

Акт первый. Сцена четвертая

Улица.

Входят РОМЕО, МЕРКУЦИО, БЕНВОЛИО, пять-шесть ЧЕЛОВЕК в масках и СЛУГИ с факелами.

РОМЕО. Войдем с любезной речью иль, войдя,
Не извинимся даже за вторженье?
БЕНВОЛИО. На что нам это словоизверженье?
Зачем Амура пугалом рядить:
Шарфом ему завязывать глаза,
Татарский лук раскрашенный вручать?
Чтоб женщины в испуге разбежались?
Не будем мы разыгрывать пролог,
Прислушиваясь к шепоту суфлера.
Хозяйский тон нас с тона не собьет,
И танец наш не будет слишком тонным.
РОМЕО. Мне эта интонация – не в тон.
Моей души тональность – тяжкий стон.
Когда ж на сердце тяжесть – не до танцев.
Подай мне факел, буду разгонять
Я мрак небес со стоном или без.
МЕРКУЦИО. Ну, что ты расстонался, мракобес?
Ведь мы же собирались танцевать.
РОМЕО. Ты в легких башмаках идешь, танцуя,
А в танце, как на крыльях, воспаришь.
Но нелегки, нелегкая возьми их,
Свинцовые крыла моей души:
Не до паренья мне и не до па.
МЕРКУЦИО. Но ты влюблен. Возьми у Купидона
Его крыла, подпрыгни и пари.
Два-три прыжка – и стон твой испарится.
РОМЕО. Я, кажется, допрыгался уже:
Сбит на лету стрелою Купидона
И намертво к печали пригвожден.
Я, тяжестью любви обремененный,
Не в силах прыгнуть выше головы.
МЕРКУЦИО. Чем тяготиться бременем любовным,
Ты лучше б сам любовь обременил.
Но не снести ей: чересчур нежна.
РОМЕО. Нежна? Она груба невыносимо,
Несносна, неотесанна, черства!
В занозах я от нежности подобной.
МЕРКУЦИО. И ты будь погрубее с грубиянкой,
Заносчивей с занозистою будь —
И сбросишь это бремя. Где же маски?
Давайте маску личную – лицо —
Маскировать безликою личиной.
И пусть она сгорает от стыда,
Когда нас пристыдят хоть в чем-нибудь.
БЕНВОЛИО. Вот дверь. Заходим и без разговоров
Своим ногам работу задаем.
РОМЕО. Подайте факел. Лишь весельчаки
Вонзают с легким сердцем каблуки
В бесчувственный настил из камыша.
А я, как говорили в старину,
Светильником побуду до поры:
Не наигравшись, выйду из игры.
МЕРКУЦИО. Ромео, переигрываешь ты.
Твоя любовь, прости меня, – болото.
Ты в нем погряз; тебя мы за ушко
На солнышко из грязи извлечем —
И незачем шататься днем с огнем.
РОМЕО. Но мне темно.
МЕРКУЦИО. И впрямь стемнеет скоро
Средь темного такого разговора.
Хоть ты умен, но нас тут пять голов:
В пять раз умней, а корчим дураков.
РОМЕО. Вот почему вам маскарад – отрада,
А умному не надо маскарада.
МЕРКУЦИО. Но почему?
РОМЕО. Я видел сон.
МЕРКУЦИО. Я тоже.
РОМЕО. Что видел ты?
МЕРКУЦИО. Что верить снам негоже,
А кто им верит, тот умом ослаб.
РОМЕО. Но сны не лгут.
МЕРКУЦИО. Зато царица Маб…
РОМЕО. Что за царица?
МЕРКУЦИО. Акушерка фей.
Видал агат в кольце у олдермена?
Царица Маб росточком с камень тот.
Она по лицам спящих разъезжает.
В ее упряжке – бусинки росы,
На них попонки – крылья светляков,
В колесах спицы – лапки паука,
Постромки и подпруги – паутинки,
Хомут – чешуйка лунного луча,
Кнут – волоконце дымки предрассветной,
А кнутовище – косточка сверчка.
На козлах и запятках – мотыльки,
Не больше червячков, что под ногтями
Плодятся у бездельниц молодых.
А сделана карета из ореха
Мастеровыми – белкой и бобром,
Работающим издавна для фей.
Из ночи в ночь царица заезжает
Влюбленным в мозг – и снится им любовь;
Придворным на колено залетит —
Им снится двор коленопреклоненный;
Мздоимцам в горсть – им снятся горсти мзды;
Девицам в губы – снятся губы девам;
Им, чье дыханье сладостями веет,
Прыщами мстит разгневанная Маб;
Прокатится по носу адвоката —
Он гонорар почует и во сне;
Порой щетинкой свинки десятинной
У пастора под носом проведет —
Он спит и видит прибыльный приход;
Порой по горлу воина проскачет —
И тот во сне врагу вонзает в горло
Испанский меч и рушит все кругом,
И пьет пятисаженными ковшами;
А рев трубы пригрезится ему, —
Он вскакивает, молится в испуге
И – снова спать. Еще старуха Маб
Хвосты коней и волосы людей
Сплетает в колтуны, и их нельзя
Расчесывать – накликаешь беду.
Давая спящим девушкам понять,
Чего им ждать в замужестве, она
Их тяжестью неведомой гнетет.
А то еще…
РОМЕО. Меркуцио, молчи!
Все это вздор.
МЕРКУЦИО. Все это – сны твои,
Химеры обленившегося мозга,
Воображенья тощего ростки.
Они бесплотны, словно пустота;
Они непредсказуемы, как ветер:
То к северу он с пылкостью стремится,
То с яростью холодною – на юг.
БЕНВОЛИО. Боюсь я, ветер вашей болтовни
Нам сдует ужин. Надо поспешить.
РОМЕО. Помедлить надо. Чувствую душою, —
Моя судьба на ниточке висит:
Того и жди – сорвется с высоты.
Чудовищное что-то предвещает
Мне этот бал: возмездье за грехи,
Моей постылой жизни угасанье
И мерзкую безвременную смерть.
Но смертник я на паруснике смерти,
А у руля – бессмертный капитан.
Друзья, идемте.
БЕНВОЛИО. Бейте в барабан.

(Уходят.)