Вильям Шекспир - Венецианский купец. Перевод Юрия Лифшица

• Название: Венецианский купец. Перевод Юрия Лифшица
• Автор: Вильям Шекспир
• Жанр: Поэзия

Пьеса Шекспира «Венецианский купец» публикуется в новом переводе поэта и переводчика Юрия Лифшица. Рассказ о заимодавце, грозящем смертью должнику, неожиданные судебные перипетии, оправдание купца, посрамление жестокого ростовщика и всепоглощающая любовь переданы переводчиком с мастерством, блеском и максимальной приближенностью к оригиналу. Для оформления обложки использована иллюстрация английского художника и поэта Уильяма Джеймса Линтона (1812—1897) «Шейлок, Антонио, Саларино и тюремщик».

---

(АНТОНИО.)

Здоровья вам, добрейший мой синьор!
Сейчас мы вашу милость поминали.
АНТОНИО. Я, Шейлок, под проценты не беру
И не даю, но правилам своим
Намерен изменить, чтобы покрыть
Издержки друга.

(БАССАНИО.)

Вы с ним говорили,
Какая сумма надобна?
ШЕЙЛОК. Что да, то да. Три тысячи дукатов.
АНТОНИО. На срок – три месяца.
ШЕЙЛОК Чуть не забыл!
Три месяца – всего, вы говорили.
Под вексель ваш. Но вот что. Вы как будто
Сказали, что корысти ради ссуд
И не даете вы, и не берете?
АНТОНИО. Не в этом мой доход.
ШЕЙЛОК. Когда Иаков
Был у Лавана, дяди своего,
За пастуха, – святому Аврааму
Иаков волей матушки своей
Премудрой стал преемником вторым…
Ну да, вторым…
АНТОНИО. И что? Он брал проценты?
ШЕЙЛОК. Нет, не проценты. В вашем смысле слова
Процентов он не брал. Он сделал так:
Условился с Лаваном, что возьмет
Себе барашков пестрых за работу,
И осенью, когда бараны к овцам
Прильнули, и в трудах воспроизводства
Стал спариваться шерстяной народ, —
Кору с ветвей содрал пастух искусный
И перед каждой самкой их воткнул.
От этого – Иакову в награду —
Приплодом пестрым овцы разрешились.
Так он открыл священный путь к богатству.
Богатство свято – если ты не крал.
АНТОНИО. Рискнул Иаков, но ведь он трудился.
Он не своею властью все устроил,
Но силою небесного перста.
Вы этой речью славили проценты?
Иль серебро и золото для вас
Что овцы да бараны?
ШЕЙЛОК. Я не знаю.
У нас плодится все. Но вы, синьор…
АНТОНИО. Бассанио, заметь: порою дьявол
Из выгоды и Библию толкует.
Порочный дух с цитатами святыми
На подлеца веселого похож
Или на спелый, но подгнивший плод.
Как ты прекрасна, внешность вероломства!
ШЕЙЛОК. Три тысячи дукатов. Это много.
Три месяца. И плюс процент… Прикинем…
АНТОНИО. Вы денег нам дадите или нет?
ШЕЙЛОК. Меня, синьор Антонио, вы часто
И сделками, и деньгами моими
В Риальто попрекали. Я в ответ
Плечами лишь смиренно пожимал:
Терпенье – символ нашего народа.
Для вас я – пес цепной и еретик,
Заплеван вами мой кафтан «жидовский» —
За то, что я по-своему живу.
Отлично! Но, выходит, оказался
И я неплох. Идете вы ко мне
И говорите: «Шейлок, дайте денег!».
И это вы, рыгавший много раз
На бороду мою и отгонявший
Меня, как пса бродячего, пинками
От дома своего? И что я должен
Ответить вам на просьбу о деньгах?
Сказать: «Как может пес давать взаймы?
Где взять ему три тысячи дукатов?».
А может, мне поклон отвесить рабский
И, чуть дыша, униженно шепнуть:
«Мой добрый сэр, меня вы в эту среду
Назвали псом, днем позже оплевали
И выгнали пинком, вы так учтивы,
Не дать ли вам за это денег в долг?».
АНТОНИО. Мне и сейчас хотелось бы тебя
Назвать собакой, пнуть и оплевать.
Даешь взаймы – давай! Не как друзьям —
Какая ж это дружба, если другу
Сдавать металл бесплодный на племя? —
Дай ссуду мне как своему врагу,
Чтоб если разорюсь я, с чистым сердцем
Взять неустойку.
ШЕЙЛОК. Вот разбушевались!
А я хотел по дружбе, по любви
Забыть позор от ваших оскорблений
И дать вам в долг и за свои же деньги
Не взять нисколько. Вы же не хотите
И слышать о любезном предложенье.
БАССАНИО. Да, вы любезны.
ШЕЙЛОК. И не на словах!
Давайте у нотариуса вы
Подпишете мне вексель – смеху ради, —
Мол, если там-то и в такой-то день
Вы не вернете мне такой-то суммы,
Отмеченной в бумаге, я возьму
Фунт вашей чистой плоти в виде пени,
Кусок отрезав там, где укажу.
АНТОНИО. Вот это да! Я подпишу вам вексель
И всем скажу, что жид – сама любезность.
БАССАНИО. Пойду с сумой, но вам я не позволю
Из-за меня тот вексель подписать.
АНТОНИО. Не бойся, друг, что я не расплачусь.
Я через пару месяцев – за месяц
До платежа по векселю – жду сумму,
Что больше долга чуть не в девять раз.
ШЕЙЛОК. Вот, отче Авраам, и христиане!
Вас учит ваша жесткость деловая
Подозревать в жестокости и нас.
Скажите мне: сорви он срок уплаты,
На что мне человечины кусок?
Говядина, баранина, конина
И то ценней. А в этой неустойке
Что за барыш мне – ни продать, ни съесть!
Хочу купить его расположенье
Своею дружбой. Если он желает —
Прошу принять, а если нет – адью.
Но злом не отвечайте на любовь.
АНТОНИО. Да, Шейлок, подпишу я вексель твой.
ШЕЙЛОК. Нотариусу дайте указанье
Для смеху сочинить бумагу эту,
А я приду с дукатами к нему.
Взгляну на дом, который под надзором
Отпетого мошенника – слуги,
И – к вам.
АНТОНИО. Поторопись-ка, милый жид!

(ШЕЙЛОК уходит.)

Христианином станет наш еврей.
БАССАНИО. Душа черна, а на устах елей.
АНТОНИО. Пойдем. Все хорошо. Боишься зря ты:
Суда придут за месяц до уплаты.

(Уходят.)

АКТ ВТОРОЙ. Сцена первая

Бельмонт. Комната в доме Порции.

Трубы. Входят МАРОККАНЕЦ со свитой, ПОРЦИЯ, НЕРИССА и СЛУГИ.

МАРОККАНЕЦ. Пусть облик мой тебя не отвратит:
Нарядом черным я обязан солнцу;
Я рядом с ним живу, я им кормлюсь.
Возьми красавца северных земель,
Где скудный Феб не страшен и снежинкам, —
Чья кровь краснее будет, если мы
Друг друга раним в битве за тебя?
Поверьте, леди, внешностью своей
И воинов я в бегство обращал,
И покорял девиц своей страны.
Я побелел бы, если бы завладел
Твоей любовью, милая принцесса.
ПОРЦИЯ. Мой выбор повинуется не только
Любезному приказу глаз девичьих;
Да и судьба мне, словно лотерея,
На вольный выбор права не дает.
Когда б не ограничил, не сковал
Меня отец решеньем, что женой
Иначе стать могу я, чем сказала,
Мои бы чувства оценили вас,
Как прочих посетителей моих.
МАРОККАНЕЦ. Спасибо и на этом. Проводите
Меня к шкатулкам – попытаю счастья. —
Клянусь тобой, мой ятаган, принесший
И Сефевиду смерть, и принцу персов,
Что трижды Сулеймана побеждал, —
Я взор суровый взором отведу,
Любое сердце доблестью осилю,
Детенышей, медведицу сосущих,
Я вырву у нее и даже льва,
Идущего за жертвой, раздразню,
Чтоб завладеть тобою. Но увы!
Заспорь Лихас и Геркулес, что тот
Из них славней, кто выиграет в кости,
И стань удачным слабого бросок, —
Слуга одержит верх, а не Алкид.
И я, слепой Фортуной увлечен,
Умру от горя, если недостойный
То выиграет, что утрачу я.
ПОРЦИЯ. Должны вы отказаться или выбрать,
Поклявшись мне, что в случае ошибки
Вы ни с одною леди никогда
Речей о браке впредь не заведете.
Советую подумать.
МАРОККАНЕЦ. Будь что будет!
Но я свой шанс использую. Идемте.
ПОРЦИЯ. Сперва пойдемте в храм. Потом – обед.
А там уже рискнете.
МАРОККАНЕЦ. Хорошо.
Что мне сулит благой судьбы решенье:
Проклятье или же благословенье?

(Трубы. Все уходят.)

АКТ ВТОРОЙ. Сцена вторая

Венеция. Улица.

Входит ЛАНЧЕЛОТ.

ЛАНЧЕЛОТ. Интересно, даст ли мне моя совесть сбежать от моего хозяина-жида? Черт, он тут как тут, вводит меня во искушение, подзуживает: «Эй, Гоббо, Ланчелот Гоббо, милый Ланчелот»; или так: «Премилый Гоббо»; или сяк: «Милейший Ланчелот Гоббо, бери ноги в руки, рви когти, дай деру». А моя совесть возражает: «Нет, погоди, честный Ланчелот; постой, пречестный Гоббо»; или под стать вышесказанному: «Честнейший Ланчелот Гоббо, не смей бежать, не вздумай смазать себе пятки». Чертяка хорохорится, велит собирать манатки: «Скорей!» – подгоняет нечистый; «Прочь!» – подстегивает лукавый; «Заклинаю небесами, – умоляет окаянный, – напряги свои расчудесные мозги и вали отсюда!». А что совесть? Бросается моей душе на грудь и вполне разумно урезонивает меня: «Дружище Ланчелот, ты ведь честный человек, и отец с матерью у тебя честные люди…». Но, говоря по чести, это правда только насчет моей мамаши, а вот честность папаши с некоторым, я бы сказал, душком, чуточку не такая, какая нужно. «Стой!» – приказывает совесть. «Не стой!» – подталкивает черт. «Нет, стой!» – не унимается совесть. «Хорошо вам советовать, – говорю я, – и тебе, совесть, и тебе, черт». Поступить по совести, значит, по-прежнему служить хозяину-жиду, который сам – Господи прости! – смахивает на черта. А бросить его к чертям, значит, поддаться искушению и тем самым угодить – спаси и сохрани! – в лапы самого черта. Несомненно, жид – это воплощенный черт, и, по совести говоря, у меня не совесть, а черт знает что такое, если по ее указке я должен якшаться с жидом. Враг рода человеческого подает мне дружеский совет. Спасибо, черт. Я передам свои ноги в твои руки: сбегу к чертовой матери!