Иосиф Кобзон - Я сам себе судья

• Название: Я сам себе судья
• Автор: Иосиф Кобзон
• Жанр: Музыка, танцы
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-105545-5

«Я сам себе судья, и надо мной никто не властен… Я прожил очень интересную, непростую, но красивую жизнь. У меня в этой жизни есть все. Есть моя любовь, есть мое продолжение: мои дети, мои внуки. Есть мои песни, мои слушатели» – И. Д. Кобзон.

Более 50 лет на сцене, выступления перед Сталиным, Хрущевым, Горбачевым, Ельциным – жизнь Иосифа Давыдовича Кобзона тесно вплелась в историю СССР и России. Именно поэтому его голос является голосом не одного поколения.

Иосиф Кобзон – не просто самый титулованный певец отечественного музыкального Олимпа, депутат Государственной Думы, музыкально-общественный деятель, но и один из самых любимых артистов нашей страны.

Уникальные фотографии из семейных архивов, повествование от первого лица расскажут о взлетах и провалах, успехе и перипетиях судьбы Иосифа Давыдовича, которые вряд ли кто-то мог рассмотреть за ослепительным светом софитов.

---

Наша первая встреча с Островским произошла, когда я пришел в цирк. Я хотел петь его песни, а он отвечал: «У меня много солистов». Тогда я сказал ему, что готов петь в дуэте. Он отвечал, что и дуэты у него уже есть: например, Владимир Бунчиков и Владимир Нечаев. Но я был очень настойчив, звонил ему домой днем и вечером. Жена Аркадия Ильича Матильда Ефимовна, которой я тоже порядком надоел, сказала мужу: «Сделай уже что-нибудь с ним!» И тогда Островский уступил: «Ну, ладно! Найди себе тенора, и будете у меня петь дуэтом». Я пригласил своего сокурсника Виктора Кохно, и мы начали работать вместе.

Наш дуэт просуществовал довольно долго. Мы стали буквально нарасхват. В нашем репертуаре появились песни композиторов Долуханяна, Фрадкина, Френкеля, Пахмутовой, Колмановского, Мурадели, Туликова и др. Не было ни одного авторского вечера в Колонном зале Дома союзов или в Доме композиторов, в котором мы не выступали бы. Мы очень старательно работали и пели очень хорошие песни. Отсюда и пошла любовь зрителей к тем песням, что мы исполняли.

Вечная занятость, связанная с кропотливой работой над песнями, привела к тому, что у нас начались проблемы в институте. Ректор поставил вопрос ребром: или – или? Виктор Кохно выбрал институт, а я стал работать самостоятельно, поехал с сольными концертами на Дальний Восток и в Сибирь.

Подчеркну еще раз: ради эстрады я пожертвовал Гнесинкой. А вот Виктор – нет. Он хотел заниматься камерным творчеством. Я тоже это люблю, даже спел в шести оперных спектаклях, но еще с художественной самодеятельности мне полюбилась именно песня. И я пожертвовал Гнесинкой, чтобы слетать в Благовещенск, а вот Виктор отказался. Он окончил институт и не прижился в оперном театре. Мне потом пришлось его устраивать как эстрадного исполнителя в Москонцерт. Это был выход из положения, чтобы заработать на жизнь. Безусловно, все это его расстраивало, Виктор начал выпивать и в 2010 году ушел из жизни. Он был прекрасный человек, замечательный лирический тенор.

А вот я навсегда полюбил песню. Я был предан ей. Я даже пожертвовал своими занятиями в институте на какой-то период времени. И у меня с годами дружба с композиторами становилась более тесной, а творчество – плодотворным. Появились такие известные песни, как «Морзянка» Колмановского, и, наконец, в марте 1962 года, в передаче «С добрым утром!» – первые песни дворового цикла «А у нас во дворе» Аркадия Островского.

А в 1961 году я впервые выехал в творческую командировку в Венгрию с Эдуардом Колмановским и Константином Ваншенкиным.

Еще помню, когда вернулся из космоса Юрий Гагарин, мы выступали на приеме в его честь с композитором Аркадием Островским. Тогда я еще пел в дуэте с Виктором Кохно. И хотя мне уже приходилось выступать перед Хрущевым, тот прием позволил находиться особенно близко, и я смог рассмотреть, как Никита Сергеевич поднимает рюмку за рюмкой…

В тот день, кажется, 14 апреля 1961 года, мы пели любимую песню Гагарина «Мальчишки, мальчишки» и написанную специально для этого случая космическую песню «На Луну и на Марс». В этот же вечер мы познакомились и с самим Гагариным на «Голубом огоньке» на Шаболовке. Но тогда еще особой дружбы не случилось, а вот, когда в августе полетел Титов, с Германом мы подружились сразу.

И я стал приезжать к ним в гости. Они жили тогда в Чкаловской. Звездного городка еще не было. Я приезжал к ним. Они – ко мне. Я тогда уже снимал комнату в коммунальной квартире на Самотечной площади. Дружба наша крепла. Мы познакомились с еще не летавшими космонавтами: с Лешей Леоновым, с Пашей Поповичем, Валей Терешковой, Валерой Быковским и Андрианом Николаевым. Перезванивались, договаривались, когда встретимся. Звонит как-то Герман. Говорит: «Приезжай. Научишь нас петь свои новые песни. Особенно нравится мне «Девчонки танцуют на палубе». Я, конечно, обрадовался: а кому было бы неприятно такое услышать? Тем более от героев космоса. Это сейчас многих из них забыли. Тогда же это была особая честь – иметь возможность просто разговаривать с такими удивительными людьми. А когда все вместе они приезжали ко мне на концерт, то для меня это был вообще какой-то невероятный успех и особый подарок.

Не забуду, как встречали Новый год на квартире у Юры Гагарина в Чкаловском. Он только вернулся из Латинской Америки и разыгрывал всех заморскими штучками, например, исчезающими чернилами или взрывающимися сигаретами. В общем, хулиганили мы нормально. Душу отводили так, что никто себя не чувствовал одиноким.

В 1962 году я начал самостоятельные сольные выступления, пел «Бирюсинку» Эдуарда Колмановского на слова Льва Ошанина и песни цикла «А у нас во дворе» Островского. В том же году вышла первая пластинка песен Аркадия Островского и Александры Пахмутовой в моем исполнении.

В 1959–1962 годах я был солистом Всесоюзного радио, в 1962–1965 годах – солистом-вокалистом Росконцерта.

В 1964 году, после появления в эфире песни Аркадия Островского «А у нас во дворе», ко мне пришла всесоюзная популярность. Тогда же я стал лауреатом Всероссийского конкурса артистов эстрады и Международного конкурса в Сопоте (Польша). В том же году мне было присвоено звание «Заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР».

А в 1965 году я принял участие в международном конкурсе «Дружба», который проходил в шести социалистических странах, и завоевал первые места в Варшаве, Берлине и Будапеште.

Никита Сергеевич Хрущев

Мне очень запомнилась встреча с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Это, когда было его 70-летие, 1964 год. Я был искренне восхищен, когда он в ответном тосте вдруг говорит (а перед этим его уже так облизали со всех сторон)… И вдруг он говорит: «Вот вы говорили, какой я хороший. А я себя сам знаю хорошо. И если бы мне сказали, что бы ты отметил к своему юбилею из своей жизни важного и интересного, я бы отметил три дела. Первое это то, что мне удалось спасти московскую партийную организацию. Дело было так. Уже после того, как был уничтожен цвет ленинградской партийной, организации, меня вызвал Сталин и дал список. В списке было двести фамилий самых лучших людей Москвы. Сталин сказал, что эти люди подлежат уничтожению: они – враги народа. Я в то время был секретарем горкома партии Москвы. «Пожалуйста, подпиши и передай Лаврентию», – сказал Сталин. На что я ответил: «Хорошо». Забрал список и ушел. Я был в шоковом состоянии, потому что не мог даже предположить, что такие люди могут быть уничтожены. Я знал, что Сталин ничего не забывает. Поэтому, когда прошел месяц, раздался звонок. Звонил Сталин: «Ну что, Никита? Принял решение?» Я пришел к нему и приписал 201-ю фамилию «Хрущев Никита Сергеевич». Отдал. Сталин посмотрел и говорит: «Ну, что? Смело. Смело. Хорошо. Иди. Разберусь». Так были спасены лучшие силы Москвы.

Второе дело – это то, что я колхозникам дал паспорта. До этого они были привязаны каждый к своему месту работы, как крепостные крестьяне, и никуда не могли уехать. Крестьяне в России вообще всегда жили без паспортов. И я, можно сказать, дал им волю.

Третье дело, конечно, – карибский кризис…»

Мне так понравилось это выступление Никиты Сергеевича, что я буквально влюбился в него. Это была личность! И теперь каждый раз, когда слышу плохие разговоры о нем, я думаю: «Какие же мы неблагодарные! Человек сделал столько интересного и значительного, а мы выискиваем только то, почему он плохой». А почему, собственно, плохой? Многие же и понятия не имеют, что это за человек, а уже готовы определения «волюнтарист», «самодур», «властолюбец»… Разве так можно?

Я хочу сказать вот что. Надо уважать президентскую власть. Мы все – граждане своей страны. Не обязательно заставлять всех граждан обожать своего президента, но уважать его мы обязаны. Потому что большинство наших соотечественников его избрало. Вот Америка, которую я не очень люблю по объективным причинам, избранного президента, сколько бы ему ни было лет, всегда именует «мистер президент», до конца дней. А мы всех, кто руководил нашей Россией и дореволюционной, и революционной, и советской… Мы никого не уважаем. И Ленин, и Сталин, и последующие руководители – Хрущев, Брежнев, Горбачев и Ельцин – ну абсолютно все нашим обществом, так сказать, охаяны. А это неприятно.

Кстати, моя популярность уже в 1960-е годы у кое-кого вызывала раздражение. Но я не пел песен о Хрущеве и потом о Брежневе, я пел песни о подвиге, о Великой Отечественной войне. Да, потому что это прошло через мою жизнь, потому что я – дитя военного времени. И трудовой подвиг меня всегда восхищал, потому что я ездил на стройки в Братск, в Тынду, на БАМ и т. д. Да, я очень люблю быть где-то на передовой и общаться с теми людьми, которые работают в экстремальных условиях, проявляют себя и этим отличаются от обычных людей.

Первый брак

Со своим отцом я встретился еще раз, когда уже стал известным артистом: просто мне очень нужна была московская прописка. Я все же собирался окончить Гнесинский институт, и, чтобы расти дальше, необходимо было остаться в Москве. Весь Советский Союз распевал мои песни: «А у нас во дворе», «Бирюсинка», «Морзянка», «Пусть всегда будет солнце»… Да мало ли было успехов, которых я успел добиться на эстраде, но, как назло, у меня не было пресловутой московской прописки. И отец не отказал мне. Это был 1964 год.