Наталия Пащенко - Река жизни глазами Ра

• Название: Река жизни глазами Ра
• Автор: Наталия Пащенко
• Жанр: Любовное фэнтези

Тан Ра – мальчик десяти зим, не мечтает ни о чем больше, чем стать хорошим рыбаком. Но судьба распоряжается по другому. Его семью изгоняют из рыбацкого поселка. С мамой и сестрой Тану предстоит столкнуться с трудностями большого опасного и коварного мира, о которых еще вчера он и не догадывался. Проводником в бурном водовороте событий для изгнанников становится человек вне закона – опытный и суровый ловец снов по имени Ирбрус.

---

Да, мы не общались с людьми из поселений, доставлявшими нам орехи, хлеб и лекарства в обмен на рыбу. Для этого были специальные кланы торговцев и менял. Их не уважали, но побаивались, детям крепко-накрепко запрещалось общаться с отпрысками этих родов. Менялы и торговцы жили ближе всего к берегу, и их лодки пришвартовывались почти на отмели. Скорее всего, это были самые первые поселенцы нашей деревни, кто бы еще мог попасть так близко к берегу? Конечно, только те, кто прибыл первыми. К их вросшим в дно домам-лодкам привязывались остальные, как звенья цепи, поэтому отшвартоваться и поплыть куда бы то ни было торговцы уже не могли. Это значило, что они могли, немного пренебречь правилами, зная, что им ничего не грозит.

Если бы жители деревни обладали хоть каким-то воображением, при желании они могли бы прогнать ненавистных торговцев и менял на сушу, но этого не происходило. То ли не додумались, то ли кто-то был должен выполнять неприглядную роль связующего звена с сушей в нашем поселении. Менялы и торговцы, к слову сказать, тоже не жаловали остальных жителей деревни. Весь товар, который они получали с берега, они отдавали за рыбу. Некоторые рыбаки не нравились менялам, им отдавалось меньше хлеба за большее количество рыбы. Или торговцы придирались к качеству, что тоже ее обесценивало. Бывало и наоборот: случалось, что кто-то нравился торговцам. Хотя нравиться торговцам было делом неприглядным. Тех, кто водил с ними дружбу, сторонились все остальные жители деревни. Дети не хотели играть с детьми любимчиков торговцев, женщины не помогали друг другу в болезни, а мужчина, выросший в семье, водившей знакомства с торговцами, был обречен всегда рыбачить в одиночку, без помощи товарищей. А выходить на реку одному всегда было рискованно. И никто бы не взял в караул мальчишку, дружившего с торговцами. Их считали нечестными людьми, готовыми ради личной выгоды на любой поступок.

Менялы и торговцы жили своей жизнью. Например, мужчины этих кланов не ходили рыбачить и ремонтировать лодки-дома. Они жили только дома и никогда не ночевали в крайних – караульных – лодках. Эти лодки прикрепили последними в конце каждой пристани с целью нести на них вахту каждую ночь, а также они служили защитой от ветра и рассекали высокие волны в непогоду. Обычно караульные лодки очень качало, и на них было особенно холодно и неуютно. Вахту могли нести все мужчины после шестнадцати зим, желающие проявить себя смелыми и выносливыми. Поэтому в основном все мальчишки сбегали от мам в этом возрасте, чтобы проявить себя и самоутвердиться в глазах сверстников. Кстати последние сто зим, как говорят старики, не было никаких происшествий. Да и в ту ночь никто не понял, что произошло, когда о борт караульной лодки что-то ударилось. Все вахтовые переполошились, схватили гарпуны (единственное оружие мужчин) и выбежали на пристань. Перед ними стояла огромная лодка, принесенная откуда-то волнами. После того, как самые смелые молодые люди отправились на разведку внутрь лодки, а она оказалась двухэтажной и шагов в тридцать длиной, выяснилось, что она абсолютно пуста. В настоящее время она стоит пришвартованная у самого края пристани, для того чтобы все помнили о нужности караула: если есть такие лодки, значит, есть и чего бояться, и о смелости тех караульных, которые прославили имена своих родов, зайдя на борт этого плавучего чудовища! Все побаивались посещать эту лодку, и даже детвора не играла на ней.

Каждый заступающий на вахту парень мечтает совершить что-то особенное, чтобы о нем говорили все в поселении Гай. Но пока подобного не происходило.

А вот у торговцев дети всегда оставались при них. Неважно, мальчики или девочки. Это объяснялось тем, что переносить товар с суши на пристань и обратно дело нелегкое, и женщины не справятся сами. В торговом деле нужны силы не меньшие, чем в охране или в строительстве. Общественность не одобряла таких традиций. Но мирилась с ними.

Было еще одно обстоятельство, которое смягчало отношение людей к торговцам: они никогда не продавали лекарства. Его давали даром. Лекарства – это была запрещенная тема. Поэтому я о них знал мало. Знал только, что дома его хранить запрещено и есть специальные места, отведенные для его приема. Очень опасно его не принимать, но что случится, если нарушить это правило, я не знал.

Сын торговца никогда не был обижен словом в толпе, но и восхищения не вызывал, в отличие от парней, сбежавших из дома охранять Гай, либо тех, кто ловит рыбу, выходя на реку в любую погоду, или ремонтирует старые лодки.

Если мальчишка из обычной семьи оставался после шестнадцати зим дома, над ним все потешались. И он не мог занять в обществе места, достойного уважения. Все женщины смирились с этим и знали, что в помощь им останутся только дочери. Так, в семье Вер не осталось мужчин. Все три брата по достижении шестнадцати зим ушли из дома, а в семье Дор старший сын считает зимы, чтобы скорее удрать от мамы и, наконец, перестать заниматься этой чудовищно неинтересной работой: носить воду, мыть полы, чистить рыбу и таскать чужие мешки с уловом.

– Я хочу уже сам иметь свой улов, – говорил он, – и сам решать, сколько съесть, а сколько отдать!

Женщины в свою очередь не держали сыновей дома. И были рады тому, что дети их покидают. С мальчишками слишком много хлопот. Они могут вытворить что-то, а из-за этого мать со своими детьми отправится в изгнание по реке, и в придачу ей дадут виновника бедствия. Мужей обитательницы Гай вообще не имели. Слишком невыгодно это было для обоих полов. Мужчины не хотели быть привязанными к одному месту и к детям. Женщины же не понимали, зачем им в лодке еще один рот. Мужчины жили отдельно от женщин. Их лодки располагались на отдельной пристани. В каждой лодке размещалось по восемь мужчин. Об этом я пока мало знал. Детям туда ходить запрещалось. Эту пристань называли рыбацкой.

Ночью нам всем запрещалось выходить их своих домов-лодок. Кстати, в этом правиле тоже был смысл. Ночью ничего не видно! Можно оступиться и упасть в воду, а по правилам деревни заходить в воду также запрещалось. Мы не купались в реке, а набирали воду ведрами. Никто не умел плавать, да и никто не знал, что можно уметь. Упавший в воду человек и не пошедший сразу ко дну уподоблялся рыбе, а значит, это уже не человек, а рыба, так говорили старики! Нельзя ему помочь выбраться обратно, потому что рыба не может дышать без воды. Это тоже было правило деревни. Тому, кто при рыбалке выпадал из лодки, не помогали, а если находился тот, кто хотел протянуть руку помощи погибающему, его благородный порыв останавливали друзья:

– Ты навлечешь позор на свой род! – говорили ему. И сердобольный спасатель опускал руки.

3. Обычный день. Отметки на спине. Чудовища в небе. Свет внутри нас.

Каждый день начинался одинаково. Я вставал с восходом солнца, когда можно было уже выходить на пристань, сматывал быстро свою перину, хватал удочку и бежал провожать лодки рыбаков, уходящих на добычу еды в бескрайние воды реки Сома. Такое название, как гласила легенда, река приобрела после того, как в нее упал человек с крыльями по имени Сома. Но не утонул, а отрастил плавники и теперь, злясь на свою судьбу, превращает в рыб всех упавших в воду. История была грустная, и я предпочитал думать, что этот чудо-человек с крыльями все-таки остался человеком и сумел выбраться. Но когда я предположил это и рассказал новую концовку легенды маме, она меня пристыдила и запретила переделывать священную историю реки Сома. Сопротивляться было нельзя, ведь переделывать легенду то же, что переделать прошлое. Тем более мне на реку было грех жаловаться: во вторую зиму после моего рождения река подарила мне удочку, как сказала мама.

– Значит, Великий Сома хочет, чтобы я стал рыбаком! – думал я. Моя вера в этого крылатого человека окрепла еще больше, когда я узнал, сколько удочка может стоить. Мама за всю жизнь не съела столько рыбы, сколько пришлось бы за нее отдать торговцам, а значит, только Великий Сома мог сделать мне такой щедрый подарок.

В то время как я взглядом провожал лодки рыбаков, деревня оживала. Девочки шли по воду, мамы доставали вяленую или соленую рыбу и готовили завтрак, мальчишки сбегались на пристань провожать рыбацкие лодки, а после поиграть или порыбачить в ожидании возвращения мужчин с уловом. Мы разгонялись и скользили по пристани, ведь она никогда не была сухой. Эта самая низкая пристань предназначалась для лодок с невысокими бортами в отличие от бортов лодок-домов. Рыбацкие лодки были низкими и длинными, соответственно, и пристань нависала низко над водой. Любое волнение реки мочило старые доски, и мы с хохотом босыми ногами скользили по воде. Разбегались – и тысячи брызг неслись от мальчишек в разные стороны. Пристань была настолько наполирована мешками, в которых таскали рыбу, и нашими босыми пятками, что в ней можно было увидеть свое отражение. Но можно было и упасть в воду, проявив неосторожность при скольжении. А это значило стать рыбой навечно. Скользить по мокрой пристани мамы не разрешали, но никто никогда их не слушал. В ожидании возвращения рыбаков мы мечтали о том, как вырастем и покинем этот скучный причал. Уйдем на реку и будем рыбаками лучше, чем Рок Хэм. Я частенько рыбачил с пристани, пока остальные ребята резвились. И бережно складывал пойманную рыбу в сетку, привязанную к поясу.