Джонатан Кэрролл - По ту сторону безмолвия

• Название: По ту сторону безмолвия
• Автор: Джонатан Кэрролл
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005

В жизни Макса Фишера все складывается удачно. Его комикс «Скрепка» пользуется устойчивой популярностью у широкой публики и благосклонностью у высоколобых критиков, его новая любовь Лили отвечает ему взаимностью, а ее десятилетний сын Линкольн души в нем не чает. Но в прошлом, по ту сторону безмолвия, таятся призраки, угрожающие его счастью, рассудку и самой ткани бытия...

---

Я открыл дверь палаты, увидел, что в коридоре пусто, и вышел. По счастью, там нашлась дверь, которая выходила в большой сад. Снаружи приятно пахло свежестью, и мне захотелось плакать. Стоял вечер. Я прошел по мощенным булыжником дорожкам через сад, перелез через несколько высоких изгородей и очутился на больничной автостоянке. Такси высадило кого-то у входной двери и как раз отъезжало, когда я помахал рукой и залез внутрь.

— Эй, вам повезло. Я почти уехал. Куда? — Шофер поглядел в зеркало, и сделал большие глаза. — Мать моя женщина! Что с вами стряслось?

— Автокатастрофа. Пожалуйста, вы не отвезете меня в аэропорт Ньюарка?

— Уверены, что с вами все в порядке? Я хочу сказать, можете ехать и все такое?

— Да, пожалуйста, просто отвезите в аэропорт. Повесился. Самое жестокое, самое гениальное, что он мог сделать. Что он сказал тогда? «Я не рисунок». Так он сказал? Да, что-то в таком роде. А теперь вот повесился, и все, все кончилось, все завершено и в каком-то смысле отвратительно совершенно, ничто на свете не могло произвести большего эффекта. Я не сомневался, что Линкольн сделал это где-то в доме, чтобы Лили наверняка нашла его. Лили или Грир.

— Грир. О господи!

— Вы что-то сказали?

— Нет, ничего.

Шофер посмотрел на меня в зеркальце и покачал головой. Рядом со мной в темноте на сиденье стояла моя спортивная сумка. Я сунул в нее руку и пошарил в поисках блокнота и карандаша. Откинул крышку, приложил карандаш к бумаге и стал рисовать. Если не считать уличных фонарей и встречных фар, иногда освещавших нас, в такси было совершенно темно. Но я рисовал и рисовал, не глядя на бумагу, только чувствуя, как царапает карандаш, отпустив руку на волю, позволив ей делать все, что заблагорассудится. Я рисовал до тех пор, пока мы не приехали в аэропорт. Оставил блокнот и карандаш на сиденье и вышел, чтобы сесть на самолет и лететь домой.

В полете показывали фильм. Стюардесса дала мне наушники, но я оставил их валяться у меня на коленях. Мне больше нравилось смотреть без звука, самому додумывать диалоги, угадывать сюжет, безмолвно разворачивающийся передо мной. Все, что угодно, чтобы чем-то занять голову.

У очень красивой блондинки есть все, чего можно пожелать — деньги, власть, красивый бой-френд, который, кажется, любит ее, как и весь мир. Но ей все надоедает. Однажды она встречает чудовищно толстого мужчину, который работает кассиром в супермаркете. Они разговаривают, она смеется, снова говорят. Следующий кадр — она поджидает его после работы на автостоянке у супермаркета. Он выходит из магазина и видит ее, белокурую Венеру, облокотившуюся на красную спортивную машину, явно ожидая его. Крупным планом его лицо. Глаза у него закатываются, он падает в обморок.

Фильм становился все хуже и увлекал меня все больше. Я надел наушники и включил звук на всю громкость. Парочка должна сражаться против всего мира, чтобы доказать, что их любовь — настоящая. Фильм переполняли все мыслимые штампы. Богатые родители блондинки в ярости, ее молодой человек, вроде бы такой достойный, оказывается скотиной и делает все, что может, чтобы разлучить влюбленных голубков. И они чуть не расстаются, но истинная любовь все побеждает.

Наверное, глупее фильма я в жизни не видел, но смеялся беспомощным шуткам, напряженно подаваясь вперед в кресле, когда героев постигали несчастья. В конце, когда они очутились в идиллическом городке в Вермонте, где открыли универсальный магазин, я заплакал. И не мог остановиться. Сидевшая по другую сторону прохода женщина средних лет смотрела на меня с подозрением. Каким я был в ее глазах? Человек с распухшим, разбитым лицом, плачущий, как ребенок. В тот момент я все бы отдал за то, чтобы еще раз посмотреть этот фильм, но экран опустел, потом почернел. Я машинально полез в сумку за блокнотом, но потом вспомнил, что оставил его в такс. Взглянул на женщину, но она вернулась к своему журналу. Мне ничего не оставалось, кроме как закрыть глаза и думать о своем мертвом мальчике.

Я забрал машину со стоянки и поехал в город. Меня не было чуть больше суток, но неизменной в нем осталась только дорога с оранжевыми фонарями над головой и знакомыми рекламными щитами авиакомпаний, отелей, туров выходного дня в Лас-Вегас и на озеро Тахо. Проезжая мимо заправочной станции, где кассир смотрел на клиентов в бинокль, я подумал, не остановиться ли и не спросить ли его через толстое защитное стекло: «Помните меня? Не важно, как я сейчас выгляжу; я тот почтенный, законопослушный гражданин, кто вчера вечером дал вам двадцатку. Вчера вечером, когда опасность и горе еще не облеклись пугающей плотью. Не такой, как сейчас, с багровым разбитым лицом и мертвым будущим».

Я миновал торгующий гамбургерами павильон, где накануне стояла кровожадно настроенная шайка, но сейчас он был пуст и полон желтого тоскливого света. Еще несколько поворотов — направо, налево, два красных сигнала светофора, еще раз направо, и я оказался на нашей улице. С возвращением, папочка. Линкольн ехал по улице на велосипеде. Когда-то здесь мы вместе гуляли с собакой. «Линкольн, на газоне лежат несколько пакетов. Не поможешь мне занести их в дом?»

Машины Лили нигде не было видно, но на подъездной дорожке стоял черный джип Мэри По. Я подрулил к обочине и выключил мотор.

— Сосчитаю до пятидесяти и войду. Только сосчитаю — и войду.

В гостиной горел свет, и я издалека попытался рассмотреть в окно, есть ли там кто-нибудь, кроме Мэри. Никакого движения, никаких расхаживающих взад-вперед силуэтов. Вглядываясь, я считал до пятидесяти. На пятидесяти я пойду. Тишина.

Кто-то громко постучал по окну машины. Я подпрыгнул. Мозг завопил — это Линкольн, Линкольн вернулся! Он здесь, он не умер, он здесь…

К окну наклонялась загорелая темноволосая женщина. Лет тридцати пяти, симпатичная, но на лице слишком много морщинок, выдающих и возраст, и опыт. Стук так меня напугал, что я не понял, когда она жестом попросила меня опустить стекло. Я покачал головой. Женщина стояла так близко, что, когда она заговорила, я услышал ее голос сквозь стекло:

— Вы не могли бы приоткрыть окно? Пожалуйста, только на минуту.

Я приоткрыл окно до половины. Успокаиваясь, понял, что откуда-то знаю ее лицо. Может, она живет по соседству? Что она делает здесь в такой поздний час?

— Спасибо. Вы знаете, кто я? Вы меня узнаете?

— Нет.

— Я Белёк, мистер Фишер. Подруга Линкольна, Белёк.

Когда я видел ее накануне вечером, Белёк была шестнадцатилетней девушкой с торчащими, словно иглы дикобраза, белыми волосами и таким клоунски-белым, смертельно бледным лицом, будто пользовалась театральным гримом. А эта женщина на вид была почти моя ровесница, с короткими темными волосами и… веснушками. И все же, чем дольше я смотрел, тем больше сквозь ее лицо проступало то, знакомое, юное. Глаза, рот… те же. Я часто видел Белька за те месяцы, что она водила компанию с Линкольном.

— Мы можем минутку поговорить? — Она ждала. Я не шевельнулся. — Об Анвен Майер? О том, что Линкольн стрелял в вас на дороге, мистер Фишер?

Я еще раз взглянул на дом и вышел из машины. Мы стояли не больше чем в трех футах друг от друга. На женщине было темное изысканное платье, золотой браслет, туфли на высоких каблуках. Я вспомнил, в чем она ходила накануне: грязные джинсы, футболка с надписью «Nine Inch Nails», солдатские ботинки. И вот женщина тридцати с чем-то лет, элегантная и привлекательная, пахнущая тонкими цветочными духами, говорит, что она — Белёк.

— Вы ведь не слишком удивлены, верно? — Голос. Да, и голос Белька, только чуть пониже.

— Да.

— Я знала, что вы не удивитесь. Линкольн сказал мне, что он сделал с вами в Нью-Джерси. И сказал почему.

Я молчал.

— Я видела его сегодня. Перед тем, как он это сделал. — Она показана на наш дом. — Линкольн сказал мне, что собирается сделать, но я не смогла его остановить. Он позвонил из самолета и попросил встретить. Сказал, чтобы я приехала одна и ничего не говорила Элвису. Он был очень расстроен и умолял меня быть на месте, когда он приземлится. Это было на него не похоже — Линкольн никогда ни о чем не просил, так что я сказала: конечно, хорошо, приеду… Сказать не могу, как плохо он выглядел, когда я его увидела. В машине он поначалу ничего не говорил, только все щелкал зажигалкой, открывал ее и закрывал, пока у меня не лопнуло терпение. Я спросила его, что, черт возьми, происходит, и Линкольн рассказал. Про вас и вашу жену и как она его украла. И про то, как вы сказали ему, что он ангел… Когда он все рассказал, то спросил, верю ли я ему. Знаете, что я ответила? Поверю, если докажешь. Ведь только так можно что-то по-настоящему узнать, верно? Он сказал: «Ладно, останови машину, и я докажу». Я не знала, чего ждать, но свернула на стоянку у «Лоуманна» и заглушила двигатель… Линкольн стал рассказывать обо мне то, чего не могла знать ни одна живая душа. Веши, которые даже я сама забыла, так глубоко они были спрятаны… Я все еще дрожала, когда он сказал: «Ну вот, такая ты сегодня. А теперь я покажу тебе твое ближайшее будущее». Когда все кончилось, и он вернул меня обратно, я нисколько не сомневалась, что именно такими и будут следующие пять лет моей жизни… И знаете что? В эти пять лет я по уши увязла в дерьме. Сначала, благодаря Элвису, дрянные наркотики, из-за которых я дважды надолго загремела в больницу. Потом клиника для наркоманов. Выйдя оттуда, я, чтобы насолить родителям, вышла замуж за художника, который решил, что колотить меня веселее, чем писать картины. Дальше — больше: он не отпускал меня и не давал развода до тех пор, пока родители от него не откупились. И даже потом еще устраивал мне всякие гадости, психопат… Я хочу сказать, это была не жизнь, а вереница фильмов ужасов. Глядя, как они разворачиваются, один за другим, я знала, что все так и будет, — при том, что я такая стерва, иначе не получится. Линкольн показал мне все отвратительные и жалкие вещи, которые случатся со мной за следующие восемнадцать лет. Невероятно. Еще восемнадцать лет такой жизни! Мне предстояло прожить ходячим несчастьем еще столько же, сколько я прожила на свете, прежде чем наконец опомнюсь и заживу по-человечески. Здорово, а? Есть что предвкушать с нетерпением. — Женщина без передышки проговорила несколько минут, но тут сделала паузу и улыбнулась. — Ваш ангел показал мне дух моего будущего Рождества, и даже вполне достоверный… Потом Линкольн вернул меня назад и сказал: «Вот и все. Вот такой будет твоя жизнь». Я спросила, можно ли как-то прекратить или изменить это. Нет. Но одну вещь он может сделать, если я захочу: сделать меня старше. Линкольн сказал, что в тридцать четыре вся моя жизнь изменится и станет приносить радость. Он может перенести меня туда, если я захочу, через эти жуткие восемнадцать лет, но у меня в голове останется память о них, так что я в итоге стану тем же человеком. Вроде перехода через мост, а вода внизу — всякие несчастья, бесцельно прожитые годы.