Джонатан Кэрролл - Страна смеха

• Название: Страна смеха
• Автор: Джонатан Кэрролл
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-01920-0

Джонатан Кэрролл – американец, живущий в Вене. Его называют достойным продолжателем традиций, как знаменитого однофамильца, так и Г.Г.Маркеса, и не без изрядной примеси Ричарда Баха.

«Страна смеха» – дебютный роман Кэрролла, до сих пор считающийся многими едва ли не вершиной его творчества. Это книга о любви как методе художественного творчества, о лабиринтах наваждения и о прикладной зоолингвистике (говорящих собаках).

---

Кое-какие подобные мелочи мне о нем разузнать удалось. Не мог же я не поиграть в сыщика-любителя. Он умер от сердечного приступа в возрасте сорока четырех лет, был женат и имел дочь по имени Анна. Он ненавидел известность и после успеха своей книжки “Горе Зеленого Пса”, можно сказать, исчез с лица земли. Какой-то журнал опубликовал статью о нем с фотографией его галенского дома. Это был один из тех огромных викторианских монстров, каких немало нашлепали в свое время посреди самой что ни на есть средней Америки. Когда я вижу подобные дома, всегда вспоминаю отцовский фильм, где парень возвращается с войны лишь для того, чтобы умереть дома от рака. Поскольку основное действие разворачивалось в гостиной и на веранде, отец прозвал картину “Раковый дом”. Фильм сделал огромные сборы и был выдвинут на очередного “Оскара”.

В феврале – месяце, когда самоубийство представляется мне наиболее заманчивым,– мы проходили Эдгара По, и это помогло мне решиться хотя бы попросить отпуск на следующую осень, пока с моими мозгами не стряслось чего-нибудь непоправимого. Одному заурядному болвану по имени Дэвис Белл предстояло выступить с докладом по “Падению дома Ашеров”. Он вышел к доске и произнес следующее (цитирую дословно):

– “Падение дома Ашеров”, произведение Эдгара Аллана По, который был алкоголиком и женился на своей младшей двоюродной сестре. – (Это я сообщил им несколько дней назад в надежде разжечь любопытство. Продолжаю.) – ...женился на своей младшей двоюродной сестре. Этот дом, то есть рассказ, посвящен этому дому швейцаров*... [Ашер (Usher) по-английски означает “швейцар”. – Прим. переводчика.]

– Которые падают? – подсказал я, рискуя выдать сюжет его одноклассникам, тоже не читавшим рассказа.

– Да, которые падают.

Пора уходить.

Грантэм сообщил мне, что мое заявление удовлетворено. Благоухая, как всегда, кофе и кишечными газами, он положил мне руку на плечи и, подталкивая к двери, поинтересовался, на что я собираюсь употребить эти “небольшие каникулы”.

– Подумываю написать книгу.

Я не смотрел на него, опасаясь, что выражение его лица будет таким же, как было бы у меня, если бы кто-нибудь, ну, вроде меня поделился замыслом написать книгу.

– Это же здорово, Том! Может быть, биографию твоего старика? – Он приложил палец к губам и театрально огляделся – и у стен, мол, бывают уши. – За меня не беспокойся. Ни одной живой душе, обещаю! Знаешь, нынче это очень модно: как оно в действительности смотрелось изнутри, и все такое. В общем, когда книга выйдет, с тебя экземпляр с автографом.

Да, пора уходить.

Остаток зимнего триместра пролетел быстро, и пасхальные каникулы наступили как-то даже слишком скоро. За выходные я несколько раз испытывал искушение сыграть отбой, поскольку прыжок в неизвестное с проектом, к которому я даже не представлял, как подступиться, не говоря уж завершить, вовсе не вдохновлял. Но мне уже наняли подмену, я купил маленький фургончик для поездки в Гален, а ученики явно не удерживали меня за фалды. И мне подумалось, что при любом раскладе не повредит убраться подальше от типов наподобие Дэвиса Белла и Пердуна Грантэма.

Потом стали происходить странные вещи.

Как-то днем я рылся в одном букинистическом магазинчике и вдруг увидел на прилавке “Персиковые тени” издательства “Алекса” с оригинальными иллюстрациями Ван-Уолта. Эту вещь почему-то давно не переиздавали, а я так ее и не читал.

Я нерешительно подошел и, вытерев ладони о брюки, взял книгу со священным трепетом. В углу лавки я заметил тролля, которого словно окунули в тальк. Тролль не сводил с меня глаз:

– Великолепный экземпляр, правда? Заходит кто-то с бухты-барахты, да возьми и вывали книгу на прилавок. – У него был южный акцент, а сам он напомнил мне персонажа, который живет со своей мертвой мамой в прогнившем особнячке и спит под москитной сеткой.

– Чудесный. Сколько стоит?

– Ох, видите ли, книга уже продана. Изрядная редкость. Вы знаете, почему ее нигде не найти? Потому что Маршаллу Франсу она не нравилась, и в свое время он не позволил больше ее переиздавать. Да, чудак был этот мистер Франс.

– А вы не скажете, кто ее купил?

– Нет, я эту женщину никогда раньше не видел, но вам повезло: она сказала, что придет забрать книгу... – он взглянул на часы, и я заметил, что это золотой “картье”,– где-нибудь около одиннадцати, уже совсем скоро.

Женщина. Я обязательно должен заполучить “Персиковые тени”, и она продаст их мне, сколько бы это ни стоило. Я спросил, нельзя ли посмотреть книжку, пока не придет покупательница, и продавец ответил, что не видит причин, почему бы и нет.

Как и все написанное Маршаллом Франсом, произведение затянуло меня с головой, и на время я отключился от мира. Какой язык! “Тарелки ненавидели столовое серебро, которое, в свою очередь, на дух не переносило стаканы. Они пели друг дружке суровые песни. Дзынь. Трень. Звяк. И такая низость три раза в день”. Персонажи были тебе совершенно в новинку, но стоило повстречаться, и ты уже удивлялся, как это раньше обходился без них. Словно последние кусочки головоломки, встающие в самую середину.

Дочитав, я скорее вернулся к особенно полюбившимся местам. Таких было немало, так что когда у дверей звякнул колокольчик и кто-то вошел, я постарался не обращать внимания. Если пришла она, это могло закончиться отказом продать книгу, и мне бы не представилось другой возможности ее почитать, и потому я хотел проглотить как можно больше, прежде чем произойдет конфронтация.

Пару лет я коллекционировал авторучки. Однажды на блошином рынке во Франции я увидел, как какой-то человек передо мной взял с лотка одну ручку и стал рассматривать. По шестиугольной звезде на колпачке я сразу понял, что это “монблан”. Старый “Монблан”. Я замер как вкопанный и начал повторять про себя: “ПОЛОЖИ ЕЕ, НЕ ПОКУПАЙ!” Но тщетно – человек приглядывался к ней все внимательней. Тогда мне захотелось, чтобы он умер тут же на месте, и я смог бы вынуть ручку из его окоченевших пальцев и купить сам. Он все стоял спиной ко мне, но моя ненависть была так сильна, что, должно быть, его проняло: он положил ручку, бросил испуганный взгляд через плечо и поспешно удалился.

Первое, что я увидел, оторвавшись от книги Франса, была приятной формы задница, обтянутая джинсовой юбкой. Должно быть, она. ПОЛОЖИ КНИГУ, НЕ ПОКУПАЙ! Я старался прожечь взглядом юбку и кожу под ней, до самой души, где бы та ни находилась. ИДИТЕ ПРОЧЬ, МАДАМ! ЗАКЛИНАЮ ВАС УБРАТЬСЯ ПРОЧЬ И ОСТАВИТЬ КНИГУ ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ!

– Вон тот джентльмен смотрит ее. Я думал, вы не будете возражать.

У меня вдруг возникла бредовая романтическая надежда, что женщина окажется прелестной и улыбающейся. Прелестной и улыбающейся – ведь у нее такой хороший литературный вкус! Но увы и ах. Улыбка – да, была; хотя едва ли это можно было назвать улыбкой, скорее смесь легкого замешательства и разгорающегося гнева. Лицо же было смазливым и заурядным. Чистое, здоровое лицо, выращенное на ферме или где-нибудь в сельской местности, но не очень солнечной. Прямые русые волосы чуть загибались у самых плеч, словно боясь их коснуться. Светлые веснушки, как брызги солнца, прямой нос, широко посаженные глаза. Чем больше смотришь на это лицо, тем больше видишь в нем заурядности, нежели смазливости, но слово “здоровое” крепко засело у меня в голове.

– Это вы зря.

Я не понял, кому адресованы эти слова. Но она подошла и выхватила книгу из моих рук, словно мать, заставшая меня с порнографическим журналом. Затем дважды провела рукой по светло-зеленой обложке и только тогда взглянула мне в лицо. У нее были редкие ржавого цвета брови, чуть загнутые у краев кверху, так что даже когда она хмурилась, то не казалась слишком рассерженной.

Пританцовывая, рядом возник продавец, с тактичным “Позвольте?..” ловко выхватил мое сокровище у нее из рук, положил обратно на прилавок и начал заворачивать в бежевую бумагу.

– Я сижу здесь, на этом самом углу, двенадцать лет, и иногда у меня бывало несколько Франсов, но обычно на него засуха, просто пустыня. Конечно, “Страну смеха” в первом издании найти несложно, ведь он был к тому времени уже так популярен, а вот “Горе Зеленого Пса” в первом, да и в любом, издании достать труднее, чем зубы Гидры. А что, послушайте, у меня на задних полках есть “Страна”, если кого-то из вас это интересует.

Он подмигнул нам, но у меня уже было первое издание, за которое я выложил целое состояние в Нью-Йорке, а моя соперница рылась в своей сумочке, так что продавец философски пожал плечами и продолжил заворачивать покупку.

– С вас тридцать пять долларов, мисс Гарднер.

Тридцать пять! Я бы заплатил...

– М-м-м, мисс Гарднер? М-м-м, вы бы не уступили мне эту книгу за сто? Я хочу сказать, я готов заплатить сейчас же, наличными.

Продавец стоял у нее за спиной, и когда услышал мою цену, его губы задвигались вверх-вниз, как две змеи в конвульсиях.