Джин Пендзивол - Дочери смотрителя маяка

• Название: Дочери смотрителя маяка
• Автор: Джин Пендзивол
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-617-12-4079-7

Элизабет, потерявшая зрение, не утратила силы духа. Она больше не может читать и любоваться прекрасными пейзажами, поэтому заполняет мысли, всю свою душу музыкой и трогательными воспоминаниями о семье, особенно о любимой сестре-двойняшке Эмили. Один случай заставил прошлое ворваться в настоящее: нашлись старые дневники отца, которые он вел, когда управлял маяком. Морган, девушка-подросток, читает для Элизабет. Вместе они погружаются в мир, далекий от сегодняшнего, переносятся на остров, где много лет назад смотритель маяка воспитывал чудесных детей… Неожиданно Морган и Элизабет открывают давнюю семейную тайну, которая навсегда изменит их жизнь…

---

Марти смотрит, как с меня стекает вода, собираясь в лужи на плитке вокруг рабочих ботинок Калеба.

– Сегодня слишком мокро, чтобы красить.

Да неужели?

Я взяла с собой скрипку. Теперь я ношу ее повсюду; я не хочу, чтобы Калеб, этот маленький кусок дерьма, ее касался. Марти, указывая на полку, говорит, чтобы я положила туда свои вещи, а потом вручает мне швабру, одну из тех больших, которыми протирают пол.

– Пройдись ею по коридорам. Потом помоем ее.

За те несколько дней, что я нахожусь в доме престарелых, я не много времени провела внутри. Он не такой, каким я его представляла, не похож на больницу или лечебное учреждение. Наверное, в таких живут пожилые люди, у которых есть деньги и они могут позволить себе все самое лучшее. Он построен в форме буквы «У» с главным входом и зоной отдыха в основании. С одной стороны от входа расположены кабинеты, включая кабинет медсестры Энн Кемпбел, исполнительного директора. По другую сторону находится столовая, и до меня доносится шум с кухни. Подсобка Марти расположена за маленьким коридором возле кухни, рядом со всей техникой типа бойлера и системы кондиционирования воздуха. Я была в левом крыле буквы «У», когда пару дней назад отвозила старуху в кресле-каталке в ее комнату. В том крыле живут пожилые люди, которые в основном могут сами о себе заботиться, но им помогают с едой, уборкой и тому подобным. В самом конце коридора находится еще одна зона отдыха с большими окнами, выходящими во внутренний двор.

Но другое крыло «У» совсем не такое. Входная дверь, как и основная, закрыта на замок, и Марти называет мне код, который нужно набрать на панели. Внутри есть стойка, за которой работают медсестры, а двери в комнаты открыты. Они милые, но я вижу, что здесь живут старики, которые больше нуждаются в помощи. Они заперты тут. В тюрьме.

Я набираю код на двери и начинаю мыть от дальней застекленной террасы, прокладывая путь по покрытому плиткой коридору, собирая грязь. Звуки появляются, когда я прохожу почти половину коридора, они пробиваются сквозь музыку в наушниках, и от них у меня волосы становятся дыбом. Я вытаскиваю наушники из ушей. Раскаты грома и стук дождя сбивают с толку, но потом я снова его слышу. Он бессловесный и преследующий, как крик испуганного, загнанного в угол животного, отчаянный и душераздирающий. Я слышала такой крик раньше, несколько лет назад, так кричала маленькая темноволосая девочка, стоявшая на коленях у старого кресла, а фоном были пыхтение выкипевшего чайника и голос Алекса Требека из «Своей игры».

Я наблюдаю, как коридор оживает, заполняясь фигурами в розовых и оранжевых медицинских костюмах, которые бегут от поста медсестер к закрытой двери одной из комнат. Мне нужно продолжать протирать пол, но я не могу пошевелиться. Я стою здесь никем не замечаемая, пока санитары и медсестры разбегаются и перегруппировываются. Наконец плач-крик стихает, и тишину нарушает только шум дождя.

Проходит еще пара минут, прежде чем я приступаю к уборке. Коридор возвращается в свое нормальное состояние, но я оставляю наушники висеть на шее, в них чуть слышно звучит музыка. Я разворачиваю швабру и двигаюсь в сторону сестринского поста. Когда я прохожу мимо двери, где происходило все действо, санитарка выходит из этой комнаты, и я не могу удержаться, чтобы не заглянуть внутрь. Я вижу знакомые длинные белые волосы старухи и быстро отворачиваюсь, пока она не повернулась ко мне. Я сосредотачиваюсь на швабре, кучке мусора, музыке. Но чувствую ее. Я чувствую, что она стоит там. Чувствую на себе ее взгляд. Мне известно, что она слепа. Но если бы я этого не знала, то могла бы поклясться, что она видит меня насквозь.

Меня не видит никто, кроме одного слепого человека.

* * *

Я прокрадываюсь наружу, чтобы покурить, стоя под деревянным навесом. Дрожащими от холода руками щелкаю зажигалкой, пока, наконец, огонек не вспыхивает и горит достаточно долго, чтобы подкурить сигарету. Защелкиваю крышку и убираю зажигалку в карман, глубоко затягиваясь. Я дрожу, а крупные капли дождя приклеивают мои волосы к голове и стекают по затылку. Облака низкие и темные, и ничто не предвещает того, что в ближайшее время их разгонит ветром.

Отсюда видно ту часть забора, над которой я трудилась. Большая часть отслоившейся краски уже отскоблена, и он почти готов для грунтовки. Голые участки дерева потемнели от дождя, подчеркивая яркие цвета остатков моего рисунка. Он не похож на спрятанные в скрипичном футляре эскизы. Они предназначены только для меня. Но они меня вдохновили.

Деррик не настолько креативен, как другие художники. Для него это другое. Если бы его поймали, не было бы никакого гребаного «восстановительного реабилитационного процесса». Копы скорее бы заинтересовались им самим, чем моим глупым рисунком. Очень бы заинтересовались.

Мой взгляд блуждает по отметинам на заборе, а потом снова останавливается на моей стрекозе. Мне нравятся ее простые линии, только намекающие на форму. Она уникальная. Особенная.

Я снова думаю о старушке. Не знаю, чем она меня зацепила. Но она точно это сделала. Может, потому что из-за нее я вернулась в прошлое. Вспомнила о таких вещах, как фонарь. И рисунки. Воспоминания ранят.

О господи! Рисунки.

Я гашу сигарету подошвой ботинка и устремляюсь обратно в здание, проскальзываю мимо подсобки Марти, устремляюсь по коридору к комнате Элизабет Ливингстон и останавливаюсь у двери. Она слегка приоткрыта, так что я толкаю ее, и она распахивается. Старушка вернулась. Сидит в своем кресле, глаза закрыты. Спит, сложив руки на коленях. Я ступаю внутрь, тихо, чтобы не разбудить ее.

Должно быть, я видела их на днях, когда была здесь, но не обратила на них внимания – была слишком занята размышлениями о фонаре. Три рисунка стоят в рамках на комоде. Птица. Насекомые. Растение. Художник рисовал в своей особенной манере. Я беру эскиз со стрекозами, пробегая взглядом по контурам крыльев, глазам, хвостам.

– Привет, Морган.

От неожиданности я роняю рисунок, и он с грохотом падает на комод. Я пытаюсь поставить его на место, но он с шумом падает, задевая две другие рамки и сбивая их. Я поворачиваюсь лицом к пожилой женщине, которая все еще сидит в кресле; невидящие глаза теперь открыты.

Я что-то бормочу, какую-то невнятицу. А потом все становится еще хуже.

В дверях стоит Энн Кемпбел.

– Морган? – У нее удивленный вид. По крайней мере мне так кажется. – Я думала, Марти загрузил тебя работой на сегодня. – Она входит в комнату и поправляет рамки на комоде. – Что ты здесь делаешь?

Ее тон обвинительный. Я отхожу от шкафа и смотрю в пол. С меня капает. Вода стекает по моему хвостику на спину, лицо у меня тоже мокрое. Я засовываю руки в карманы и нащупываю зажигалку. Черт! Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза.

– Я попросила ее помочь мне расшифровать старые дневники моего отца, – говорит мисс Ливингстон, прежде чем я успеваю открыть рот. Я поворачиваюсь и смотрю на нее с облегчением и смущением. Саркастический ответ, подготовленный для Энн Кемпбел, замирает на моих губах. – Мои глаза уже не те, что раньше. Марти занят этим своим бойлером, и я уверена, он не заскучает без нее за час или около того. Видит Бог, коридоры и так уже достаточно чистые. Если вы собираетесь придумать, чем девушке заняться, то, думаю, это должно быть что-нибудь полезное.

Я закрываю рот.

Энн Кемпбел на это не купилась. Отнюдь. Я чувствую, что борьба за власть идет не со мной, а с пожилой женщиной. Вдалеке слышны раскаты грома.

Наконец она произносит:

– Понятно.

У нее один ответ на все?

– Слушайте… – Похоже, мне следует что-то сказать. – Я просто…

– Она просто собиралась пойти сменить свои мокрые ботинки и принести мне чашку чая по дороге из кабинета Марти, – перебивает меня пожилая дама. – Беги, и не забудь захватить молоко и сахар.

Я делаю, как говорят, – проскальзываю мимо Энн Кемпбел и торопливо шагаю по коридору.

9. Элизабет

Я не уверена, что она вернется, но ведь изначально что-то привело ее к моей комнате! Возможно, я несколько опрометчиво предложила ей помочь мне прочесть отцовские дневники, но, чем больше я об этом думаю, тем больше эта идея мне нравится. Марти в последнее время очень занят, а мне не терпится услышать папины слова. Меня интересуют секреты, которые, как я подозреваю, в них хранятся. Секреты, достаточно значимые для того, чтобы Чарли вышел на своей дряхлой лодке на озеро в конце сезона и откопал слова, которые были похоронены и молчали с тех пор, как мы были молоды, с тех пор, как мы покинули остров.

Я снова поглаживаю рукой обложку верхнего дневника, проводя пальцем по Э и Л.

Вскоре я слышу, как она входит комнату; чувствую, как ее силуэт замирает перед комодом, а потом она садится на один из деревянных стульев у стола.

– Мм, спасибо, – бормочет она. – Я, ох… – Слышно, как тяжело ей произносить слова извинения, поэтому я избавляю ее от этой неприятности.