Василий Путённый - Соната

• Название: Соната
• Автор: Василий Путённый
• Жанр: Современные любовные романы

Павел Валунов, студент консерватории, создал сонату. Его обвинили в плагиате. Он ушел из консерватории, стал с горя пить. Дошло до белой горячки! Его забрали в психушку… Сын, беззаветно любящий отца, написав гениальную сонату, которую он исполнил в Кирилловской церкви, вернул Павла Валунова к жизни!

---

«Ты извини меня, Вовчик!» – подумал Сергей и сказал:

– Покажешь мне эти свинги?

– Все покажу! Это дело нужное. Вдруг на тебя или на кого другого напал бандюга с ножом, а ты его – раз! – приемчиком дзюдо или самбо – и порядочек!

– Ты самбо и дзюдо тоже знаешь?

– Конечно! В спорткомплексе секции наши рядом. А ты приходи, приходи к нам – тренер у нас хороший!

Сергей не мог сказать другу, что у него нет времени, а объяснять причины не хотел.

– А насчет отца, Серега… Жалею я его, а понять, отчего он пьет, не могу. Я уже выработал свою тактику и стратегию, чтобы помочь ему. Нашел тайник, где он прячет свои поллитровки. Стал в початые бутылки подливать воду, а он пьет, закусывает и говорит: «Водка нынче хоть и вздорожала – два корня едри их налево! – но горькости в ней а ни грамма, что твоя дистиллировка. Для трезвяков гонят – не для меня!» Потом заподозрил и передислоцировался. Теперь никак не могу найти новое место.

Сергей вспомнил, как отец разбил банку в бытовке, но промолчал об этом.

– А это на днях приходит кактус… маммиллярия четырехиглая, – сердится на кого-то Володя. – Одним словом, этот… председатель домового комитета. Кричит эта маммиллярия четырехиглая, размахивает руками – фон, словом, делает. «Элтэпе, – говорит, – то есть лечебно-трудовой профилак-торий его сформирует как человека и личность, так сказать, преобразует. Так как, – говорит ученым тоном, сняв очки, – дело идет здесь о достаточно выра-енном и характерном в смысле развития, течения и клинической картины запойном синдроме, то испытуемый… извиняюсь, больной подлежит немед-ленным медицинским мероприятиям. Так-то вот!» И воззрилась на мать, как профессор на профана. Наверняка ведь вызубрила все это из энциклопе-дии медицинской.

Матушка слушала-слушала, потом открыла дверь и говорит: «Лучше б за своим синерылым баклажаном посматривала! Даром что на своих «Жигулях» шикует, а к нему не подойти – вокруг такой сорокаградусный космос, что хоть спутника запускай. А сейчас, диссертантка, – показала мать на выход, – проваливай, выметайся отселева подобру-поздорову! Ишь, единственного, – кричит,– кормильца хочет упечь в это элтэпу! Твой бугай будь здоров сколько получает, и ты, нахлебница и тунеядка, сидишь у него на холке, погоняешь его и поешь: «Миллионы, миллионы алых роз»! А мне надо латать дыры бюджета каждый день! Так что выметывайся отсюдова вместе со своим элтэпо!» Мать у нас молоток, она всегда права! Там, в этих профилакториях, – я читал в газете! – набросают всякой недочищенной ерунды в котел, зальют водой, поварят чуток – и ешьте, будьте добры, товарищи больные, эту свинячую бевку! Ишачат там профилактируемые за станками по двенадцать-четырнадцать часов, а получают кукиш в присыпку с солью! А медперсонал там называют не иначе, как солдафонами и рабовладельцами! Мы отца сами перевоспитаем и никогда не отправим его в эту резервацию… в эту тюрьму!

«Я тебя очень люблю, милый мой друг!» – сказал про себя Сережка, и ему хотелось обнять и поцеловать Силушкина.

4

Оксанка сидит рядом с Сергеем, и ее тонкая теплая рука ромашково-нежно касается Сережкиной руки. Отроку очень приятно исполненное радости прикосновение подруги, звучащее для него мелодией юной верности, и он хочет только одного: чтобы это прикосновение, похожее на дыхание весны, было всегда с ним. И вдруг покраснел, сердце взволнованно застучало, и ему стало казаться, что все в вагоне видят пунцовитость его лица и даже знают то, о чем он сейчас думает. Ему хотелось сбросить с себя любопытные взгляды; и чтобы отвлечься, одновременно мобилизуя волю, которая все же подавит в нем мешающее ему всюду и везде чувство стеснения, он невзначай глянул на отца с матерью. Он мысленно улыбнулся, ибо ему понравились родители: они смотрели уверенно и смело на сидящих напротив. И стеснение исчезло, растворилось.

«Нет маски у моих родителей, – восхищенно констатировал Сережка. – Не позируют и не играют. Мама и папа я вас очень люблю!»

…Сергей всю ночь не спал и думал о том, как ему с матерью будет грустно без отца в Загородном. Мать тоже не спала, стирала белье, и сквозь дверные щели до Сережкиного слуха доносилось тихое-тихое:

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

Кому пела мать? Может, отцу?

«Ей нужно отдохнуть. – Сережка сел на кровать, ибо не хотел лежа думать о стирающей в ванной матери. – Ну а мне? Зачем же мне?»

Анна легла за полночь. Поправила одеяло на сыне, поцеловала – словно нежно-теплый лепесток коснулся щеки Сережки, и он вспомнил: так однажды поцеловала его Оксанка.

Выглаженная накрахмаленная простыня была прохладной, и она, свернувшись калачиком, прижалась щекой к подушке, как к плечу Павла.

Разных встречала Анна на своем девичьем веку, но никто из них не оставил по себе добрую память. Для них-то и любви настоящей вовсе не существовало, а была одна лишь игра-забава. «Разуверились мужчины, что ли? – думала она. – Потеряли надежду? А может, обидела-обманула какая мымря? Потому и на всех смотрят искоса.»

Придет, бывало, разуверившийся к Аннушке, сядет важно на стул – нога за ногу, – нарочито рассматривая комнату, словно констатируя взглядом: девица хоть целомудренна, но того, с изъянчиком – плохо упакованная, то есть без приданого. И начинает глазами ползать по рельефным смачным окружностям тела, показывая всем своим видом, что только он один может талантливо загипнотизировать, творя потом сладчайшие, только ему ведомые замки страстей и чар. И уходил фанфаронистый принц не с новой победой, а с ощущением жгуче-неприятной оплеухи. Те же, кто, надеясь на свои бицепсы, хотел сломить, сграбастать, подмять, уничтожив все человеческое в девушке, те с криком выбегали на улицу. Анна была отчаянной: что было под рукой – стул ли, молоток, еще что, – то летело в пошляка и нахала; кроме того, она знала несколько приемов каратэ. После того как Аннушка расправлялась с самоуверенным подонком, она смеялась, смотря в зеркало:

– Такая худенькая побила тяжеловеса!

Да, в комнатке у Аннушки ничего особенного не было: тахта, сервант, шкаф и пару старых стульев. И еще маленький холодильник «Морозко». Вот и все. О телевизоре она могла только мечтать. Но в душе у девушки было то, чего не было у ее подруг: умение любить, умение быть верной и доброй. Это бесценнее любых гобеленов, перстней и бриллиантов.

После детдома Аннушка первое время работала в ателье портнихой. Заказчики были Анной довольны: шила она добротно, лучше всех, но зарабатывала не ахти сколько.

Как-то вызвал ее к себе в кабинет зав. Не смотря в ее глаза и постукивая ручкой по столу, сказал:

– Шьешь ты отменно, слов нет. Вот и благодарности одна за другой. Хоть езжай в заграницу и показывай твои шедевры на выставке. А что мне с того?! Мне план нужен! Понимаешь: план! – И тихо уже, жалея ее: – Копейки ведь получаешь. И как ты на эти сорок – пятьдесят в месяц живешь – не имею понятия? А ты же красивая – тебе и то и это надо…чтоб форму тела поддерживать спецдиетой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.